Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Про это услышал «Рябой». Он спешит «встретить» Корчагина.
«Несется на полном газе машина. Проваливается на ухабах.
Швыряет в машине во все стороны едущего на помощь Рите Корчагина.
Далеко-далеко виднеются заводские здания.
Едет Павел, выжимает шофер из машины все, что можно. Вдруг в тишине гул лопающихся камер.
Машину занесло, опрокинуло, выбросило шофера. Корчагина придавило машиной.
В покрышках перевернутой машины шляпки гвоздей.
Ослепительно белые стены больницы, тихие стоны в коридоре. Закрыты двери операционной.
В приемной Рита и Жаркий. Они ждут. Двери операционной закрыты.
Не сводит глаз с дверей Рита.
Медленно раскрываются двери, из операционной выкатывают лежащего на носилках Павла, уводят за поворот коридора.
Рита бросается в операционную. Ее пытается задержать санитарка, но напрасно.
Профессор мыл руки. Вода темнела, сбегая в умывальник.
К профессору взволнованно подошла Рита.
— Профессор!
Хирург повернулся. Перед ним подергивающееся от волнения девичье лицо.
— Профессор, что с Павкой?
— Пока все благополучно, — умывая руки, ответил профессор.
Рита не верит, она со страхом смотрит, как сбегает с рук профессора темнеющая вода в умывальник. Она просит:
— Профессор, вы мне должны сказать все… Это мой самый любимый, самый близкий… Это мой муж…
Слезы чувствуются в голосе Риты.
Профессор с сожалением взглянул на нее, отряхнул руки и решился:
— Мне вас очень жаль, деточка, но вы должны знать все.
Профессор, вытирая руки, говорит:
— Автомобильная катастрофа сама по себе, но у него контузия позвоночника, ревматизм, нажитый на узкоколейке, и тиф… он дал осложнения…
Профессор замялся. У него нехватает решимости сказать все. Рита с каждым словом профессора все более овладевает собой.
— Договаривайте, профессор… — говорит она.
И профессор, видя мужественное лицо Риты, требующей от него правды, договорил:
— Мне вас очень жаль. Он обречен на неподвижность.
И поспешно ушел, пряча глаза от Риты.
В глазах ее такая мука, что, кажется, вот-вот она упадет.
Нетвердо сделала Рита шаг, другой. С каждым шагом ее походка становится тверже».
Всего этого нет в романе. И в то же время страницы эти очень органичны, потому что в них жив дух «Как закалялась сталь». Островский жаловался на то, что проклятая болезнь «надавила на последние главы» и не дала ему возможность закончить книгу так, как ему хотелось. Вполне вероятно, что в сценарии ему удалось досказать много из недосказанного. Именно так относишься к полной драматизма сцене разговора Павла и Риты в тот момент, когда Корчагин почувствовал, что он ослеп.
«Павел смотрит на Риту. Смотрит нежно на свою подругу.
Но почему лицо ее подернулось дымчатой сеткой в его глазах? Он моргнул, чтобы прогнать эту досадную пелену, ему казалось, что это оттого, что его глаза устали, и он закрыл их.
Тихо-тихо звучит песня.
Павел открыл глаза, но пелена не уходит, она становится все гуще и гуще, лицо Риты расплывается.
Он силится его увидеть таким, каким он его видел всегда. Но оно другое, какое-то далекое и расплывчатое.
И если память на мгновение восстанавливает родные черты, то глаза говорят ему другое.
Павел понял — последний раз видит он лицо Риты.
Он до крови закусил губу, чтобы подавить вопль, и, овладев собой, почти спокойно сказал:
— Нагни, Рита, голову, сюда… к руке.
Рита с недоумением взглянула на Павла.
— Я хочу запомнить твое лицо…
Рита увидела, что Павел смотрит на нее уже невидящими глазами.
Медленно опустила Рита голову к одеялу, к руке Павла.
Ползут его пальцы по лицу Риты, ощупывают каждую черточку, чтобы навсегда запомнить лицо любимой.
Пальцы взъерошили волосы Риты, как в тот вечер над Днепром.
