Пути волхвов - Анастасия Андрианова

Страстогору потребуется новый наследник, чтобы удержать Холмолесское. Не то умрёт старый князь – сам или по чьей вине, а княжество отойдёт жене, вернее, её отцу и брату старшему – вольётся в дремучие земли Чудненского, и Мохот получит невиданную доселе власть.

– Да у тебя у самой, должно быть, не меньше сотни полюбовников, – высказался Огарёк, внаглую глазея на княгиню. На лице Игнеды промелькнули отвращение и ужас, будто она до последнего верила, что зелёный мальчишка – порождение её разума или нечистецкий морок, безмолвный и бездумный.

– Молчи, а то сброшу, – пригрозил я.

Огарёк цокнул языком и обратился к Игнеде:

– Ты Кречету не верь, он парень добрый, хоть рычит на всех. Надо было Волком назвать, соколы ведь не ворчат так, только кличут пересвистом с небес.

– Знаю. – Игнеда пересилила себя и посмотрела прямо на Огарька, царственно и холодно, так, словно её глаза и были Русальим Озером, рекой Чудью и всеми дремучими чащами Великолесья. На миг я взревновал, что не мне предназначался этот взгляд, но взял себя в руки, успокоился. Мы ехали вдоль елового бора – кобыла и Рудо едва терпели друг друга, но были слишком хорошо выучены, чтобы явственно выражать взаимную неприязнь. В топях ворчали лягушки, а воздух застыл звонким прозрачным стеклом.

– Знаю и оттого прошу, – продолжила Игнеда. – Возьми меня с собой, иначе гибель меня ждёт, сердцем чую. Что хочешь отдам, соколик.

«А себя отдашь?» – хотел спросить я, но вслух лишь произнёс:

– Страстогор убьёт нас обоих, если узнает.

– Не узнает! – горячо заверила Игнеда. – Отец в письме напишет, что сбежала я, сбежала под своды родных палат, Мори испугалась будто. Про тебя не догадается никто, ты только доведи и в дороге присмотри, чтобы цела осталась.

По сути, Страстогор действительно мог обзавестись наследником и без Игнеды, с наложницами или любой крестьянкой, от этого ребёнок не перестал бы быть сыном верховного. Игнеда может сбежать к отцу, попросить расторгнуть брак, и тогда все её отношения со Страстогором будут разорваны, словно их и не существовало вовсе. Но если она это сделает, а верховный не заведёт наследника, то моё родное Холмолесское княжество после смерти старого Страстогора растащат на куски, как голодные псы – убитого лося.

Я горячо понадеялся, что Страстогору хватит мудрости всё-таки обзавестись наследником, пока ещё не поздно, даже несмотря на побег Игнеды. Я верил ей – верил, что она воистину убеждена, что погибнет родами, как и её мать, а что может быть ядовитее, чем страх смерти, засевший в сердце молодой женщины? Я видел, что её тонкие белые руки подрагивали, на щеках – ни капли румянца, и даже гордо вскинутая голова говорила лишь об одном: о желании бежать, спасаться, то была не царственная осанка княгини, а напряжённая грация лани, готовой вот-вот сорваться с места.

– Вещи-то твои где? – спросил я так хмуро, как только мог.

Игнеда положила руку на грудь.

– Все ожерелья на себя надела, перстни на цепочку нанизала, а наряды пришлось оставить, не то слишком быстро хватились бы. Прислужницы задобрены щедро, будут говорить – на прогулку собралась. Да Страстогору и всё равно, он ничего вокруг не замечает, весь его разум – один почивший княжич.

Я почувствовал: слова её отравлены горечью обиды. Вот так: от мужа бежит, а умудряется ревновать даже к погибшему пасынку. Ох, Игнеда, пылкая ты мавка-русалка, озёрная царица, что делать-то с тобой буду?

– Нужно одеть тебя подобающе. И лошадь сменить. Не похожа ты на крестьянку, все взгляды соберёшь.

Игнеда застыла, недоверчиво глядя на меня, а я позволил Рудо, наконец, помчаться галопом. Тонконогая кобыла застучала копытами следом.

