Новый мировой беспорядок и индийский императив - Шаши Тарур

полный суверенитет над Гонконгом.

В некотором смысле Опиумные войны - как их впервые назвала лондонская газета "Таймс" - стали кульминацией медленного разворота судьбы обеих великих азиатских империй того времени: Китая в Восточной Азии и Индии в Южной Азии. В 1400-х годах обе эти страны, а также исламский мир были сопоставимы по экономической мощи с Европой. После путешествий Христофора Колумба, переплывшего Атлантику, и Васко да Гамы, достигшего индийских берегов в конце XV века, отношения между европейскими империями и остальным миром изменились. В течение последующих нескольких сотен лет путем завоеваний и торговли они создавали колонии в Азии и Африке, наращивая при этом свое военное, военно-морское и промышленное мастерство. Тем не менее, по данным британского историка экономики Ангуса Мэддисона, уже в 1600 году на Индию приходилось 22%, а на Китай - 29% мировой экономики. К ХХ веку ситуация изменилась: Запад поднялся на вершину за счет промышленная революция, экономическая мощь отразились и в имперской мощи: Только на долю Великобритании и ее колоний приходилось более четверти мировой суши. По словам британского археолога и историка Яна Морриса, «к 1914 году европейцы и их колонисты владели 84% суши и 100% моря».

Глобальный порядок и зарождающаяся международная система в первой половине ХХ века практически полностью формировались для сохранения баланса сил в Европе и стабилизации своих колоний за рубежом. В то время как закладывались основы XXI века, Китай и Индия были урезаны в размерах, что стало исторической аберрацией, которая затушевала масштабы их могущества и влияния на протяжении веков. Для Китая, который так долго существовал на основе непоколебимой уверенности в собственном превосходстве, центральности и универсальности своих норм, ценностей и этики, этот новый период стал началом того, что китайцы считают "веком унижения". Новый мировой порядок уже не основывался на иерархическом порядке Срединного царства, а представлял собой систему, основанную на юридическом равенстве и государственном суверенитете. В его основе также лежали англосаксонские и иудео-христианские религиозные нормы и институты. Эту эпоху определяли демократия, а не империя и свободная торговля, и уж тем более не данничество. Запад утверждал эти ценности сначала через колонизацию, а затем через американскую мощь.

 

После деколонизации и окончания Второй мировой войны на протяжении второй половины ХХ века в Азии постепенно наметился перелом в ее судьбе. Сначала это произошло в 1970-х годах в восточноазиатских "тигровых экономиках" - Японии, Южной Корее и Тайване. Экономический рост Японии был настолько ошеломляющим, что некоторые американцы были обеспокоены тем, что Соединенные Штаты могут оказаться в тени своего бывшего противника; уже в 1989 г. эксперты предрекали первенство "Японии номер один". Однако Япония с населением чуть более 100 млн. человек никогда не смогла бы в одиночку изменить баланс экономических сил. Эта задача была возложена на Китай и Индию, в каждой из которых проживает более миллиарда человек. Начиная с 1980-х годов Китай развивался необычайно быстрыми темпами. Вслед за ним, начиная с 1990-х годов, идет Индия. Затем, в 2014 году, произошло нечто экстраординарное: МВФ объявил, что Китай стал крупнейшей экономикой мира по покупательной способности, обогнав США, которые сохраняли этот статус как минимум с 1872 года.

Возвышение Китая, по сути, стало кульминацией более масштабной тенденции. Сегодня мы наблюдаем постепенное смещение глобальной экономической мощи с Запада на Восток, с Атлантики на Тихий и Индийский океаны. Масштабы этого сдвига невозможно недооценить: Национальный разведывательный совет США (НРС) в своем прогнозе на 2012 год отметил, что «в результате тектонического сдвига к 2030 году Азия превзойдет Северную Америку и Европу, вместе взятые, по глобальной мощи, основанной на ВВП, численности населения, военных расходах и технологических инвестициях».

Однако этот переход ставит сложные вопросы о мировом порядке и его нормативных основах. В Европе столетия войн и конфликтов привели к равновесию, начавшемуся с Вестфальского договора и завершившемуся европейской интеграцией после Второй мировой войны. В Азии такой конгруэнтности нет: идентичность, нормы, культурные традиции и режимы борются за первенство. Старые границы между Восточной Азией, Южной Азией, Западной Азией ("Ближним Востоком" на геоцентрическом языке Запада) и Центральной Азией стираются, но культурные, философские и религиозные влияния всегда преодолевали эти границы и теперь конкурируют в общем пространстве в то самое время, когда происходят значительные изменения в глобальной экономической мощи. Если многополярность - это новая норма, то она наиболее заметна в Азии, где отсутствует объединяющая политическая и экономическая архитектура. Либеральный международный порядок, основанный на трансатлантических ценностях, не имеет аналогов в Азии.

Бывший премьер-министр Австралии Кевин Радд как-то заметил: "Очень скоро мы окажемся в той точке истории, когда впервые со времен Георга III незападное, недемократическое государство станет крупнейшей экономикой мира". Если это произойдет, то как Китай будет осуществлять свою власть в будущем международном порядке? Примет ли он культуру, нормы и структуру послевоенного порядка? Или будет стремиться изменить его? Я считаю, что это главный вопрос первой половины XXI века не только для Азии, но и для всего мира. Для Китая ответ, несомненно, определяется его пониманием истории. Наша нация - великая нация, - заявил председатель КНР Си Цзиньпин в своей речи в 2012 году. На протяжении более чем 5000-летнего процесса цивилизации и развития китайская нация внесла неизгладимый вклад в цивилизацию и развитие человечества". Начиная с норм, правил и институтов экономических отношений и коллективной безопасности, Китай предлагает новое видение мирового порядка.

 

СТАНОВЛЕНИЕ НЕРЫНОЧНОЙ ЭКОНОМИКИ

 

В 1990-е годы распад Советского Союза, либерализация и демократизация стран Восточной Европы, казалось бы, положили конец представлениям о том, что экономический рост может быть обеспечен за счет государственного вмешательства и управления. Даже Китай, чье революционное рождение в 1949 году было обусловлено коммунизмом, стал процветать только после того, как в 1970-х годах его руководство приняло некоторые формы рыночного капитализма. За Атлантикой, в Америке и Европе, наступила новая эра процветания частного сектора, когда Маргарет Тэтчер приватизировала ключевые государственные предприятия в энергетике, транспорте и связи. В период расцвета глобализации Билл Клинтон во время своего выступления в 1996 г. заявил: "Эра большого правительства закончилась". Проповедуя по всему миру достоинства капитализма свободного рынка, глобальные финансовые институты уговаривали и подталкивали большую часть мира принять одобренный США "вашингтонский консенсус".

В мае 2000 г. администрация Клинтона успешно заключила сделку, которая, как считали многие в Вашингтоне, позволит универсализировать этот консенсус: вступление Китая во Всемирную торговую организацию. Улучшая торговые отношения с самой густонаселенной страной мира, Клинтон полагал, что тем самым он закрепит свое наследие, подчеркнув роль свободных рынков в продвижении американской внешней политики. Вступая в ВТО, Китай не просто соглашается импортировать больше нашей продукции; он соглашается