"Несвятые святые" и другие рассказы. - Архимандрит Тихон (Шевкунов).

Кстати, не так давно это правило мне очень пригодилось: Ирина Владимировна Крутова, жена Александра Крутова, главного редактора журнала «Русский дом», купила новый автомобиль. Я его освятил, а на следующий день машину украли. В милиции сказали, что эта модель относится к числу самых угоняемых и, скорее всего, машину уже разбирают на запчасти. Но Ирина, в отличие от меня, сразу вспомнила об особой молитве. Она только усмехнулась на слова милиционеров и стала читать это самое правило. Через день машину благополучно нашли, только замок зажигания был вырван с корнем.

А я об этой молитве позабыл! Больше того, конечно же прав отец Рафаил: от отчаяния и маловерия я вообще запамятовал, что надо обратиться не к Вите Бурдюку, не к букинистам, не к московским ростовщикам, а к Самому Господу Богу, и больше ни к кому! Но отец Рафаил обо всем этом вовремя мне напомнил. Вечером, на всенощной, и на литургии, и в вагоне поезда, по пути в Москву, я все время не переставая читал «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей» и «Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя», пока не уснул под утро в купе под стук колес. Господь еще так устроил, что я оказался в купе один и мог спокойно помолиться.

А наутро, когда я прямо с вокзала приехал в Издательский отдел Патриархии, меня ждал там Виктор Бурдюк. С книгой! Завернутой в атласную ткань и совершенно не поврежденной. Той самой, принадлежавшей владыке, доставшейся ему от отца-священника. Как Виктор нашел ее, он рассказывать не стал. Да и я, глядя на его усталое лицо, не расспрашивал. Потом по некоторым признакам я догадался, что Виктор призвал на помощь каких-то своих знакомых из прежней, тюремной жизни.

Я передал книгу владыке Питириму. Он, слава Богу, даже не упрекнул меня — вот настоящие благородство, снисходительность и христианская любовь!

От радости я сразу позвонил отцу Рафаилу.

— Вот видите, Георгий Александрович, как Господь близок к нам! — вдохновенно произнес отец Рафаил.

Еще бы мне было не видеть!

Коля Блохин благополучно пропил пятьсот рублей, и наши отношения вернулись на круги своя. Только книги я с ним больше не затевал печатать. Лишь те повести, которые он написал в тюрьме, я потом опубликовал в нашем монастырском издательстве.

С тех пор я прочно усвоил: нельзя одновременно служить Богу и мамоне. Что правда, то правда. Если же не пытаться это смешивать, то Господь Сам пошлет все необходимое в нужное время. Таков не только мой опыт. В похожую историю попал как-то один мой друг. Только ставки в его случае были гораздо более серьезными. Поэтому, когда время от времени я звоню ему и говорю: «Хочешь спасти душу и заработать миллион?» — а он отвечает: «Да-а!» — оба мы понимаем, что это всего лишь шутка.

Еще об одном нарушении Устава, или О том, как отец Рафаил оказался Ангелом.

По правилу святых апостолов, священник, ударивший человека, подлежит каноническому наказанию и запрещается в священнослужении.

Произошло это в 1977 году. Отец Рафаил был тогда совсем молодым иеромонахом, недавно рукоположенным в Псково-Печерском монастыре. Однажды, солнечным летним утром он в самом прекрасном расположении духа вошел в Успенский пещерный храм — служить литургию. Однако первыми, кого он там увидел, были три пьяных хулигана. Один из них под хохот приятелей, прикуривал папироску от лампады у иконы Божией Матери.

Дальнейшее, по словам отца Рафаила, он помнит смутно. Как потом рассказывали прихожане, свидетели этой сцены, молодой иеромонах сгреб веселого курильщика в охапку (а отец Рафаил обладал совершенно выдающейся физической силой), выволок его на улицу, на паперть храма, и нанес такой удар, о котором до сих пор вспоминают очевидцы… И в этот момент отец Рафаил пришел в себя.

Словно в замедленном фильме, он увидел, как несчастный хулиган отделился от земли, воспарил над папертью и, грохнувшись оземь, остался недвижим…

Насмерть перепуганные товарищи бросились к нему и, озираясь на отца Рафаила, за руки поволокли приятеля прочь от храма, к монастырским воротам. А отец Рафаил, осознав, что произошло непоправимое и он теперь не сможет служить литургию, схватился за голову и опрометью бросился в келью отца Иоанна, своего духовника.

Отец Иоанн в этот час совершал монашеское молитвенное правило. Ворвавшись без стука в келью к старцу, отец Рафаил рухнул перед ним на колени. В отчаянии он поведал о своем преступлении и стал умолять простить ему этот грех и сказать, что же ему теперь делать.

