Древний Восток - Наталья Александрова

Кадашман-Эллилъ I и Египет: безуспешное сватовство

Касситский царь Вавилона Кадашман-Эллиль I (ок. 1370 г. до н. э.) обеспечил своей стране скверную славу среди современных ученых тем, что занимал довольно жалкую позицию в переписке с египетским фараоном. Его письма полны унылых попреков по поводу недостаточного уважения, оказываемого ему египтянами, вперемешку с униженными просьбами, обращенными к ним же, прежде всего о подарках.

Дошло до того, что вавилонянин попросил дочь фараона в жены, и, получив отказ на том основании, что «издревле дочь египетского царя не отдают замуж чужеземцам», не успокоился, а предложил новую мысль: прислать ему любую египтянку, которую он мог бы выдать за египетскую царевну перед своими подданными! «Есть же другие прекрасные женщины, — писал он. — Пришли любую прекрасную женщину по своему сердцу! Кто мне скажет: „Она-де не дочь царя?“».

Получив отказ и в этом, он вновь многословно жаловался: «Ты отказал просто для того, чтобы отказать. Почему брат мой и одной женщины не прислал? Может, и я, как ты, откажу тебе в жене? Нет! Вот мои дочери, я не откажу тебе ни в одной!» — правда, тут же выяснялось, что дочь он готов отдать только в том случае, если фараон срочно пришлет ему золота; если же он промедлит, то «…воистину, и 3 тысячи талантов золота я тогда не приму, а отошлю к тебе назад, и я не дам тебе в жены моей дочери!».

Однако уже преемник Кадашман-Эллиля I Бурна-Буриаш II принял в обращении с фараонами совсем иной тон, твердо ограждая свое достоинство от какого-либо неравенства в отношениях, и наглядно продемонстрировал, что позиция Кадашман-Эллиля была продиктована его личной слабостью, а не хилостью его страны.

Ассиро-вавилонские войны и падение касситской династии

Именно при жизни касситского царя Бурна-Буриаша город-государство Ашшур, который он тщетно пытался вернуть под свой контроль, превращается в великую державу Ассирию, и сам Бурна-Буриаш вынужден был признать это, отдав одну из своих дочерей за основателя ассирийского великодержавия Ашшурубаллита. После смерти Бурна-Буриаша начинается череда войн Вавилона с усилившейся Ассирией, которая растянулась в общей сложности на полтораста лет. В целом войны проходили с переменным успехом и постепенно разрастались как по размаху побед, так и по горечи поражений, но иногда оборачивались для вавилонян подлинными катастрофами. Тот же фактор обусловил функционирование в XIII в. до н. э. устойчивого союза Вавилонии с Хеттским царством в Малой Азии — ему тоже угрожали ассирийцы. Правда, союз с хеттами не всегда был приятен касситам: «Ты пишешь нам не как брат, а командуешь нами, как своими рабами», — укоряли из Вавилона хеттского царя Хаттусили III, инициатора союза. Резкие дипломатические демарши касситского царя Кадашман-Тургу в пользу Хатти во время его войны с Египтом — касситский царь изъявил готовность вступить в войну на хеттской стороне— были важным фактором, побудившим фараона Рамсеса II заключить свой знаменитый мирный договор с Хаттусили (ок.

1270 г. до н. э.). Затем, однако, ассирийцы отобрали у вавилонян долину Среднего Евфрата. Поэтому, подстрекая следующего касситского царя воевать против них, тот же Хаттусили писал: «Я слышал, что мой брат возмужал и ходит на охоту — в мужчину вырос отпрыск моего брата Кадашман-Тургу! Так иди, разграбь враждебную страну (Ассирию) так, чтобы слава об этом достигла меня! Брату моему я скажу, что о нем говорят: он, мол, царь, который оружие изготовил к бою, а сам и сел сиднем. Разве не так о тебе говорят? И разве это не так на самом деле? На страну враждебную иди и врага уничтожь!».

В результате подобных наущений хетты и вавилоняне около 1250 г. до н. э. действительно провели успешную войну против ассирийцев; вавилоняне вернули себе долину Среднего Евфрата и установили там прямой территориальный контакт с хеттами. Вскоре хеттское вторжение помогло другому вавилонскому царю, свергнутому было узурпатором, возвратить престол. Новый ассирийский царь Тукульти-Нинурта I разгромил очередного касситского царя Каштилиаша IV, увел его в плен в железном ошейнике и смог на время вообще аннексировать Вавилонию (ок. 1228–1212 гг. до н. э.). Однако ассирийцы были изгнаны оттуда еще при его жизни, и в начале XII в. до н. э. при вавилонском царе Ададшумуцуре происходит кратковременное возрождение касситского могущества; под влияние его подпадает и сама Ассирия. Вся эта череда событий ярко показывает то, до какой степени бурной оказывалась судьба Касситской Вавилонии в последний период ее истории.

