Хэда - Николай Задорнов

...Его голова лежала на круглом валике, глаза в глаза, рядом с ее головой, ласковые волны ее девичьих душистых волос как нежное море.

Отчаяние истомленной и оскорбленной молодости в расцвете сил еще билось в ней, ее тело мучили жестокие законы стыда и чести, отброшенные, казалось бы, напрочь в этом пустынном полуночном храме.

На рассвете она сказала:

– Я только хотела показать тебе мое западное платье.

– Сюрприз? Благодарю...

Да, платье, брошенное на татами, проступало в пробуждавшемся свете дня, его роскошный шелк не так темен, как показалось; искры и множество изломанных линий оживляют драгоценную строгость. Прекрасные европейские туфли!

Алексей узнал, что дочь князя уехала, художники отправились с ней. Григорьев в храм больше не ходит. Махов дружит с другими бонзами. А Гошкевич с тех пор, как завел себе какого-то приятеля Точибана, встречается с ним в другом храме, который строен на отшибе.

«Все эти храмы – обители веры и экзальтации и всего необыкновенного...»

Ни о чем не хочется думать. Но почему даже на радостном чувстве, как тяжкий гнет, лежит тайна грядущей неведомой пустоты?

ЧАСТЬ III

ШХУНА «ХЭДА»

Глава 20

ЧАЙНЫЙ КЛИПЕР

На буксире японских лодок в бухту Хэда вошло пятимачтовое судно. Гигант, еще не виданный в здешних морях. «Чем только не удивляют нашу страну западные люди! – подумал Эгава. – Дальше так продолжаться не может. Америка здесь, в Хэда, или Япония?»

Эгава нездоров, много забот и дел с кораблем в Урага, надо было оставаться там, но срочные дела вызвали дайкана в Хэда.

Путятин рад, это видно по его лицу! Пришел корабль большой, русские уедут все. Шиллинг в Симода уже договорился с капитаном-американцем. Сумеем ли мы сами, без Путятина, достроить шхуну? А здоровье все хуже и хуже, боли в груди и плече повторяются чаще.

Деничиро отправился на клипер для досмотра и переговоров. Он в мундире, в фуражке с кокардой и в красных штанах, как у французского зуава на картинке. Объявляет, что команде клипера сход на берег запрещен. Капитану разрешается посещать посла России.

Огромное и величавое судно, какой стороной ни повернется, сразу видно, что оно большое. Почему такое большое и столько мачт? Путятин предупреждал, что придет клипер чайный, а чай – легкий, его ящики занимают много места. Этот корабль возит чай из Китая в Европу. В трубу видно: на корме и на бортах надписи: «Young America»[51]. Тяжелое, широкое, вместительное, с очень высокими бортами, с гордыми мачтами, одетыми парусами, издали, когда судно было в море, выглядело как белый замок из островерхих башен или как что-то воздушное и небесное, похожее на облака. Да, это настоящая молодая Америка!

Клипер стал посреди бухты. Его обнаженные мачты – как толстые деревья на горе Амаги, но с них счищена кора, поверхность отполирована и блестит на солнце, как зеркальная.

Путятин очень строг, зорок, устремленно смотрит вперед выпученными глазами, как будто к обоим его белым глазам приставлены дальние стекла. Старый морской генерал многого ожидает от «Молодой Америки» и старается проникнуть в суть будущих событий. При этом добродушен. Покровительственно рассказывает, что в Европе любят пить чай. Вся Англия в пять часов вечера пьет чай, привезенный из Китая.

Для доставки чая в Европу строятся особые суда – чайные клипера, на них от пяти до семи мачт. Команда нанимается из настоящих англичан – предпочитают молодых высоких пьяниц. В Китае и Гонконге берут индусов, китайцев и малайцев. Как только чай нового урожая доставлен в порты китайскими купцами, английские купцы – они по большей части шотландцы – берут его нарасхват, загружают клипера. Корабли наперегонки идут в метрополию. Так начинаются знаменитые гонки чайных клиперов. Кто придет первым – получает наибольший доход – продает чай по самой высокой цене.

Получает приз, как на рысистых бегах. Пьяниц всех в день прихода шкипер увольняет, и они идут «к загородке», напиваются и поют и орут особые песни: «Bottle songs»[52] или «Drinking ballads»[53], становятся как скоты.

Видно, очень видно, как Путятин любит свою Россию. А жена у него англичанка! Он, конечно, думает о детях, и ему, наверно, больно, что у него дети будут нерусские, это заметно, скорее сойдутся с американцами, от своих отвернутся. Прощаешь хитрому варвару покровительственный тон, трогает его боль за своих детей. Очень понятно. Полезно узнать.

