Клятва на мече - Николай Буянов

Не глядя на него, она подошла к двери и помертвевшими пальцами отворила засов. На пороге показалась чумазая девочка в коротенькой рубашонке, войлочных башмаках. Ей было лет пять или шесть, не больше.

– Что тебе, Тагпа? – спросила женщина с облегчением.

Девчушка озадаченно нахмурилась и выпалила:

– Сестра лежит больная. Просила две горсточки риса… Нам раньше давал сосед, у которого лавка. Но его убили сегодня утром. Я сама видела: лежит весь в крови, на лбу вот такая рана (она со сладострастием раздвинула руки – получалось, что орудие убийства во много раз превосходило размером голову). И не дышит. Сестра заплакала и запретила мне ходить туда, велела постирать рубаху, у нас за домом ручей, ну вы знаете…

– Что ж ты не постирала?

– Да постирала. Видите, еще мокрая.

– Замерзла небось?

– Не-ет, я бегом… Только вода в ручье стала какая-то грязная. Не отстиралась моя рубашка…

– На, держи свой рис… Да поменьше бегай одна!

– Ох, спасибо вам.

– Пронесло, кажется, – одними губами прошептал Зык-Олла; когда девочка убежала прочь. – А про монаха в случае чего и думать забудь. Не было здесь никого, вот и все.

Чонга схватили на выезде из Лхассы и бросили в сырой каменный мешок, забранный сверху решеткой.

Он был здесь уже много дней. Сначала он пытался считать их, но вскоре сбился.

Казалось, минуло уже много лет, и много лет глаза, привыкшие к вечному полумраку, созерцали серые влажные стены и ничего более – кусочек зарешеченного неба светился сверху, как слабое напоминание о внешнем мире… Плевать на внешний мир. Так хорошо… Так спокойно.

А потом вдруг что-то изменилось. Вернее, не изменилось ничего: не колыхнулся воздух, не скрипнула дверь, не зашуршала гнилая солома на полу. Но когда Чонг поднял взгляд, то увидел человека.

Этот человек был ему знаком. Они уже виделись однажды – давно, еще в прошлой счастливой жизни, которая, конечно, тоже мало походила на сахар. Там было полным-полно опасностей, и частенько приходилось драться и голодать, испытывать боль и сдерживать слезы, когда предают… Она вовсе не была легкой, та жизнь, но в ней не было этого затхлого воздуха, соломы в углу камеры и решетки наверху. И поэтому она, та жизнь, казалась сейчас чудесной сказкой.

– Я знаю вас, – проговорил Чонг, вяло подумав: «Если за мной наблюдают стражники, то, наверное, посмеются. Это выглядит забавно: спятивший от одиночества узник, разговаривающий сам с собой…» – Мы встречались. Только не здесь, в другом месте…

– Я помню, – сказал Игорь Иванович. – И кажется, я знаю, что с тобой произошло.

– Меня приговорили к смерти.

– Тебе страшно?

Чонг прикрыл глаза.

– Страшно. Конечно, я знаю, что не должен бояться… Но все равно.

Игорь Иванович увидел вдруг слезы в глазах монаха. Чонг сидел неподвижно, и слезы прозрачной струйкой катились вниз по щеке, и щека была гладкая, юношеская, с еще нежной кожей, и ни солнце, ни ветры, гуляющие в горах, не смогли ничего сделать с ней.

– Я хотел говорить с Буддой, – прошептал Чонг. – Он видит все… Все, что творится вокруг и в наших душах. Может быть, он сказал бы мне почему… А ты? Зачем ты здесь? Я тебя не звал.

– Не знаю, – пробормотал тот. – Если не ты – значит, кто-то другой… Кто-то, кто очень хочет, чтобы тебя оправдали.

Прежние ощущения остались: Игорь Иванович мог двигаться, видел в темноте собственные ноги и руки, но тела не чувствовал. Тело осталось там, в городской квартире, и кто знает, вполне возможно, разговаривало, отвечало, вздыхая, на язвительные реплики, если Алла опять, заскучав, устроила склоку… Он не знал, что происходило с ним в той реальности, пока сознание переносилось за многие сотни лет и километров. Он не мог предугадать, когда с ним это начнется и начнется ли вообще… И от этого возникала неудовлетворенность своей пассивной ролью. Его вызывают – он идет. Не спрашивая, не возражая. Знать, не дано.

Он взглянул на монаха. Тот сидел на куче соломы, запрокинув голову, и смотрел сквозь решетку на далекие, мигающие в вышине звезды…

– В манускрипте было сказано, что вы оставили своих лошадей на постоялом дворе. Это правда?

Чонг безучастно кивнул.

– Ты запомнил хозяина?

– Смутно. Кажется, его звали Зык-Олла… Он взял с нас плату за два дня вперед. Но зачем это вам?

– Еще толком не знаю, – признался Колесников. – Я просто чувствую: ваши лошади – это ключевой момент.