Неожиданный и смертельный удар Касситской Вавилонии нанесли (как и III династии Ура!) эламиты. Во второй четверти XII в. до н. э. они совершили несколько опустошительных походов на Месопотамию и около 1150 г. до н. э. полностью оккупировали Вавилонию. Ее города и храмы были разграблены, а последнего касситского царя вместе с его знатью победители угнали в Элам в плен. Казалось, что многовековая история Вавилонского царства завершилась эламским завоеванием.

Мировоззрение и культура Древней Месопотамии

Перед тем как повести речь о месопотамской культуре, нам придется обратиться к достаточно пространному описанию духовного облика, т. е. мышления и ценностей людей древнего Ближнего Востока, в чье цивилизационное «поле» входила Месопотамия. Это необходимо сделать еще и потому, что расхожие представления о нравах и мировоззрении тех времен, обычно знакомые читателю, с нашей точки зрения, являются во многом ошибочными.

К числу таких распространенных ошибок или упрощений можно отнести представления о восточном неограниченном деспотизме; об иррациональной основе мифологии и ритуала; о том, что они опирались на прямую веру; о том, что мышление древнего человека носило иной характер, чем у современного; о том, что государственность и богопочитание Древнего Востока подавляли человеческую личность; о том, что и само личное сознание толком еще не выделилось тогда из коллективного, так что люди преклонялись перед богами, обществом и властью как самодовлеющими началами, имеющими априорный, безусловный приоритет перед людьми как личностями, их жизнью и потребностями.

Нередко считают, что авторитет иерархии богов или властителей был на Древнем Востоке абсолютным и изначальным, а не условным, сознательно возводящимся (с санкции и по убеждению самого общества!) к потребностям и желаниям его членов, как это происходит в рамках современной либерально-персоналистской культуры, где существование и авторитет государства обосновывается и оправдывается тем, как оно обеспечивает нужды составляющих его людей. В действительности при выработке всех этих представлений, особенно типичных для популярной и общей культурологической литературы, некоторые внешние отличия древневосточного менталитета от привычных нам норм и навыков современности принимаются за отличия сущностные.

Магико-мифологическая картина мира и ее основы

Сегодняшняя наука рассматривает в качестве опыта, по которому можно судить о мире, лишь так называемый «объективный» эмпирический опыт, даваемый нам органами чувств. Только на основании логического анализа такого опыта выносятся суждения, причем истинность их считается лишь относительной, т. е. не безоговорочной: всегда допускается, что в них может содержаться доля ошибки (даже если об этом пока ничего не говорит, и на практике эта возможность во внимание не принимается). Иными словами, для научного мышления нет догм (абсолютных истин), а мерой относительной истинности всякого суждения считается его доказательность, т. е. опора на опыт и его логическую обработку.

На самом деле, в древности придерживались такого же «естественнонаучного» и «релятивистского», «адогматического» подхода, но границы «объективного опыта» проводили совсем не так, как мы. Их критерий «объективного восприятия» можно сформулировать примерно так: «Если некое ощущение является плодом осознаваемого усилия моего ума, воли и воображения, то я не могу доверять ему и рассматривать его как репрезентативный опыт: это мое собственное порождение. Однако если некое устойчивое ощущение пришло ко мне помимо и независимо от усилия моего разума и воли, то оно, конечно, принадлежит к „объективному“ опыту, я могу по нему прямо судить об объективной, „внешней“ реальности, ибо раз я сам не порождал его, то откуда оно могло прийти еще, как не из этой реальности?».

Иными словами, человек древности не подозревал о существовании субъективно-подсознательного мира как самостоятельного, обособленного и от сознательных усилий воображения, и от внешней реальности. А в таком случае он и должен был воспринимать все сколько-нибудь яркие и устойчивые внутренние ощущения и сильные эмоциональные импульсы, не вызванные сознательным усилием воли, как показания «приборов», наравне с опытом глаз и рук, как прямой источник достоверной информации о мире.