Академия Клементины (СИ) - Цезарь Юлия "Skazka569"

Ева была так зла, а слова Йеона разозлили ее ещё больше, хотя казалось, что уже некуда. Она схватила кружку, проливая весь сок, и подскочила с места, намереваясь запулить её прямо в голову Йеону, чтобы он не смел к ней больше приближаться. Генрих вскочил следом за ней, чтобы не дать совершить ошибку. Но то ли Ева слишком сильно сжала бокал, то ли неосознанно применила магию, желая навредить, стекло лопнуло прямо у нее в руке, и осколки глубоко вошли в кожу.

— Ева! — громче нее самой вскрикнул Роберт, видя, как полилась кровь. Он тоже было бросился к ней, но Ева отскочила.

Ей было больше обидно, что она сама себя поранила, чем больно, но магия — не та штука, к которой можно подходить с ее состоянии. Понимая, что сама сейчас виновата, Ева прикусила губу, чтобы не расплакаться и не взвыть от боли. Собрав свои листы, пока не испачкала их кровью, она взяла сумку и убежала.

17. Медные слезы

Спустя две недели началась подготовка к зимним играм, которые состоятся через два месяца. Первокурсники не участвовали, третьекурсники уезжали соревноваться с другой школой, а вот второкурсники находились в самой академии и бились между факультетами.

Ева, как обещала, больше не пересекалась с Йеоном, да и он не искал встречи с ней. Только в столовой они виделись, где Ева могла заметить, как в один прекрасный день он вдруг стал краше, поправился, обрёл нормальный цвет лица — вновь испил крови. Но чьей? Винсент устроил ей разнос поле того случая в столовой, но оба быстро отошли от этого. Винсу же было лучше, если бы подруга не виделась с вампиром больше.

К шраму он своему привык, но ни для кого не было секретом, что он отослал родителям письмо с просьбой не приезжать в ближайшие выходные (они очень хотели). Так что трудный разговор с ними еще впереди.

Айку дали на попечение Роберту. Тот был и не против — вечно пытался находиться рядом с новенькой, хотя сам не мог понять, почему. Да просто потому, что нужно было помочь адаптироваться новенькой, разве нет? Этой мыслью он себя и успокаивал, когда садился рядом на любом жреческом предмете и ревностно относился к тому, что Айка, оказавшись вне факультетных занятий или на общих, сразу переключалась на Медную.

Риз же все эти две недели была… не в себе. А всё из-за одного принца, который её не послушал, успел за последний поцелуй влюбить окончательно и дал дёру. И если сначала Риз не трогала Генриха, потому что разного про него успела напридумывать: из-за набитого лица стеснялся встречи с дамой, давал ей время побыть одной, всё осмыслить, что там произошло… Но вот когда она уже заметила открытый игнор с его стороны, ей стало не по себе.

Она долго старалась взять себя в руки и не действовать, как влюбленная тупая курица — не преследовала его, не искала встречи — это вообще ей не свойственно — излишняя настырность. Но вот… иногда она не могла сдержаться, чтобы в столовой не пытаться поймать его взгляд, чтобы не столкнуться с принцем в коридоре…

Полный игнор.

И тогда Риз ощутила настоящую злобу. Она же просила его! Просила, умоляла отойти от неё! Чтобы не случилось то, что случилось — она сгорала от любви к нему; она умирала без его взгляда и от осознания того, что он ей больше не интересовался. И теперь её целью встретить его была слегка иной. Она хотела высказать всё, что о нём думала. Хотела высказать, какая он сволочь после этого. Даже Айка, ранее всегда умевшая успокоить Риз, сейчас была бессильна.

Но Генрих всегда был с его друзями, а как-то показывать скандал на всеобщую публику Риз не могла. И начиная с пятого дня второй недели своей злости, которую она испытывала, которая копилась в ней, она поняла, что другого выхода нет.

Случился отбой. Айка, которую в прямом смысле шантажом заставили, отвлекла преподавателя драконьего языка (а они теперь стояли в коридоре корпуса каждого этажа и следили за тем, чтобы никто не выходил из комнат), пока Риз быстро пробегала от своей комнаты в комнату Гериха. Если не выскажет, что у неё на сердце, сдохнет от переполнения злостью и негодованием. Хотя бы от этих эмоций она должна была избавиться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Благодаря свечам на одной кровати лежал и читал книгу Винсент. На второй кровати, уставившись в потолок, лежал и скучал Генрих.