– Не понимаю.

– Послушай. Во всей этой кутерьме, что поднялась сразу после убийства, городской страже было дано описание человека… Это единственное, чем они располагали. Лица никто не разглядел, оно было под маской. Что же осталось? Темный плащ, расшитый звездами. Островерхая шапка – типичное одеяние фокусника. И лошадь черной масти, на которой он ускользнул.

– На мне была серая накидка…

– Неважно. Плащ нашли в канаве, недалеко от того самого постоялого двора. Ты мог его скинуть.

– Я? – Глаза монаха изумленно расширились.

– Ты или кто-то другой. Я просто пытаюсь рассуждать, как рассуждали столичные судьи, вынося приговор.

– Думаете, они рассуждали? – горько усмехнулся Чонг. – Им и так все было ясно.

Игорь Иванович хмуро молчал. Им было ясно… Черная лошадь, скинутый в канаву плащ. А что еще? Этого же явно недостаточно.

– Что? – спросил Чонг.

– Недостаточно, – повторил Колесников. – Мало ли народу на черных лошадях выезжают из города.

– Да никто и не выезжал. Стражники сразу же перекрыли все дороги.

– Не сразу, в этом-то все и дело. Пока был отдан приказ, пока допрашивали хозяина постоялого двора… Потом гонцы должны были доскакать до всех городских ворот… Нет, времени прошло достаточно. По крайней мере, Таши-Галла успел уйти. А вот ты, – Игорь Иванович посмотрел в глаза монаха, – ты бросился следом – и тебя схватили. Понимаешь? Приметы, лошадь – это полбеды. Главное – ты бежал. Все выглядело так, будто тебе хотелось скрыться.

– Я прости пытался догнать Учителя. Я потерял его там, на дворцовой площади…

– И решил, что он обязательно придет на постоялый двор?

– Ну не мог же он уехать без лошади и без вещей.

– Даже если бы он убил короля Лангдарму?

Чонг отшатнулся:

– Что вы… Что вы говорите!

Игорь Иванович внимательно посмотрел ему в глаза. И монах не выдержал взгляд – словно ему стало стыдно. Словно…

– Ты тоже подозревал его, верно? – осенило Колесникова.

– Кого?

– Своего учителя.

Чонг помолчал. Потом, решившись, прошептал:

– Ну неужели вы не понимаете? Он ведь рассказывал мне… Дом черного мага. Шар… Многие хотели служить Шару, мечтали получить могущество, но он всегда выбирает только сам… И тогда сопротивляться невозможно, где бы ты ни был. Какой смысл магу удерживать своего ученика? Тот и так был прикован… Крепче, чем я сейчас. Теперь я понимаю, что Учитель всеми силами пытался защитить меня. Но для этого ему нужно было узнать имя настоящего убийцы. Не его вина, что он не успел… Хотя…. – На глазах у Чонга сверкнули слезы. – Он все-таки выиграл. Вы – здесь, а значит, Учитель выиграл…

– Ты возьмешь трубку или нет?

Звонок выплывал откуда-то из глубины, как батискаф. Колесников с трудом поднялся из-за стола и на ощупь нашел трубку.

– Алло.

– Игорь Иванович, это вы?

– Я. С кем имею честь?

– Я Валера. Друг Аленки.

– А, Валера… Алены нет дома, она уехала в лагерь.

Трубка помолчала.

– Я как раз насчет этого и звоню… Только вы не пугайтесь.

– Хорошенькое начало. Что случилось-то?

– Гм… По телефону неудобно. Надо бы встретиться. Давайте через полчаса, в сквере напротив вашего дома, идет? Только Алле Федоровне пока ничего не говорите.

– Что, настолько серьезно?

– Боюсь, что да. Она исчезла.

– Алла? – удивился Колесников.

– Алена.

И трубку повесили.

Часть 3

БУДТО НОЧЬ…

Глава 11

БЕГ

Бег – это особое состояние. Отключено все – все мысли, нужные и ненужные, праздные и злободневные (например, сколько еще бежать?). Если бы такой вопрос вдруг возник, он пробудил бы память и она услужливо подсказала бы, что надо думать и о дикой усталости, и о нехватке кислорода, и о боли в икроножных мышцах и в горящих огнем стопах, и о сухом хриплом дыхании – твоем и тех повизгивающих собак, что идут по твоему следу вот уже… Нет, о времени тоже вспоминать не следует. Она лишь раз остановилась и присела – перед тем, как пересечь вброд широкий горный ручей. Ноги в отечественных кроссовках следовало обернуть полиэтиленом.

«Запомните, – учил инструктор, – фирменная обувь впитывает пот, а значит, и ваш запах, как губка. Для любой розыскной собаки это подарок… А для вас – смерть. И потом, найти кроссовки прочнее – в полтора раза, чем „Адидас», и в два с половиной – чем „Рибок". Так что уж потерпите, леди".