Пальцы ласкали мягкие, нежные волосы.
Покатились слезы у Риты.
Пальцы Павла ощутили слезы на ее щеке. Павел хотел поднять голову Риты, но она крепко зарылась головой в одеяло, прижалась к его руке.
Павел чувствовал всем телом, как вздрагивают плечи Риты.
Павел молчал. Плечи Риты перестали вздрагивать.
Павел тихо начал:
— Рита, теперь тебе нужно от меня уйти. Четыре года ты ждала, надеялась… Какой я тебе муж?
Рита подняла голову. Слезы высохли у нее на глазах. Она укоризненно смотрит на Павла.
Она даже забыла, что Павел ее не видит.
Она спрашивает:
— Где ты видел, Павка, чтобы бойцы бросали раненых товарищей?
Она выпрямилась во весь рост. Перед нами стояла та Рита, которую мы видели, когда она шла на виселицу, которую мы видели в тюрьме. Она говорила:
— Мы еще повоюем…»
В романе эта страница биографии Корчагина выглядит несколько иначе. Там Тая спрашивает Павла: «А ты меня не оставишь?» И он отвечает ей почти словами Риты: «Слова, Тая, не доказательство. Тебе остается одно: поверить, что такие, как я, не предают своих друзей… Только бы они не предали меня, — горько закончил он».
Книга завершается тем, что Корчагин получает телеграмму: «Повесть горячо одобрена. Приступают к изданию. Приветствуем победой». В сценарии же есть свой апофеоз, продолженный во времени, и звучит он абсолютно естественно.
«У постели Павла собирались друзья. Всю комнату занял стол, уставленный едой, фруктами.
Рубиновое краснеет вино в графинах.
Над кроватью Павла полочки с книгами — это его повесть, переведенная на языки народов Советского Союза.
Громовым «ура» встречают каждого гостя.
Здесь Артем и Жаркий, здесь Панкратов и Брузжак, здесь Жухрай, здесь девушки и молодежь, летчики и моряки, конники и танкисты — здесь читатели Павла Корчагина.
Разливают Рита и мать вино в бокалы.
Наступила тишина.
Жухрай поднес бокал Павлу.
— Первый тост твой, Павка!..
Осторожно (чтобы не расплескалось вино) он дает бокал Павлу.
Тишина, и в тишине начал свой тост Павел. Он сказал:
— Мы — дети тех, — и перешел на песню:
…кто выступалНа бой с Центральной радой,Кто паровоз свой оставлял.Идя на баррикады.
Друзья и гости подхватили припев:
Наш паровоз, вперед лети!В Коммуне — остановка.Другого нет у нас пути,В руках у нас винтовка.
Звенит среди радостных, улыбающихся лиц голос Павла.
Он ведет песню, боевую песню комсомола.
Голос его так звенит, что зритель уходит с чувством, что Павел шагает в колонне и поет:
Другого нет у нас пути,В руках у нас винтовка»[100].
Мы привели пространные выдержки из сценария, дабы показать, что работа над ним отнюдь не сводилась к простому переложению романа для кино, а была по-настоящему творческой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Николай Георгиевич Гавриленко - Лора Сотник - Биографии и Мемуары
- Иосиф Сталин. От Второй мировой до «холодной войны», 1939–1953 - Джеффри Робертс - Биографии и Мемуары
- Сибирской дальней стороной. Дневник охранника БАМа, 1935-1936 - Иван Чистяков - Биографии и Мемуары
- Очерки Русско-японской войны, 1904 г. Записки: Ноябрь 1916 г. – ноябрь 1920 г. - Петр Николаевич Врангель - Биографии и Мемуары
- Споры по существу - Вячеслав Демидов - Биографии и Мемуары
- Место твое впереди - Николай Ивушкин - Биографии и Мемуары
- Царь Федор Алексеевич, или Бедный отрок - Дмитрий Володихин - Биографии и Мемуары
- Жизнь Бетховена - Ромен Роллан - Биографии и Мемуары
- Холодное лето - Анатолий Папанов - Биографии и Мемуары
- Сталин - Руперт Колли - Биографии и Мемуары