Удивление, которое пробежалось по изуродованному лицу Винса было просто не описать.

— Медная, отбой был! — Он вскочил с кровати, бросая книг. Выдать Риз не хотел, потому шептал громко и злобно: — У нас из-за тебя проблемы будут! Немедленно вышла!

— Вышел сам, — спокойно и ровно ответила она, закрывая за собой дверь. Её наглости и откуда-то появившемуся бесстрашию перед бриллиантом Винсент поразился сильнее.

— Ч-че?

— Я сказала: выйди, Винс! Сейчас же!

А она не шутила… Винсент её такой никогда не видел. Злобным маленьким мышонком — да, но сейчас мышонок превратился в бешенную кошку, которая откуда-то раздобыла коготки.

Винс, конечно, понял, к кому она пришла, но… Взглянул на друга, интересуясь его мнением по поводу ухода.

Не поднимаясь с кровати Генрих старался сделать безучастный вид, хотя внутри у него все перевернулось. Он никак не ожидал, что она сама захочет найти с ним встречу после всех ее слов, чтобы он не приближался. Своего удивления он никак не выдал, хотя точно был удивлен. Кивнув Винсенту, что он может идти, Генри медленно поднялся и накинул рубашку на голый торс.

— Тебе не стоит здесь быть, — произнес Генрих, когда Винс вышел. Он старался не смотреть на Риз, пока ходил по комнате и зажигал больше свечей. Делал все, лишь бы как можно дальше оттянуть момент, когда ему всё-таки придется посмотреть ей в глаза.

Но как бы он ни хотел, Риз никуда не ушла. Не найдя больше дел, даже самых незначительных, он глубоко вздохнул и повернулся. Увидев злость и обиду в ее глазах, Генри застыл. Ему стало больно от того, что она смотрит на него, как на врага. Меньше всего он хотел стать для нее кем-то, кого она будет ненавидеть. Но, может, только так он заставит ее держаться подальше от себя?

— О, поверь, я надолго не собираюсь тут задерживаться, — грозно сказала она, подходя к Генриху почти вплотную. Она терпеливо ждала, когда он закончит с этими гребанными свечами, и, когда подошла, показалось, что Генри вновь собрался найти себе дело, но Риз схватила его за плечо и повернула на себя вновь.

То, с каким безучастием он на неё смотрел, было больно. Больнее, чем осознание того, что Генри её избегал. Но говорить со стенкой она не собиралась, так что пусть потерпит и посмотрит на неё хоть пять минут.

— Что, я тебе настолько стала противна, да? — Было громко, но на крик она не переходила. Всегда тихий и спокойный голос сейчас сам по себе казался превышен. Глаза Риз метали маленькие молнии, и, будь она магом, убила бы этими молниями. — Знаешь, мне плевать, что с тобой стало. Я лишь хочу сказать, что ты козёл, Генрих. Ты сволочь, козёл и даже не мужчина! Маленький эгоистичный мальчик! Я просила тебя… Просила держаться от меня подальше! Но нет, ты, весь такой уверенный, что от меня не откажешься, всё равно настаивал на своём. Или ты вдруг вспомнил, что я «Медная»? Тебя стали клевать со всех сторон, и ты решил, что собственное спокойствие важнее того, что ты сам в моей душе поселил?

Она говорила сначала медленно, но чем больше мыслей собиралось в голове, тем быстрее она толкала предложения, не позволяя даже слово Генриху сказать. Сама себя накручивая, Риз заводилась. Её ручки остались в кулаках, а саму её трясло от злости.

— Или стоило ко мне, не по моей же воле, прикоснуться кому-то, так ты сразу хвост поджал? Такой вот ты оказывается, да? Ты сволочь, Генрих! Сволочь, достойная своего отца!

Она успела об этом подумать. И много о чем думала. О том, что он посчитал, что из-за неё у него много проблем: драться ради простушки пришлось. Еще что-то напридумывала, но сейчас сказала именно то, отчего на душе было особенно больно — на неё хотели покуситься, и чистоплюю Генриху этого хватило, чтобы начать считать её грязной. Вот дурак… она еще после случившегося долго думала о том, что было бы здорово отдать себя в первый раз человеку, в которого влюбилась. Неважно, что будет дальше, но первая ночь была бы в любви… Вот она его любовь, как оказалось…