Слепая зона (СИ) - Вечная Ольга

Некоторое время они молчат.

— Элин, замерзла? — поворачивается Платон, вспомнив о моем существовании. — Малышка, прости. Иди в номер, я сейчас.

— Идите оба. Исповедь закончена, легче не стало, благодарить не буду. Эй! — гаркает Тим, обращаясь к компании неподалеку. — Мужики, а есть сигарета?

— Возьми две.

Потом спортсмены курят, оба подкашливая с непривычки. Я изредка беру сигарету Платона, чтобы затянуться.

Так выходит, что ему снова звонит мама, и на целую минуту мы остаемся с Тимофеем наедине. Когда возвращаемся с Платоном в номер, я скидываю куртку в прихожей и произношу:

— Он разрушенный до основания.

— Телефончик просил?

— Ага. Такой: «Иногда хочется поговорить по душам с кем-то хорошим. Оставишь номер?»

Платон усмехается и качает головой.

— Как бы так пасть ниже низшего? Тимофей усердный, однажды он себя добьет. Хотя с моей бывшей у него сработало.

— Вы ведь были друзьями. Вряд ли отношения с ней доставили ему удовольствие.

— Он его не ищет. Знаешь, малыш… — Платон проходит по коридорчику дальше, заходит в ванную. Моет руки, а потом включает воду, чтобы набрать джакузи. — Мы его вычеркнули, и единственно возможное сейчас общение — это конфликтные ситуации. Стычки. Которые Тим и провоцирует. Я хоть и не читал твоих психологических книжек, но мне так кажется. Забирайся, тебя нужно согреть.

— А ты?

— Не против, если вместе?

— Я буду рада.

— Тогда да.

Он тоже начинает раздеваться. Я сажусь в большую ванну, привыкаю к горячей воде, которой набралось пока едва по щиколотку.

— Мне грустно. Из-за него, — признаюсь, разбалтывая пену.

— Мне тоже.

— Ты не хочешь его простить? Если он и правда не специально. Если он сожалеет.

— Мое прощение ничего не изменит. Тим должен сам себя простить. Но он не сможет.

— Тогда чего он хочет? Вы о чем-то спорили, он жестикулировал, а когда я подошла, замолчал.

— Он хочет, чтобы я разрешил ездить на могилу Федора.

Платон забирается в ванну, я с удовольствием рассматриваю его тело. Обожаю его. Всего обожаю. Таким, какой есть.

— А без разрешения он не может?

— Отец запретил. Не осмелится. Отец умеет подобрать слова, он иногда говорит крайне пространственно, но бывает, что фигачит в цель.

«Фигачит в цель» — звучит со знанием дела. Проблемы с базовой безопасностью у Платона, вероятно, не только из-за гиперопекающей матери.

Я укладываюсь ему на грудь. Вода шумит, медленно наполняя ванну, но ее все еще недостаточно — мы обнажены, обнимаемся, чтобы быстрее согреться. Я думаю о том, как на самом деле счастлива. Все проблемы кажутся ерундой, с которой можно справиться. Я обнимаю Платона, и мне кажется, что он тоже размышляет о чем-то подобном.

— Ты разрешишь ему?

— Не знаю, Элин. Вчера я сказал бы «нет».

— По-моему, ты должен это сделать. Тимофей выглядит крайне паршиво, да и судя по тому, что я услышала, Федор бы сам этого хотел.

— Федор растил нас всех.

Некоторое время мы снова молчим. Потом Платон продолжает:

— Полагаю, ты права. Тем более после Гран-при я буду искать другую команду. Возможно, в другом городе. Потому что у нас здесь только две.

Вскидываю глаза:

— Серьезно?

— Поедешь со мной? — перебивает он.

Вопросов в голове рой возникает, они как пчелы жужжат, мысли путают. Алкоголь впрыскивает огня и желания дискутировать, спорить! Но чувствую, что не время. Да и сил нет — день долгий выдался. Щедрый на приключения. Поэтому говорю беззаботно:

— Конечно. Теперь куда ты, туда и я. У нас так принято. Я ведь стала твоей.

— Моей.

Смотрю на воду, что сильным потоком хлещет из крана. На пену, которой становится все больше. На наши торчащие из воды колени. Мои — острые, гладкие, розовые, а у Платона ноги капец какие волосатые. Два сомнительных шерстяных айсберга. Такой контраст.

