Лихо ветреное - Ирина Волчок

— Иди сюда, здесь никого… Лезут и лезут, поговорить спокойно негде.

Зоя пошла за ним, вертя на пальце какой-то лохматый ком на веревочке. Вся ее пластика выражала крайнее недовольство. У карликового бегемота вообще никакой пластики не было. Павел отступил за веранду влево, притаился в тени и насторожил свое правое ухо.

— Ну, Зой, ты же меня тоже должна понять! — доверительно сказал карликовый бегемот.

— А как же! Я понимаю! — У Зои был задушевный, даже ласковый голос. — Егор Семенович, я ведь не капризничаю. Это работа, тут уж ничего не поделаешь. На любой работе бывают производственные травмы.

— Ну вот! — обрадовался Егор Семенович. — Ты понимаешь!

— А охрана труда? — еще ласковее спросила Зоя. — А компенсация ущерба? Что это такое — чуть не каждую неделю колготки покупать!

— Сколько? — недовольно буркнул Егор Семенович.

— Пятьсот, — подумав, решительно ответила она.

— С ума сошла? — зловеще начал Егор Семенович.

— Да ладно, я за прежние брать не буду! — перебила Зоя. — Это только за последнюю пару, а остальные, так и быть, спишем за давностью…

Молчание, шуршание, недовольное сопение Егора Семеновича, довольный голос Зои:

— У меня деловое предложение. Чтобы впредь не было таких крупных непроизводительных расходов, надо принять превентивные меры. А? Например, пусть мальчики у эстрады постоят. Незаметненько, с краешку, по уголочкам. А?

— И кто тогда подойдет? — неприятным голосом осведомился Егор Семенович. — И кто тогда чего кинет? И опять какому-нибудь сынку морду расквасят! А мне со всеми папашами разбираться…

— Это не наши! — возмущенно воскликнула Зоя. — Я уже говорила! И Серый ничего не знает, тут вы можете быть абсолютно спокойны!

— Я спокойный, — нервно сказал Егор Семенович. — Я все время такой спокойный, что это даже странно… Что мне с этим папашей делать? Вот ты мне скажи, что бы ты на моем месте сделала? А-а, не знаешь…

— Знаю, — рыжим голосом с придыханием начала Зоя. — Ах, Егор Семенович! Вы же тыкой у-у-умный!.. Я пря-а-амо удивляюсь! Как же вы не знаете? Да любой на вашем месте послал бы этого папашу… ко мне! Ха-ха-ха… Ладно, пора идти. Скажите мальчикам, пусть все-таки постоят по уголкам ненавязчиво. Ага? А насчет папаши — это я на крайний случай. Если уж совсем заточился — приведите в кабак к началу, я ему такое спляшу!.. Но если отобьетесь и так, тогда лучше не приводите. Черт его знает, что там за папаша. Яблочко от яблоньки…

— О-о-ох, — протяжно вздохнул Егор Семенович. — Что ж я в КПЗ не сдох… Ладно, иди, три минуты осталось. Шляпу задом наперед надела.

— Какая разница? — удивилась Зоя. — Да и потом, кажется, я ее прошлый раз задом наперед надевала, а сейчас правильно.

— Иди уже, — сердито буркнул Егор Семенович. — Опоздаешь — опять посуду бить начнут. Сейчас я ребятам позвоню, чтобы встали.

— Угу, — сказала Зоя довольным тоном и ушла.

— Змея, — совсем сердито буркнул Егор Семенович, дождавшись, когда она исчезнет. — Ведьма…

Щелкнула зажигалка, потянуло табачным дымом, и тот же Егор Семенович мечтательно спросил сам у себя:

— Пойти посмотреть, что ли? Вот ведь отрава… Рыба моя золотая.

Павел подождал, когда Егор Семенович скроется за дверью, и, с трудом удерживая свое радостное нетерпение за шкирку, пошел за ним.

В кабаке уже происходило всеобщее шевеление, переглядывание, разворачивание стульев к эстрадке, где все те же музыканты застыли в неподвижности, одинаково напряженно косясь в сторону боковой лесенки. По углам эстрадки ненавязчиво маячили две копии лося Андрюши, с пристальным равнодушием оглядывая зал.

Павел ожидал прошлого — «Во французской стороне…», поэтому внезапный и неистовый взрыв музыки, движения и общего вскрика кабацких посетителей был для него полной неожиданностью. «Ой, мама, шику дам!» — грянуло очень громко и очень быстро, одновременно с первым звуком на эстраду взлетела бешеная ракета в белых блестящих брючках, ажурной желтой хламиде и белых тупоносых ботинках на шнуровке. Рыжие кудри нынче были свернуты в воронье гнездо, и в этом гнезде торчал маленький черный цилиндр с огромным веером длинных разноцветных перьев. Похоже, ракета была совершенно неуправляема, ее носило во все стороны, разворачивало, кидало на полпути назад, переворачивало колесом, шмякало об пол и подбрасывало чуть ли не к потолку… В таком темпе жить нельзя. Сгоришь к черту в плотных слоях атмосферы.

Наверное, и бешеная ракета это поняла — мельтешение рук и ног постепенно замедлилось, по крайней мере, уже можно было понять, на ногах Зоя стоит в эту секунду или на руках, и стало яснее, что у нее только две руки и, скорей всего, только две ноги, а то, что всем казалось, — так пить меньше надо. А потом музыка тоже заметно замедлилась и поутихла, на каждом пятом такте начала неуверенно задумываться: «Ой, мама, шику дам… шику?..дам…» И Зоя стала задумываться вместе с музыкой, замирая в паузе каждый раз в новой позе, но каждый раз — в одинаково нелепой и вызывающей. А потом музыка и вовсе устала, засыпая, забормотала досадливо: ладно, ладно, дам шику, отстали бы вы все от меня… А Зоя с явным трудом поднималась на цыпочки, сводила локти за спиной, выгибалась, умученно склоняла голову… Из последних сил пыталась дать шику.

И опять у эстрадки толпились фанаты, но если сначала они бесновались, орали, прыгали и стучали кулаками по эстрадке, то сейчас утихали, уставали вместе с Зоей, переживали совместное сгорание в плотных слоях атмосферы, и деньги не швыряли с размаху, а выпускали вроде бы даже машинально — что деньги? Пепел… Дым… Зоя медленно села на шпагат, обессиленно пригнулась к полу, протянула руки к зрителям, подняла отчаянное, отчаявшееся лицо… Павел только сейчас заметил, какое у Зои лицо: карикатурно-белое, с карикатурными синяками вокруг глаз, с карикатурными черными губами и карикатурной, величиной с рублевую монету, родинкой на щеке. И вдруг он встретился с ней глазами. Глаза у нее были внимательные и насмешливые. Пару секунд она внимательно и насмешливо смотрела на него через весь зал, потом подмигнула, хлопнула ладонью по полу — и опять внезапный, оглушающий, ослепляющий взрыв звука и движения: «Ой, мама, шику дам!!!» И опять непонятно, сколько пар у нее рук-ног, и опять желтый ажур мотается пламенем вокруг бешеной ракеты, горящей в плотных слоях атмосферы. И сразу все кончилось. Она просто исчезла — и все. Сгорела без следа. Музыканты устало и вроде бы даже неохотно собирали с пола деньги. Народ за столами зашевелился, заговорил, зазвенел и забулькал. От эстрадки неуверенной поступью шли фанаты с виноватыми и растерянными лицами.