* * *

Огарёк дулся, и это было бы менее заметно, если б он не так старательно молчал. В его мыслях я, должно быть, стал кем-то вроде предателя, кто расколол нашу компанию, приняв в неё третьего, к тому же – женщину, к тому же – высокородную княгиню. Я не пытался разговорить его или утешить: не маленький, сам должен своей головой до всего дойти. Сбудься княгинин страх, погибни Игнеда родами, Мохот не станет церемониться, объявит Страстогора губителем своей дочери, и Холмолесскому не избежать войны. Если я и желал чего-то преданно, всем сердцем, то мира родному княжеству. Утешение обиженных мальцов в мои планы не входило – и так голова забита разным, справится сам.

Сначала я взмолился Золотому Отцу, Серебряной Матери и Господину Дорог, чтобы не встретился нам никто по пути, но сам понимал, что для того должно случиться истинное чудо. В Средимирном, слышал, Тракт и вовсе перекрыли, чтобы Морь не шла в большие города, а у нас, в Холмолесском, обозы и всадники сами смекнули, что лучше выбирать кружные пути: ехать дольше, но узких дорог больше, и народу на каждой меньше, а свежие лесные ветра разгоняют болезный дух – миазмы, как говорили учёные мужи в Царстве. Не зря же дома и деревни, по которым прошлась Морь, окуривали хвоей. И – подумать только – даже нечистецы перестали пугать людей. Селяне, видимо, считали, что лучше оказаться сманенным лесовым или соблазнённым русалкой, чем встретиться на Тракте с тем, кто едет из охваченной Морью деревни.

– Кику снимай, – потребовал я, обернувшись к Игнеде. – Снимай и прячь надёжней. А платье твоё…

Я одной рукой расстегнул свой плащ – выстиранный недавно, но такой заношенный, что вечно казался грязным. Ещё и дырка от стрелы, бурая по краям… не княжеский наряд, сразу ясно.

– Держи вот. – Протянул Игнеде плащ, приноравливая Рудо к лошадиной рыси. – Да не смотри так, не с мёртвого снял и не у нищего отнял. Мой это плащ, берегу его. Считай, удачу он ловит. Накинь поверх платья да капюшон натяни. Спрячь богатство своё, ни к чему нам это.

Игнеда нехотя приняла мой «дар», небрежно накинула на плечи и ловко затянула одной рукой у горла. С поводьями она управлялась на редкость умело, почти как соколица Пустельга, и кобыла под ней шла покладисто, ровно. Жаль будет расставаться с такой лошадью.

Плащ спрятал с глаз жемчужные россыпи, лишь на груди поблёскивала вышивка, выглядывая из-под грубой серой ткани. Стать Игнедину ни одно рубище не могло бы скрыть, но на первое время и это сойдёт, беглый взгляд не заметил бы подвоха.

– Скачи вперёд меня, – велел я княгине. – Сейчас нас не должны увидеть вместе, а то запомнят, что сокол скакал с богатой бабой. Если кто встретится знакомый, если узнает – говори, прогуляться выехала, а плащ надела, чтобы взоров не привлекать. Мол, Страстогор просил посмотреть на жизнь простого люда, так сказать, изнутри… Да придумаешь что-нибудь, не глупая ведь.

– Ещё лучше твоего лепета придумаю, – прошипела Игнеда. Каждый раз, когда ворот плаща касался её лица, она презрительно кривилась, будто от ткани смердело чем-то.

– Скачи до Топоричка, там рядом – глухая еловая чаща. Нечистецей не бойся, они учуют, что ты от меня – плащ-то не зря отдал. Спешивайся и жди меня там. Как догоню, будем решать, что с цацками делать и куда кобылу девать.

Игнедины ноздри гневно раздулись. Хотела, видно, сказать мне что-то нелестное, но я с силой хлопнул кобылу по крупу, и она помчалась скорее, оставляя нас с Рудо позади.

Дорога и правда не оставалась пустой: то навстречу, то по пути попадались пешие, всадники и обозы, и если первые и вторые сторонились нас, то третьим мы сами уступали, забирали в лес, хлюпали по топям. Появление Игнеды сбило меня с толку, а я не любил, когда уже налаженный и отточенный порядок мысли начинает путаться, особенно по чьей-то чужой вине. Теперь мне приходилось заново продумывать путь вместе со всеми остановками и привалами, думать о еде для Игнеды и её лошади, о деньгах…

Я вспомнил про кольцо, снятое с мертвеца в Чернёнках, но не мог понять, когда видел его в последний раз.

– Кольцо, – буркнул я Огарьку. – Ты брал его?

Малец попыхтел немного, не то показывая недовольство, не то не решаясь признать вину. С неохотой вымолвил:

– А ты думал,