Старшие Арканы - Чарльз Уильямс

— Понимаю, понимаю, — ошеломленно бормотал Ральф. — Да, да, конечно, пойдем. Я просто не сразу сообразил, что к чему. Вызвать бурю! Это что-то слишком! Он, наверное, слегка тронулся. Мне всегда казалось, что он немного не в себе.

— По-моему, в этом проклятом доме все свихнулись, — сказал м-р Кенинсби. — Мы хоть идем-то правильно?

— Ну, я не очень-то хорошо знаю дорогу, — ответил Ральф, — но, наверное, правильно. Я хотел сказать, что куда-нибудь мы обязательно придем, а там разберемся. Ой!

Оба одновременно налетели на что-то. М-р Кенинсби, речь которого с каждой новой фразой почему-то становилась все более неформальной, от души выругался. Ральф, сохранявший самообладание, первым установил причину помехи.

— Это стол, — внезапно заявил он. — Большой стол, который мы видели у входа.

— Тогда его лучше обойти, — предложил м-р Кенинсби. — Комната с этими горгульями как раз за ним. Как бы я хотел разбить эти дурацкие куклы на мелкие кусочки и затолкать их ему в глотку!

Не разнимая рук, отец и сын двинулись вдоль стола. Наконец, решив, что достигли противоположной стороны, они повернулись и направились к внутренней двери. Еще два-три осторожных шага, и м-р Кенинсби уверенно заявил:

— Туман становится тоньше.

Ральф не стал бы утверждать этого под присягой, но для поддержания духа решил не спорить.

— Может, и так, — ответил он и вздрогнул, потому что отец чуть не упал. М-р Кенинсби наступил на что-то живое. Он вскрикнул, пошатнулся, с трудом удержал равновесие, и тут «нечто» преградило им путь. Это был мужчина; нет, подросток; идиот, сопровождавший колдунью, звали его, кажется, Стивен. Должно быть, он лежал у порога поперек входа во внутреннюю комнату. Он смотрел на них с тупой враждебностью.

— Идите отсюда, — угрюмо проговорил Стивен, вам нельзя. Она там.

— Она? Кто «она»? — осведомился м-р Кенинсби. — Эй, Ральф, убери-ка его.

Ральф подчинился. Он положил руку на плечо Стивена и начал: «Послушай, приятель, ты должен пропустить нас», но в этот момент Стивен прыгнул на него, и они сцепились. М-ру Кенинсби едва удалось увернуться и проскользнуть дальше. Соперники откатились прочь от внутренней комнаты. Страх и раздражение, которые так долго копились в каждом из них поодиночке, бросили молодых людей в объятия друг другу. По крайней мере, драка была понятным и знакомым действием, чем выгодно отличалась от всего, происходившего ранее. В нагнетании таинственного, которое так подавляло Ральфа, в мистерии богини-нищенки, которая так страшила Стивена, каждому мнилось что-то узнаваемое, свое глубоко личное, и отстаивая это, каждый из них ринулся в бой.

Творцы тумана скрывались от обоих молодых людей и, словно на заре времен, оба сражались с тем, что было зримым и осязаемым. Так одно племя видело виновником всех своих бед соседнее племя и сражалось с ним; так дрались не успевшие стать людьми полуживотные до объединения в племена; такие битвы кипели под солнцем, когда материя, которой все мы обязаны происхождением, только еще являла полусознательные формы жизни. Здесь обнажилась суть всех мировых сражений — пропустит один соперник другого или нет, уступит дорогу или настоит на своем. Ни тот, ни другой не понимали, почему упорствуют в своих намерениях, но каждый чувствовал, что некие великие силы вздымают его дух, и именно они олицетворяют противоборствующие воли.

Стивен не сомневался: врага нельзя пропускать, вход в святилище был табу, потому что туда вошла богиня; сама мистическая мудрость вошла в святилище, и тревожить ее не позволялось ни в коем случае.

Ральф был убежден: в святилище надо войти, ведь там таилась угроза его сестре, его родной крови; таинственная женственность, беззащитная беспомощность оказались заключены внутри, как же не спасти их?

Вера вдохновляла одного бойца, зов рода — другого; безвестные герои отдувались и колотили друг друга на задворках великой мистерии. Туман окутывал их, туман проникал в легкие, туман властвовал над ними и нес безумие. Жизнь сражалась с жизнью, и сама жизнь вливалась в обоих, поддерживая накал борьбы.

Во внешнем мире в тот же самый миг вступали в бой армии, столь же таинственно подчиненные незримым силам. Истинные причины, заставлявшие толпы обученных солдат уничтожать друг друга, точно так же оставались скрыты и здесь. Стивен и Ральф наносили удары и уворачивались от ударов; из всех надежд осталась одна — уничтожить соперника; из всех возможностей мира — только война. Действовали лишь простейшие законы, и в каждом нанесенном или пропущенном ударе силы земные сражались за власть.

М-р Кенинсби не видел этого проявления первобытной ярости; он уже отыскал внутреннюю дверь и торопливо переступил порог. В комнате с золотым столом не было тумана; наоборот, здесь было так ясно, что очередное таинство предстало перед м-ром Кенинсби, видимое до малейших деталей. Здесь, в комнате с плотными занавесями, он застал начало торжественного и мрачного обряда жертвоприношения.

Некогда злой рок настиг божество, и теперь, чтобы оживить его, требовалось взломать врата человеческой жизни. На золотом алтаре лежала девушка; жрица, стоявшая рядом, сжимала ее запястье и тянула к себе, словно пытаясь отнять у человеческой руки ее нежную и грозную силу; а на самом алтаре, словно бог, сошедший с небес, чтобы поторопить жертву, изготовился к прыжку кот. Его напряженная поза была полна изящества и одновременно смертельной угрозы. Снаружи, словно гротескное воплощение священной борьбы мировых стихий, возились два молодых человека; здесь, внутри, совершалось не менее гротескное жертвоприношение. Мифы утверждали, что только оно способно освободить божественную энергию, заключенную в крови.

М-р Кенинсби, ворвавшийся в зачарованный круг, разом охватил взглядом и жрицу, и кота, и тело жертвы. Именно последнее и привлекло его внимание в первую очередь. Различив, кто именно лежит на алтаре, он вскрикнул, выражая категорическое несогласие с происходящим. Вот уже пятьдесят лет он только выражал несогласие, однако ни разу не посмел всерьез возразить собственной судьбе. Но тут и его разобрало. М-р Кенинсби бросился вперед, схватил кота за шиворот, поднял его и, не помня себя от ярости, швырнул к двери. Совсем недавно Стивен точно так же швырнул его самого. Услышав хриплый вскрик Джоанны, м-р Кенинсби повернулся к ней. Впервые в жизни он ощущал свою значимость. Впервые в жизни им руководили великая сила и великая справедливость. М-р Кенинсби приказал — и Джоанна на миг отступила. Ее рука, сжимавшая запястье девушки, разжалась, повинуясь чужой руке. Сам м-р Кенинсби едва ли осознал, насколько это несвойственно ему — хватать за плечо малознакомых женщин.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});