Корни сталинского большевизма - Александр Пыжиков

На этот раз антиинтеллигентский настрой взялся развеять видный деятель партии Е. А. Преображенский. Он осудил стремление части делегатов оградить союз от учащейся молодежи и служащих: «сделать их более слабыми, а себя более сильными, нельзя»[979]. Выкинуть те 75 %, которые считаются нерабочими элементами, несложно; тогда мы останемся только с 25 % и будем перевоспитывать друг друга, так как подкрепления из близлежащих к пролетариату слоев мы не получим. Преображенский настаивал на разном отношении к мелкобуржуазным элементам со стороны партии и комсомола. РКП(б) имеет дело со сложившимися людьми, и если принимается решение об их исключении, это означает, что перевоспитать их невозможно; комсомол же работает с еще не определившейся молодежью. Нельзя, например, «отбраковывать» пятнадцати, семнадцатилетнего юношу на том основании, что его отец – советский служащий. «Ваш союз представляет собой первое сито для РКП(б), а потому вы должны как можно больше отобрать элементов для просеивания»[980]. Ненавистникам образованной публики Преображенский посоветовал почаще вспоминать революции XVIII–XIX веков, продемонстрировавших важную роль интеллигенции. Приобретение революционного опыта невозможно без знаний, без изучения соответствующей литературы. Большевистская гвардия много занималась этим в тюрьмах, «и если бы мы не читали, мы не могли бы ориентироваться в этой сложной обстановке, в которую мы попали, оказавшись руководителями пролетарского класса…»[981].

Но и этот видный партийный теоретик не смог переломить настроение на съезде. Наоборот, по окончании его выступления последовали нападки на самого Преображенского: говорили, что он «перегнул палку»[982], что от его слов веет мелкобуржуазностью[983]. Как заявил один из выступавших, нужно спасать союз, а для этого требуются крайние хирургические меры – методы чистки. Преображенский же понятия не имеет, с чем обращается к аудитории:

«Наш союз является не воспитательным учреждением для мелкобуржуазной молодежи и для сынков советских служащих, ничего общего не имеющих с производством, а является боевой организацией рабочей молодежи»[984].

Критиковали на съезде не только Преображенского, но и других большевистских тяжеловесов. Например, А. В. Луначарский призвал воспитывать «аристократию духа». Его одернули: нужно не создавать аристократию в молодежной среде, а подготавливать людей, кровно связанных с рабочей молодежью[985]. С Н. К. Крупской, сообщившей о перспективах среднего образования, участники съезда тоже не согласились: «Никаких причин поступать в среднюю школу у молодых пролетариев нет, – заявляли они, – поскольку она не дает реальной пользы и годится только для хилых интеллигентов». Нужна школа – социальная ячейка будущего, где людей будут готовить для восстановления народного хозяйства, для индустрии. Наркомпрос должен перестроить свою работу, направив основные усилия на повсеместное распространение фабрично-заводских училищ[986]. А «Крупская как будто не живет на нашей грешной планете», – сделали вывод делегаты[987].

Неудивительно, что провозглашенный поворот к новой экономической политике (НЭП) не встретил понимания у комсомольцев такого рода. Как в мае 1922 года признавался секретарь ЦК РКСМ Петр Смородин, непонимание задач НЭПа, неготовность к их решению наблюдалась не только в среде молодежи, но и среди руководящих работников, что накладывало негативный отпечаток на всю деятельность союза. Например, актив Тульской организации реагировал так: «Ну что же, к осени мы «новую экономическую» побоку, спецов за горло и коленом, и начнется вторая, третья, четвертая революция»[988]. С мест постоянно жаловались, что раньше мелкобуржуазная психология имела немного возможностей проявиться, а с введением НЭПа «процветает рынок, который является как бы пейзажем среди пустыни». Многих он манит, идейно неустойчивая молодежь смотрит на него с надеждой и вожделением. Начинает воскресать мелкая буржуазия, причем не только экономически, но и идеологически[989]. В результате в комсомоле укореняются аполитичные настроения, падает интерес к общественной жизни[990].