Платон касается моего подбородка пальцем, просит посмотреть на себя. Поднимаю голову.

— Я тебя люблю, — говорит он с невыносимо серьезной интонацией. Улыбается и добавляет: — И мне нравятся ваши цыганские традиции.

— Да ну тебя! — Плескаю в него водой. — Традиции так просто не выжечь. Они под кожей.

— Иди сюда.

— Кисонька?

— Сама же все знаешь. Умничка.

Мы чмокаемся с улыбками. Это неудобно, но почему-то трогательно.

Постепенно увлекаемся, углубляя поцелуи. Двигаемся все активнее, обнимаемся, дышим, кормя желания друг друга огромными порциями взаимности. Поощряя, лаская, любя. Взращиваем потребность до масштабов космоса и занимаемся любовью, не сдерживаясь.

Даже подумать не могла, что отличник Платон Смолин может быть таким откровенным и развратным в постели. Не предполагала, что и сама способна быть настолько расслабленной с мужчиной. Я тону в собственных стонах страсти и удовольствия. Еще одну ночь тону с ним.

***

Следующим утром, выспавшись как следует, мы собираемся освободить прекрасный номер для какой-нибудь другой парочки влюбленных. Пока Платон заканчивает мыться, я стою у окна и ловлю последние минутки, любуясь на город. Размышляю о том, какая я смелая — рискнула и приехала в Сибирь. Одна! В чужой город! Как здорово, что рискнула.

Примерно в этот момент звонит Саша. В Москве еще слишком рано, поэтому немало удивляюсь. Принимаю вызов.

— Здравствуйте, Александр Петрович. Не спится?

— Я тебе там документы прислал вчера, ты не ответила, — бурчит он спросонья. — Посмотри до завтра.

— У меня выходной, — отвечаю мягко, но уверенно. — И вы мне еще за прошлую работу не заплатили, а сидеть пришлось плотно несколько дней.

— Элечка, зайчик, ты получаешь зарплату каждый месяц. За что тебе дополнительно платить?

— Думаю, за сверхурочный труд в свободное время. Эколог ведь на тех проектах тоже числится. Номинально, но зэпэ же ему положена? Вы знаете, что я получаю копейки, хотя работы у меня море и над своим собственным грантом. Тянуть еще пару — не смогу физически. Нет такого стимула.

Платон подходит, обнимает со спины. Он влажный, пахнет табаком и ванилью — местным гелем для душа. Ему идет, нужно будет подарить что-то подобное.

Он тягуче целует плечо, вызывая улыбку.

— Так а кто проявил инициативу, милая, и подпихнул тот до глупого смелый патент? Без него ты бы успевала справляться со всеми задачами. Взвалила на себя — тащи. Я тебе сразу сказал, идея провальная.

Моргаю недоуменно. Саша... эм... Уточнила бы, не ревнует ли он, если бы не Платон, наминающий мою задницу.

— Александр Петрович, я усердно тружусь пять дней в неделю, а вы мне предлагаете ради развлечения взвалить на себя еще и переработку полимеров, с которой у нас в стране… да что там, во всем мире — большие проблемы. Вы вообще помните, что такое полимер? Длинные-предлинные-предлинные молекулы, одинаковые, склеенные. Разрубить их на короткие — проблема вселенского масштаба. Я не могу этим заниматься в свободные часы. И кстати, мой патент не глупый.

— Пока спорно.

— Это будет первый случай применения патента в нашей стране, мы создадим уникальный пластик. Но для этого нужно быть предельно внимательной. Ошибиться страшно. Простите, Александр Петрович, но все мои мысли здесь.

— Еще не поздно отказаться и вернуться к первоначальному плану.

— Вы прекрасно знаете, что в этом случае мы не влезаем в бюджет, — говорю я резче.

Платон прекращает массаж. Руки, впрочем, не убирает, так и держится. И голову прижимает ближе, подслушивая.

Начинаю нервничать, но решаю не просить его отойти. Это разговор по работе. Рабочие вопросы я точно не собираюсь скрывать от Смолина. Как бы там ни было, он мой прямой босс.

— То, что вы не влезаете в бюджет, — не твоя проблема. Ты просто эколог.

— Это проблема Красноярска, но я максимально заинтересована в успешном завершении проекта.

Саша вздыхает. Потом говорит быстро:

— Если работа встанет, мы расформируем команду и попросим увеличить бюджет. Ничего страшного не произойдет.