Отдельный 31-й пехотный - Виталий Абанов

вниз, тяжелая пыль стелется по низу…

Отрываю крышу, вернее то, что осталось от крыши автомобиля, металл взвизгивает и отлетает в сторону. Где⁈ Кровь… вижу кровь, много крови, вот и обрывок ее голубого пальто, но сама Маша… ее тут нет! Разрываю металл дальше, вот и водительское кресло, вернее — то, что от него осталось, тут не только кровь, тут разорванный и скрученный торс, осколки белых костей проткнули кожу, волосы… нет, это половина черепа. По цвету кожи и половине искаженного и сорванного с костей лица — узнаю водителя. Что случилось с Машей? Неужели земляные челюсти стерли ее тело в пыль? Нет, быть такого не может, остались бы… части. Вот у водителя все тело тут, пусть и разорванное, перекрученное и смятое, пусть искореженное, словно через мясорубку пропустили, но ведь сама плоть никуда не делась! Где же…

— А ну стоять! — раздается рык и при звуках этого голоса — я замираю. Как говорил Гекельберри Финн — я бы ее услышал, даже если бы она шепотом говорила и встал бы, и послушался, даже если мертвый лежал. Это голос Мещерской! А вот и она — стоит в своем синем платье, отбрасывая в сторону остатки порванного пальто. Живая!

— Мы и не… — поднимает руки вверх Шрам, но моя дражайщая не слушает его, она срывается с места и прописывает Шраму такой удар, что тот летит вверх тормашками и в сторону!

— Минуточку! Мадам! — повышает голос второй молодой человек, но видимо у Мещерской закончилось терпение, его и раньше было немного, а тут… и она пробивает удар по второму, вернее — пытается, потому что на пути ее кулака встает дыбом земля! Стена земли! От попадания ее кулака во все стороны летят обломки и пыль, словно из пушки выстрелили! Я срываюсь туда же, пока, не понимая, что тут происходит, но мне и не нужно. Я знаю, кто тут свой, а кто — против моих. Этого для меня пока достаточно, остальное потом!

Земля уходит из-под ног и отбрасывает меня в сторону, мир переворачивается, вверх и низ меняются местами, в глазах снова темнеет и я — уже привычно — определяю, где тут выход. Выбираюсь из ямы и… ах, да. Это не яма. Привык я, что меня в землю вбивают, а тут — бросили в стену дома, да так, что я бревна проломил. Так что не яма, а дыра. Кто это из троих такой резвый? Пыль вокруг мешает видеть противника, принимать решения, мне бы сейчас очки пригодились, такие как у Василия-Петра, автомобильные консервы на глаза. Рядом со мной кто-то ворочается и глухо ворчит. Кладу руку. Гладкая кожа, упругое теплое тело… неужели я попал в чью-то спальню?

— Уваров! Убери руку, не время сейчас! — отбрасывает мою руку полковник и встает на ноги. Она прекрасна в своей ярости, ее голубое платье разорвано от плеча и до пояса, но она не обращает внимания на такие пустяки. Слава богу, с ней все в порядке.

— Маша, погоди, — говорю я: — у тебя же откат. Держись позади, эти ребята очень опасны.

— Управление массивами грунта от тысячи пудов — минимум шестой ранг магии! Конечно опасны! — отвечает она и срывает с шеи остатки бирюзового шарфа: — возьми на себя этого парня со шрамом!

— Да я не о том! — вижу, что отброшенный Мещерской в сторону Шрам — встает с земли и вытирает кровь, выступившую изо рта ладонью, и смотрит на нее, будто в недоумении. Он все еще жив и даже в состоянии двигаться? А ведь она ударила его так, что он отлетел метров на десять и воткнулся в стену, никакой нормальный человек этого не переживет! А, к черту, Маша девочка взрослая, считает, что может справится — пусть.

— Имей в виду, Машенька, если ты умудришься вот тут умереть — я тебя не прощу! — говорю я, наклоняя шею в одну сторону, затем в другую.

— Как мне этого не хватало! — рычит Мещерская и сжимает кулаки, ее руки вздуваются тугими канатами мускулов, словно сытые удавы они обвивают ее предплечья, когда она поводит плечами: — просто праздник какой-то! Эй, девчонка, а еще раз так сможешь⁈

— Прошу вас! — барышня с муфтой вздымает руки и снова стена земли отгораживает ее от бросившейся в атаку Мещерской: — прекратите!

