Тысяча шагов в ночи - Трейси Чи

чем отчитывать меня, жрец, – прорычала она. – Гора превратится в ойю, если ты не успокоишься. А теперь слушай меня. Можешь ли ты связать горного ясу?

Он должен был бояться ее – и, возможно, боялся, – но пощечина, похоже, пробудила в нем дух воина, который она заметила в нем раньше, потому что тот кивнул.

– Могу. Что ты будешь делать, шаоха?

Миуко сжала в кулак заклинания, которые висели на шее.

– Я собираюсь найти Туджиязая и положить этому конец.

После своих слов она бросилась вверх по склону, направляясь к пагоде. Она не могла почувствовать принца-демона из-за невероятного холода, наполнявшего территорию, но с вершины хребта она смогла бы заметить его, где бы он ни находился среди разрушений.

Когда она достигла ступеней пагоды, храм сотрясло очередное землетрясение. Обернувшись, она увидела, как горный яса сносит идола Накаталоу, размахивая своими пылающими руками, пока жрецы, как десятки жалящих муравьев, врезаются в его каменные ноги.

Затем Миуко заметила вспышку алого цвета. Главный жрец в своем ярком поясе бежал к упавшей статуе, вокруг него сражались и умирали послушники. Добравшись до ног ясы, он прикрепил листок бумаги к лодыжке великана.

Заклинание.

Со своего наблюдательного пункта в пагоде Миуко видела, как главный жрец поднимает что-то в ладонях – миску для риса, подумала она, обычную миску для риса, – и горный яса с ревом начал исчезать, его втягивало обратно, вниз, как в водосток, огромная фигура уменьшалась, становясь ниже дерева, крыши, столба ограды, кувшина для воды, грейпфрута…

Земля затихла.

Краем глаза Миуко заприметила знакомую фигуру, высокую и элегантную, безмятежно прогуливающуюся по внутреннему двору в самом сердце храма.

Туджиязай?

Но прежде чем она успела приглядеться получше, возле разбитой статуи Накаталоу что-то зашевелилось. Главный жрец прижимал миску с рисом к своей груди, когда один из его учеников, с подбитым глазом и в окровавленных одеждах, выбрался из-под обломков. С криком он бросился на главного жреца и пронзил того кухонным ножом.

Лезвие входило и выходило, снова и снова, сверкая в утренних лучах солнца.

На склоне холма закричала Миуко.

Во дворе остановился Туджиязай, оглядываясь по сторонам, будто искал ее.

Тогда, в замке Огава, Миуко считала его одиноким, но теперь, видя его в окружении разрушений, в которых он даже не раскаивался, она поняла одну вещь: он никогда не был одиноким, потому что не желал компании.

Нет, он желал повиновения, а это означало, что он всегда будет один, возвышаться над остальными.

Если только она не остановит его.

Рядом с разрушенной статуей пал на землю главный жрец, а миска с рисом, в которой был заключен горный дух, вылетела из его безжизненных рук. С истошным воплем убийца выронил нож и, спотыкаясь, зашагал прочь с места преступления.

Холод пробрал Миуко до костей, пока она мчалась по ступеням пагоды. Туджиязай, должно быть, отозвал свою силу. В садах и среди деревьев, разбросанные на порогах и свисающие с окон, жрецы Накаталоу лежали мертвые и умирающие.

Она могла бы остановиться ради них. Какая-то часть хотела этого.

Но было уже слишком поздно.

Однако она еще могла успеть спасти жрецов в Доме Декабря.

Подойдя к поверженному идолу Накаталоу, она сдернула алый пояс с тела главного жреца. Если она успеет передать заклинания жрецам Амьюнаса до конца недели, они будут знать, как защититься от Туджиязая, когда он доберется до Зубцов Бога.

Натянув на себя покрывало, она направилась во двор, где последний раз видела принца-демона. Сейчас стояла тишина, не считая пламени, что жадно пожирало храмовые постройки, разрушало стены, крыши и даже стоящую на холме пагоду.

Миуко пробиралась через руины, ее чувства обострились в предвкушении погони, пока она не увидела его в пылающем молитвенном зале. Он блуждал по одной из дорожек, наблюдая, как вокруг него потрескивает огонь, словно опера, захватывающая и великолепная, а он – ее единственный слушатель.

Вытащив цилиндр с заклинанием изгнания демона, Миуко последовала за ним сквозь дым.

Затем заметила движение на дорожке.

Ученик, что ранее убил главного жреца, выжил. Ошеломленный, он ковылял к принцу-демону.

– Доро-канай, что вы делаете? Вы знаете, что здесь произошло? У меня случились самые ужасные видения… Я думаю… – Всхлип застрял у него в горле. – Думаю, возможно, я совершил ужасный поступок… – Не в силах идти дальше, он рухнул вперед, приземлившись лицом в ноги Туджиязая.

Опустившись на колени, доро ягра улыбнулся, почти благожелательно, и одним плавным движением провел ножом по горлу жреца. С каким-то нежным любопытством он наблюдал, как из раны на гравий вытекает кровь.

«Он отвлекся», – прошептал тихий голосок.

У нее появился шанс.

Миуко выскочила из тени, не обращая внимания на то, что создает много лишнего шума. Подлесок затрещал вокруг нее, когда она бросилась к присевшей на корточки фигуре Туджиязая. Она была почти у цели. Оставалось только добраться до него прежде, чем он…

Резкая боль заставила ее споткнуться. На коже проявились слова, вырезанные словно невидимой рукой.

«Нет, – пробормотал ее человеческий голос. – Не слова».

Имя.

Миуко призвали.

«Нет! Не сейчас. Не когда мы так близко!»

Она устремилась вперед, полная решимости схватить его. Ей нужно было продержаться достаточно долго, чтобы…

Туджиязай уже поднялся. Возможно, он услышал ее шаги. Он уже собирался повернуться.

Но Миуко оказалась слишком быстрой, подпитываемая энергией, которую высосала из Ногадишао.

Хватило бы одной секунды, чтобы схватить его.

Она произнесла заклинание изгнания, и тонкая бумага размоталась вокруг ее пальцев, ладони, запястья…

А после она исчезла, оставив доро ягра в одиночестве на тропинке, пока вокруг него был объят огнем Дом Ноября.

9

Поворот судьбы

Миуко с визгом попала в неизвестное место и не прекращала кричать.

Исчез запах горящих зданий. Исчез треск деревьев. На их смену пришли тесные комнаты и дурманящие запахи лекарств и благовоний: трав, покачивающихся на стропилах, горшочков со снадобьями, расставленных на полках.

Дом лекаря.

– Ты, ужасная женщина! – закричал кто-то. – Как ты смеешь вторгаться…

Зарычав, Миуко развернулась к толстобрюхому мужчине, что сидел за завтраком. Несмотря на то что еще не рассвело, от него уже разило вином, как будто оно вместо пота просачивалось сквозь поры.

Миуко не знала, откуда ей известно, что он – тот самый человек, чье имя было высечено на ее руке, но она знала это так же ясно, как чувствовала голод на кончиках пальцев и силу в ногах. При виде него какой-то глубоко укоренившийся инстинкт взревел внутри нее, как ледяной смерч, жаждущий убийства.

Не имело значения, кто