Демидовы: Столетие побед - Игорь Юркин

Уральский историк В.И. Байдин, разделяющий эту точку зрения, недавно попытался ее конкретизировать и доказать. По его мнению, Акинфий Никитич посетил Колывано-Воскресенский завод в июле 1731 года, повторно в начале лета 1732-го и, наконец, осенью 1734-го[373]. О поездке 1732 года упомянул В.И. Рожков: по его утверждению, Акинфий сопровождал В. Райзера. В.И. Байдин немало потрудился, подбирая доказательства этих предположений. Аргументов много, и они интересны, но у них общий недостаток — все они косвенные. Так что, не отвергая возможности таких поездок в принципе, не потерял смысла поиск ответа на вопрос: благодаря каким качествам Акинфию удалось поднять алтайскую металлургию дистанционно!

Отвечая на него, отметим прежде всего, что помимо хороших природных данных (при отце, одаренном прекрасной памятью, наверное, и сын забывчивостью не страдал) Акинфий обладал блестящими способностями управленца. Он умел находить и выращивать сотрудников, не боялся делегировать другим значительную часть своих прав, умел контролировать тех, кто ими распоряжался. Это отчетливо видно из его писем, посылавшихся на Алтай. В качестве примера обратимся к нескольким, адресованным в Колывано-Воскресенскую заводскую контору. Они относятся к чуть более позднему времени, но в следующей главе поговорить на эту тему повода не будет.

Вот «ордер» Демидова от 17 июля 1732 года. Тема — условия, на которых с Колыванского завода можно отпустить несколько лет служившего на нем у прихода и расхода денежной казны Никифора Семенова (на этой примечательной личности мы еще остановимся). Хозяин не разрешает отпустить его «сюда» (вероятно, в Невьянск) прежде, как он будет на месте тщательно сочтен «со всякою [с]праведливостию и свидетельством», и объясняет, почему этого нельзя сделать позже, по его прибытии. Акинфий сообщает, как должны быть оформлены результаты сверки, какие документы и куда надо направить. Вместе с тем ощущения забюрократизированности от описания процедуры не возникает — возникает же ощущение рационально поставленного делопроизводства, материальной основы учета и контроля[374].

Цитированное письмо показывает, как Демидов работал с персоналом. Следующее, отправленное полгода спустя (4 января 1733 года), демонстрирует, насколько легко он воспринимал цифровые показатели производства (следовательно, и технологию, которую они отражали, тоже хорошо знал). В этом письме он анализирует присланные к нему с завода две ведомости о плавке руд и очистке меди. Одну он находит вполне правдоподобной (цифры в ней друг другу не противоречат), а вот вторая вызывает у него недоумение. «И мы того, — пишет он, — заподлинно истолковать не могли» и поясняет: «…не слыхано такой угар — слишком десять частей у вас показано в угаре». К тому же данные ведомостей плохо согласуются между собой. Свои недоумения Акинфий подкрепляет ссылкой на хорошо известное и, несомненно, авторитетное на Колывано-Воскресенском заводе лицо: «Вышеозначенной вашей ведомости о плавке меди подивился здесь и господин Клеопин». Имеются указания чисто технологического характера: «К тому ж веема нам невразумително о показанном вами порштейне, что он выжигаетца. А когда вам противно ево на дровах жечь, тоб надлежало ево с рудою в плавку употреблять для доброго дела и плавки крепких руд, а на гермахерских горнах отнюдь ево с медью не очищать». Здесь же фрагмент, показывающий, что Акинфий вполне определился со схемой территориального разделения восстановительной плавки и последующей очистки меди: «И впредь вам медь, кроме своей вам нужды, не очищать, а по прежнему нашему к вам писму отпущать черную медь в Невьянския наши заводы».

Несмотря на невразумительность отчетности, получаемой от облеченных доверием лиц, тон его письма к ним можно считать в общем спокойным и деловым. Ругани и грубого запугивания он избегает, эмоциональных выражений — тоже. Но отношения к промашкам и лицам, повинным в них, не скрывает: «Да пишут к нам с Невьянского заводу, что в отпущеной от вас меди является великой недовес. А об оном недовесе и напред сего многократно к вам писано, уже не знаю, как мне к вам, деревянным, будет и писать. А Алхимов за то от нас и наказан будет»[375]. Эпитет «деревянные» выглядит весьма деликатным на фоне богатого бранными фразеологизмами («цыц и перецыц», «как лягушек раздавлю») эпистолярного наследия другого заводчика, племянника Акинфия дворянина Никиты Никитича Демидова, — наследия, образец которого мы еще приведем.

Итак, Акинфий далеко, но он постоянно на связи, постоянно в курсе дел. Вот только информация запаздывает: последнее из цитированных его писем добирается из Невьянска на Алтай два с половиной месяца.

Глава 5.

ПОСЛЕ СМЕРТИ НИКИТЫ ПЕРВОГО: МЛАДШИЕ НИКИТИЧИ

Григорий Никитич

Последние годы

Комиссар Демидов умер, когда второй его сын Григорий заканчивал восстановление пострадавшего от пожара Верхотулицкого завода. Домна на нем была задута 20 декабря того же 1725 года[376], до истечения печальных сорока дней после кончины отца, в свое время помогшего Григорию обосноваться на этом месте. После пуска домны восстановительные работы здесь некоторое время еще продолжались, но вскоре производство вошло в обычный для него ритм. Хозяином единственного завода Григорий оставался до конца отведенных ему судьбой коротких дней. Завершить прерванное строительство Сементиновского завода он так и не успел.

Деятельность Григория-коммерсанта не исчерпывалась промышленным предпринимательством. Свои пока еще довольно скромные капиталы он продолжал приращивать и посредством мелкого кредитования. Деньги под проценты продолжал ссужать и другой тульский Демидов, его брат Никита Никитич.

Присматриваясь к личности Григория, скоро убеждаемся, что из поколения сыновей он, пожалуй, самый… — как бы это сказать… — неинтересный, тусклый. Ведет себя исключительно как частное лицо. Не лезет не только ко двору, но и в контакты с Берг-коллегией, кроме вынужденных (указ — исполнение), не вступает. Образ его жизни, окружение, занятия — абсолютно те же, какие были в додворянский период жизни. Рожденный тульским оружейником, он тульским оружейником до конца и остался, не считая того, что лично производством оружия заниматься перестал, а в 1726 году еще и сбросил оковы зависимости от Оружейной канцелярии.

Григорий не только не интересен, он еще и малосимпатичен. В поведении груб, временами груб до дикости. Проиллюстрируем утверждение рассказом об одном происшествии, случившемся, обратим на это внимание, в год пожалования братьям дворянства.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});