Эгава простился с Путятиным и ушел из Хосенди. Ссутулившись, печально смотрел на бухту через открытое окно деревенской канцелярии бакуфу. Но мог сейчас победить самого себя, подавить свои недовольства и обиды. Здоровья нет. Можно поправиться, но для этого нужен отдых. А это невозможно. Японское правительство считает Эгава героем труда и науки. Ленивые герои труда – большая редкость в Урага. Все время болит сердце. Иногда перестает, а потом опять кто-то сжимает его невидимой рукой. Не простые заботы и неприятности. Кажется, уже нет выхода, нельзя поправить дела. Очень задета гордость. А теперь уйдет Путятин. Как же без него достроить шхуну «Хэда»?

И так все время ездишь верхом на быстрой лошади между Урага, Нирояма и Хэда. Исполняешь обязанности дайкана, то, и другое, и третье, и четвертое, и без конца.

Эгава увидел, что русский вельбот с офицерами и с гребцами в нарядных белых рубахах с голубыми каемками на воротниках пошел к судну. Теперь уж никто не препятствует варварам из двух стран встречаться в Японии и обделывать свои дела. Клипер заходил в Симода. Шиллинг был там и привел корабль в Хэда. Там сговорились русские с американцами. Теперь все русские говорят на американском языке, как на своем. Мы не можем запретить им уговариваться.

Ясно, зачем пришел корабль! А на постройке шхуны еще не все закончено. И не все готово. И дела идут не как следует.

По расчетам Путятина, «Кароляйн Фут» должна вернуться с Камчатки. Но ее нет. Льды? Блокада? Может быть, захвачено судно? Адмирал поэтому, наверно, решил фрахтовать клипер и сразу всем уходить, если корабль надежный. Что же с «Кароляйн Фут»? Что с капитаном Лесовским?

Сегодня на постройке шхуны старик плотник Ичиро нес доску, он одним глазом не видит и не заметил, что мелкий полицейский на дороге, чуть не задел его. Ичиро бросил доску с плеча и рассердился.

– Я тебе выстрогаю нос и уши! Будет гладко!

– Хи-хи-хи, – вежливо согласился чиновник. Ему больше ничего не оставалось, как отойти...

Один раз Эгава видел, как матросы поймали большую акулу и быстро ее разрубили. На море нужен глаз, рука, быстрота и находчивость...

Видно в окно: Путятин в старом длинном мундире без эполет, в котором был сегодня на стапеле, пошел в лагерь, наверное чтобы помолиться за своего царя.

Хитрые варвары начинают одно дело, а думают про другое. Увидя американцев, сразу меняются.

Эгава вдруг почувствовал, что боль стихла. Он свободно поднял руку и легко вздохнул.

Лейтенант Крэйг одет в штатское. Он осунулся, лицо изрядно помято и поблекло. Что с ним? Болен? Неужели холеру привезли?

– Очень, очень рад снова видеть! – жал он руки Посьету и офицерам. – Коммодор Адамс и капитан Мак-Клуни, вернувшись после встречи с вами из Японии и Китая, искали шкипера, который взялся бы вывезти посольство его превосходительства Путятина и русскую команду, – объяснил он Посьету. – Искали судно повместительней! Я послан от коммодора Адамса с письмом к адмиралу Путятину.

– Мистер Крэйг был нездоров, – сказал Шиллинг, – но у меня с собой оказались лекарства, и он поправился.

Лицо Крейга безжизненно бледно, нижние веки красны, припухли. Он смотрит как-то странно, словно не совсем понимает, что делается вокруг.

– Как, братцы, дошли? – спросил Сибирцев матросов, стоявших у трапа с вещами.

– Алексей Николаевич, ветер помог! – ответил унтер-офицер Сысоев.

– Только грязно! – сказал Маточкин. – Чай пить не захочешь. Особенно после того, как поживешь в Гекусенди. Вышпарить надо клипер, выскрести, прежде чем грузиться. А самих их всех сводить в баню, выпарить вениками по-русски, одежду их выварить. Их бы на три дня дать всех боцману Иван Терентьевичу...

– Они не пойдут мыться! – ответил Сысоев. – А вам, Алексей Николаевич, американка кланялась и посылает гостинец, я на берегу предоставлю вам посылочку.

Разговаривая с Алексеем, Крэйг вынул из кармана револьвер и стал крутить пальцами барабан. Гнезда его были пусты. Американец приложил дуло револьвера к своему виску и щелкнул несколько раз, словно прислушиваясь, как бьет боек. Весело кивнул Алексею и исчез в люкс.

Что с ним? – подумал Сибирцев. Такой был блестящий офицер при палаше и кортике! Помятый джентльмен в пестром, как с американской Хитровки! Истощен болезнью? В уме ли он? Николай о чем-то умалчивает?

В каюте заговорили о фрахте. Шкипер Бобкок запросил пятьдесят тысяч долларов.