Отец Иоанн внимательно выслушал и сурово отчитал своего воспитанника: — Ты что ко мне под епитрахиль лезешь? Это не ты ударил, это Ангел!

Но все же прочел разрешительную молитву, благословил отца Рафаила и отправил его служить литургию.

Про кота.

Что и говорить, любят у нас обсудить и покритиковать священников. Поэтому для меня было весьма неожиданным, когда однажды, в ту пору когда я еще служил в Донском монастыре, ко мне подошел наш прихожанин по имени Николай и сказал: —Теперь я понял: самые лучшие, самые великие, самые терпеливые и прекрасные люди на свете —это священники!

Я удивился и спросил, что это вдруг навеяло ему такие мысли.

Николай ответил: —У меня живет кот. Очень хороший, умный, красивый. Но есть у него одна странность: когда мы с женой уходим на работу, он забирается в нашу постель и, простите, гадит в нее. Мы всячески пытались его отучить: упрашивали, наказывали — все бесполезно. Наконец мы соорудили даже целую баррикаду. Но, когда я вернулся домой, то увидел, что баррикада раскидана, а кот снова пробрался в постель и сделал там свое грязное дело. Я до того разозлился, что схватил его и просто отлупил! Кот так обиделся, что залез под стул, сел там и заплакал. По-настоящему! Я впервые такое видел, у него слезы катились из глаз. В это время пришла жена и набросилась на меня: «Как тебе не стыдно? А еще православный! Не буду с тобой даже разговаривать, пока не покаешься у священника за свой зверский, гадкий, нехристианский поступок!» Мне ничего не оставалось делать, да и совесть обличала, —наутро я пришел в монастырь на исповедь. Исповедовал игумен Глеб. Я отстоял очередь и все ему рассказал.

Отец Глеб, очень добрый, средних лет игумен из Троице-Сергиевой лавры, временно служил тогда в Донском монастыре. Обычно он стоял на исповеди опершись на аналой и, подперев бороду кулачком, выслушивал грехи прихожан. Николай подробно и чистосердечно поведал ему свою печальную историю. Он старался ничего не утаить, поэтому говорил долго. А когда закончил, отец Глеб помолчал немного, вздохнул и проговорил: — Н-да… Нехорошо, конечно, получилось!.. Вот только я не понял: этот копт, он в университете учится? Там что, общежития у них нет?

— Какой «копт»? — переспросил Николай.

— Ну тот, который у вас живет, про которого ты сейчас рассказывал.

«И тут до меня дошло, — завершил свою историю Николай, —что отец Глеб, который был слегка туговат на ухо, десять минут смиренно выслушивал мой бред про копта, который зачем-то живет у нас в квартире и гадит в нашу постель, которого я зверски избил, а он залез под стул, сидел там и плакал… И тогда я понял, что самые прекрасные и непостижимые, самые терпеливые и великие люди на свете — это наши священники».

Андрей Битов.

Однажды, приехав по делам в Патриархию, я зашел к своему другу протоиерею Владимиру Вигилянскому, пресс-секретарю Святейшего.

Только мы сели попить чайку, как к нам присоединился архиепископ Рязанский Павел — ему надо было скоротать время до встречи с Патриархом. Вскоре у отца Владимира зазвонил мобильный телефон, и он вышел в коридор, чтобы не мешать нам своим разговором. Когда же вернулся, то выглядел весьма удивленным и рассказал, что звонил его знакомый, писатель Андрей Битов. Сам отец Владимир до священства был известным журналистом, членом Союза писателей.

Андрей Георгиевич Битов когда-то крестился в Грузии у батюшки, которого звали по-грузински мамао Торнике и к которому часто ездила московская интеллигенция. Но после этого в церковь особенно не ходил. Зато его покойница-мать стала глубоко верующим человеком. Она скончалась около года назад. И вот сейчас Битов звонил отцу Владимиру как раз по поводу своей матери. Она приходила к нему минувшей ночью.

Битов весь день пребывал под впечатлением этого сновидения и в конце концов решил посоветоваться со знакомым священником. Дело в том, что мать во сне была очень строга. Она сказала сыну:

— Андрей, ты должен обязательно сделать то, что я тебя сейчас попрошу. Тебе надо исповедоваться и причаститься.

— Но мне сложно исповедоваться у наших священников, для меня это всегда проблема, — затянул обычную в таких случаях песню сын.

«Российская интеллигенция не изменяет себе даже во сне!» — с восхищением успел подумать я. А отец Владимир продолжал свой рассказ.