— Аргх! — рычит полковник, проносясь мимо меня голубой молнией и обрушивая прямой правой на стену земли! Грохот и обломки летят в стороны, но Мещерская прорывается сквозь стену и хватает барышню за глотку! Та хрипит и пытается вырваться, но полковник держит крепко и заносит кулак, но следить за ними дальше я не могу, потому что Шрам поднимает руки, и я не знаю, что именно он хочет сделать. Но, чтобы он не хотел сделать — нельзя ему позволить!

Я срываюсь с места, чувствуя, как ноги выстреливают, срываюсь к нему, он успевает повернуться и его лицо со шрамом искажает гримаса, лишь на долю секунды, не дольше, потому что мой кулак расплескивает его голову во все стороны! Глухой звук, даже не удар, а словно какое-то чавканье… стряхиваю какие-то серо-бело-кровавые ошметки с руки, краем сознания подмечая что все-таки испортил и пальто, и костюм, вот Ай Гуль расстроится… оборачиваюсь. Полковник Мещерская стоит во всей своей славе — выпрямившись во весь рост, в обрывках своего голубого платья, она стоит, а у ее ног — бесформенной кучкой лежит барышня. Муфточка лежит неподалеку, порванная и грязная. Все? Нет, был же еще один, с перепачканным лицом, которого я мысленно назвал Грязнуля, а Виктор Шрам — представил как Николая. Где же ты Николай? Ага, вот…

— Прошу вас не надо насилия! — поднимает руки Николай, чье лицо перепачкано чернилами: — вы же не княжна Зубова! Я вас не знаю. Позвольте объяснится!

—… — издает глухое рычание, которое отдается в моих костях инфазвуком, полковник Мещерская, наконец замечает, что она практически раздета и заматывает остатки своего голубого платья вокруг своей груди, я — снимаю пальто и набрасываю ей на плечи. Она — кивает с знак благодарности. Я же оглядываюсь и вижу, что зеваки с перекрестка куда-то подевались и сейчас здесь стоим лишь мы с Мещерской, молодой человек с перепачканным лицом, на земле лежит барышня и то, что несколькими секундами было Виктором — у него практически отсутствует голова. Травматическая декапитация, вот как это называется. Если человеку выстрелить в голову чугунным ядром по размеру с кулак — ему отрывает голову и разбрызгивает по окрестностям.

— Держи руки так, чтобы я их видел! — предупреждаю его я: — а то и тебе голову оторву!

— Какой вы право безжалостный! — наклоняет голову Грязнуля Николай и что-то в его позе, в его голосе, в нем самом — мне очень не нравится. Уж слишком расслаблено он себя ведет. На его глазах его же друзей поубивали и довольно брутальным способом, а он — даже бровью не пошевелил. Он психопат? У него отсутствует эмпатия? Или они не так уж и близки были? То, что происшествие не было засадой, — я уверен. Слишком много составляющих, организовать такое на дороге они не смогли бы, это обычная случайность, как с эрцгерцогом Фердинандом, вот угораздило его поехать так, чтобы завернуть в переулок, где как раз Гаврило Принцип шел. Вот и тут — уж слишком приметный автомобиль у Ай Гуль, лошадь перед нами пала, а юные террористы решили, что самое время «конец эксплуатации магами обычников положить». При этом — сами же маги! Все на свои места становится, только поправку на магию сделать, а так — люди не меняются. Хотя кое-что новенькое про свою кузину я узнал. Про утонченную и веселую девушку, которая очень меня любит. Хм. Просыпайтесь, господин Уваров, хватит спать, да, многовато информации, но времени осваиваться и проводить неторопливый анализ — нет.

— Руки держи перед собой, — отвечаю ему я, прикидывая, а может и ему в голову ударить? Зачем нам живые? Чтобы что? Допросить? Ну так все понятно, видно же. Молодые студенты или только что закончившие университеты идеалисты. Вступили еще в какую-нибудь «Народную Волю», карбонарии, мать их. В моем мире бомбы кидали и из браунингов палили, а тут магия у них есть. И конечно — не крестьяне они. И не рабочие. Та самая «гнилая прослойка интеллигенции», про которую так нелестно высказывался отец революции. У них нет плана, нет организованного сопротивления, ресурсной базы, у них есть только идеология. Толку их допрашивать, будут про эксплуатацию человека