«Сапер ошибается один раз». Войска переднего края - Артем Драбкин

Так как наша часть была отдельной, то начштаба имел по уставу право отдавать распоряжения «по приказу командира», и фактически Барановский на равных с Горячевым командовал ОПАБом. Барановский всегда требовал от офицеров хорошей боевой подготовки, лично учил их, как читать карту. Сама должность начштаба в пулеметно-артиллерийском батальоне очень ответственная. Ведь ОПАБ занимает участок обороны целой дивизии, и начштаба должен составить план ведения огня, продумать отсечные позиции, чтобы ни один метр территории перед позициями батальона не оказался в мертвой зоне. Всем этим лично и очень грамотно занимался Барановский.

Нашим 161-м полевым укрепрайоном командовал комбриг, впоследствии генерал-майор Дмитриев, уже пожилой человек, старый служака, участник Первой мировой и Гражданской войн, ему тогда уже было лет за пятьдесят. Его должность называлась не командир, а комендант УРа. Его заместителем по артиллерии был бывший полковник Генштаба царской армии, участник Первой мировой войны, старый офицер по фамилии Мещеряков. Его звание в Красной Армии было такое же, как и в царской, — полковник. В каждом его жесте и слове чувствовалась военная и дворянская косточка, это был интеллигентный человек, аристократ в лучшем смысле этого слова.

Начальником политотдела укрепрайона сначала был бывший пограничник, очень толковый, его забрали от нас на повышение, и фамилию его я сейчас не припомню. Пограничника на этой должности сменил подполковник Павленко, о котором я могу сказать только хорошее.

— Насколько хорошо были подготовлены бойцы УРа к началу Курской битвы?

— Пулеметчиков и артиллеристов укрепрайона всегда отличал высокий уровень боевой подготовки. Когда мы занимали позиции на передовой, то немцы сразу по плотности и точности огня определяли, что на передовую пришел УР. Наши пулеметчики и артиллеристы были настоящими специалистами по ведению боя, я позже приведу вам характерные примеры. Доходило до того, что я по звукам и темпу пулеметной стрельбы мог сразу понять, кто ведет огонь — пупеметчик-уровец или из обычной пехоты.

Выход на передовую, оборудование позиций, выбор секторов огня — все было продумано с особой тщательностью. Перед началом Курской битвы мы получили новые противотанковые гранаты весом почти два килограмма, которые взрывались от любого соприкосновения с преградой после броска, и все солдаты и офицеры прошли тренировку в метании этих гранат. Тогда же на моих глазах произошло ЧП. Одна граната не взорвалась после броска, и боец, метнувший ее, выскочил из окопа и кинулся к ней. Только он коснулся рукой гранаты, как сразу раздался взрыв, и бойца раскидало в клочья. Все бойцы ОПАБа прошли танковую обкатку. Помимо своих, прекрасно оборудованных в фортификационном плане, позиций для пулеметов, орудий и минометов мы также подготовили траншеи для возможного приема нашей пехоты на случай ее отхода под натиском противника.

5 июля мы не увидели восхода солнца, все перед нами было в черном дыму. Над нашими головами постоянно шли воздушные бои, я впервые на войне увидел нашу авиацию. На головы сидящих в траншеях с неба буквально сыпался дождь из сбитых самолетов. Это было страшно, но тем не менее завораживающее и незабываемое зрелище. Немецкие истребители караулили в воздухе наши отставшие штурмовики и сбивали их. Мы видели, как девятки Ил-2 становились в круг и отражали атаки немецких летчиков. Через позиции УРа танки противника не прошли. Сказать, что по 161-му укрепрайону был нанесен серьезный удар, я не могу, танки выскакивали из дыма на нас тут и там, но уже к 10 июля на участке 406-го ОПАБа наступило затишье, а 15-го числа мы перешли в наступление, находясь в составе армии генерала Пухова.

Укрепрайон шел во втором эшелоне армии на Брянск, но на станции Комаричи нас остановили, батальоны, находясь в 50 километрах от линии фронта, приводили себя в порядок и принимали пополнение. Сама станция еще не была до конца разминирована, под рельсами в разных местах лежали немецкие толовые шашки. Только в октябре 1943 года нас выдвинули в направлении на Гомель. Кажется, именно тогда мы попали в 65-ю армию Батова и провоевали в ней до конца войны.

Когда командующий фронтом Рокоссовский уходил на новое место, на 2-й Белорусский фронт, он забрал с собой армию Батова и наш УР с ней заодно (у нас говорили, что Батов и Рокоссовский были друзьями еще с империалистической войны, что в молодости они вместе воевали в одном взводе конной разведки). Насколько я понял, каждой общевойсковой армии придавался свой полевой УР. Даже у начальника штаба фронта был заместитель, должность которого так и называлась «заместитель начальника штаба по укрепрайонам». До 1 декабря мы находились в армейском резерве, а потом поступил приказ занять передний край, и в следующий раз нас вывели в тыл на отдых уже в конце июля 1944 года.

К передовой шли мимо Гомеля и были потрясены увиденным. Гомель освободили 27 ноября, и, освобождая районы области, полевые военкоматы гребли в армию всех подряд, от мала до велика. Через несколько дней, фактически без подготовки, новобранцев, зачастую в гражданской одежде, направляли на передовую. Таких еще называли «чернорубашечниками». Мост через Сож от Новобелицы был взорван, и всех мобилизованных вместе с остатками обычных стрелковых полков послали на форсирование, на захват плацдармов через реку. Положили там в землю многие тысячи бойцов. Кругом были только трупы. Принимаем линию обороны от 354-й стрелковой дивизии, слышим, как говорят: «Идет 1201-й стрелковый полк!» Из этого полка из боя вышло ровно 11 человек, я не оговариваюсь.

— Семь месяцев, без отвода на отдых в тыл, 161-й УР держал передовую линию. Насколько интенсивными были боевые действия на участке обороны УРа в этот период?

— Продвижения вперед не было. Фронт застыл для нас на линии Азаричи — Калинковичи. Шла позиционная война, и мы, и немцы сидели в траншеях, твердо удерживая каждый свою линию обороны. Обе противоборствующие стороны вкопались в землю, в траншеи полного профиля. Потери мы несли в основном от артогня, работы снайперов и во время разведки боем, которая проводилась силами ОПАБа. В обычных стрелковых дивизиях на разведку боем всегда назначался правофланговый батальон, а у нас очередности не было.

Наш начальник химслужбы Федя Сергиенко, бывший токарь из Харькова, был «вечным оперативным дежурным», и каждое утро он составлял донесение, отчет о происшедшем за истекшие сутки, в котором докладывалось о наших потерях, оперативная обстановка, наличие боеприпасов (на каждое орудие полагалось два боекомплекта) и так далее.

В начале 44-го года там погиб мой товарищ, лейтенант Агапкин, двадцатидвухлетний высокий красавец. Рота «демонстрировала атаку», цепью дошли до середины «нейтралки», расчеты катили пулеметы за собой. Наше начальство, видимо, держало немцев за дураков, а те не спешили бить из всех огневых средств и раскрывать свои позиции, а просто методично, подпуская нас поближе, снайперским огнем прорежали нашу цепь, выбивая расчеты, которые, в свою очередь, периодически останавливались и поливали немецкую линию пулеметным огнем. Я шел в цепи слева, лейтенант Агапкин по центру.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});