Материалы комсомольских съездов и конференций начала двадцатых годов вполне характеризуют обстановку, которая сложилась в верхах союза. Там повторялось практически все, что происходило в РКП(б), иногда даже в более острой форме, как, например, бунт против интеллигентского засилья. Враждебные выпады комсомольцев затронули и представителей ленинской гвардии, к которой, как выяснилось, многие из них относились без должного пиетета. Сама атмосфера молодежных форумов той поры являла собой довольно забавное зрелище. Молодая советская элита была в прямом смысле слова окутана дымом: во время пленарных заседаний большинство участников вели себя, мягко говоря, вольготно и не стеснялись беспрерывно курить[991]. Заметим, на съездах и конференциях РКП(б) ничего подобного не наблюдалось. Очевидно, в составе комсомольских функционеров процент выходцев из народных низов был значительно выше, чем в верхах партии, где преобладали интеллигенты. Как показано в специальной главе, в конфессиональном отношении внутрипартийная «рабочая оппозиция» имела староверческие корни. Старообрядческо-психологический архетип определял ментальность ее актива, и в этом смысле выявление выходцев данной конфессиональной общности в комсомольских кругах также представляется весьма перспективным.

Правда, при знакомстве с комсомольскими вожаками первого десятилетия существования организации (1918–1928) обнаружилось, что среди них подобных персонажей было немного. Коммунистическим союзом в первой половине 1920-х годов заправляли выходцы из интеллигенции с заметным инородческим оттенком, и президиумы крупных комсомольских мероприятий состояли преимущественно из их представителей. Например, на II Всероссийской конференции трое членов президиума из пяти были евреями[992]. Пост руководителя РКСМ, сменяя друг друга, занимали Ефим Цейтлин, Оскар Рывкин, Лазарь Шацкин. Первые двое родились в Петербурге в интеллигентных семьях; они немало потрудились над приближением мировой революции. Цейтлина за активную пропаганду даже арестовывали и высылали из Германии, позднее он стал главой секретариата Бухарина. Яркой личностью был сын богатого торговца из Царства Польского Шацкин; он получил известность как главный теоретик юношеского движения, основатель Коммунистического интернационала молодежи, штаб-квартира которого разместилась в Берлине. Первым секретарем РКСМ в 1922–1924 годах побывал Петр Смородин – сын крестьянина из-под Липецка. Он оказался в поле зрения Г. Е. Зиновьева, продвинувшего его сначала в лидеры Петроградского, а затем и Всероссийского комсомола. Но этот молодой функционер не проявил должной хватки и соответствующих способностей и довольно быстро выпал из комсомольской обоймы. Его сменил Николай Чаплин (1924–1928), родившийся в семье священника и учительницы в Смоленской губернии. Очевидно, что все перечисленные деятели были весьма далеки от староверческой общности и являлись типичными выходцами из инородческой среды или из регионов Российской империи с подавляющим преобладанием никониан. То же самое можно сказать и об их ближайшем окружении. Иными словами, в этот период выходцы из староверия находились на второстепенных должностях и не играли серьезных ролей в центральных органах союза. Совсем иная картина наблюдалась в областных комитетах индустриальных районов страны. Многие комсомольские функционеры регионального уровня имели староверческие корни; регулярно появляясь на всероссийских съездах и конференциях, они привносили сильный антиинтеллигентский запал. Но в целом этот комсомольский слой, поднятый революцией на разные этажи власти, еще только проходил стадию внутренней структуризации и обретения собственных лидеров.

Общеполитический расклад той поры определялся противостоянием группировок, возглавляемых Троцким, Зиновьевым и Бухариным. Большевистские лидеры были озабочены расширением аппаратной базы для ведения борьбы и, в том числе, рассчитывали заручиться поддержкой комсомола. Троцкий первым обратился к молодому поколению, пытаясь противопоставить его старой гвардии, отставшей от жизни и погрязшей в бюрократизме:

«Ныне руководящее в партии поколение воплощает в себе опыт истекшего 25-летия, а наша революционная молодежь есть вулканический продукт октябрьского извержения».[993]

Эта риторика находила отклик главным образом у учащейся молодежи. Оппоненты Троцкого по политбюро ЦК РКП(б) даже считали, что у того «был план создания новой, враждебной историческому большевизму партии, с опорой… в первую очередь на студенчество»[994]. Как известно, претензии страстного трибуна на лидерство удалось купировать. Его ставка на молодежь была бита более подготовленным в аппаратном смысле Зиновьевым. В противовес троцкистам он попытался опереться на «организованную рабочую молодежь, комсомол»[995]. Кстати, именно Зиновьев раньше других поднял вопрос о Коммунистическом союзе молодежи. В повестке XI съезды РКП(б) весной 1922 года значился доклад ближайшего зиновьевского сподвижника Г. Сафарова, призвавшего делегатов относиться к РКСМ как к подготовительной школе для пополнения партийных рядов[996]. Выступая в прениях, комсомольский лидер Л. Шацкин поддержал основную мысль докладчика. Он сетовал, что партия посылает свои большевистские кадры куда угодно – в профсоюзы, в советы, а о комсомоле забывает[997].