Я тебя у него украду - Лиза Бетт

остались втроем. Кариша плакала, Пашка хмурился, глядя на дочь, а я жутко уставшая от всего на свете шагнула к кушетке и опустилась на нее.

– Как думаешь, может обойдется без рентгена? – Пашка встал над нами и задумчиво на меня посмотрел.

– Не знаю, Паш. Она никогда раньше не падала, и я боюсь за нее.

– Я тоже боюсь. Попробуй покормить, может все обойдется…

Я понимала, что зря вспылила на врача, дочь я и правда не покормила, потому что поторопилась собраться. Но на руках она часто о еде забывала, а тут плачет и плачет.

Расстегнула верх шифоновой блузки и совершенно не задумываясь, что Суворов узреет мое белье, оголила грудь, прикрытую лишь белым кружевом.

Пашка шумно сглотнул и резко отвернулся к окну, а я уложила дочь на руках и дала ей грудь, чувствуя приятное облегчение. Кариша охотно принялась чмокать, и кабинет наполнило ее довольное урчание. Плач прекратился.

Суворов деликатно молчал, глядя в окно сквозь кружевные занавески, а я смотрела на его широкую спину и поражалась. Он хороший человек. А ведь мог бы бросить меня с ребенком одну и уехать, не заботясь о том, как мы выпутаемся. Но нет. Паша был рядом, помог мне разобраться с Иванычем и поддерживал здесь в больнице. Он обязательно станет хорошим отцом Карине. И будет хорошим мужем Алёне…

Последняя мысль кольнула болью в груди, и я опустила голову, заставляя себя прекратить пялиться на чужого мужика, и улыбнулась доченьке.

Когда в кабинет вошла доктор, я уже покормила Каришу и привела в порядок одежду. Дочь беспокойно капризничала на моих руках и увидев это доктор нахмурилась.

– Давайте все же сделаем рентген, идемте со мной…

Женщина повела нас сквозь бесчисленные коридоры, и мы оказались у железной двери с желтой табличкой.

– Входите. Папа надевайте защитный фартук и берите малышку.

Паша выполнил все что она велела и повернулся ко мне чтобы взять Каришу. Доченька возилась на моих руках, но как только Суворов взял ее к себе тут же довольно замолчала и схватилась за цепочку на его шее.

Мы с Пашей переглянулись и растерянно улыбнулись друг другу.

– Идем, дочь, будем тебя светить? – Паша шагнул к большому железному столу и Кариша заорала, когда он собрался укладывать ее на него. Вцепилась в его цепочку, второй рукой схватила ворот футболки и не выпускала. Паша выпрямился и вопросительно на меня посмотрел. Я пожала плечами. Он повторил попытку спустить Карину с рук, но та снова заорала, хотя всего секунду назад довольно причмокивала, жуя крестик. – Может не будем ее проверять? Она же хорошо себя чувствует…

– Мне тоже так кажется, – задумчиво посмотрела на хитрую мордашку, которая выглядела довольной жизнью на руках у папы, и прошла в кабинку, где сидела доктор.

Та согласно покивала и проводила нас из кабинета, сказав, что если у нас снова возникнут сомнения по поводу состояния ребенка, мы можем приехать к ней напрямую, минуя фельдшерский пункт.

Мы вышли из больницы, солнышко уже садилось, и Паша начал аккуратно передавать мне в руки дочь, но Карина закапризничала.

– У меня такое чувство, что она просто выделывается, – заговорила, глядя в улыбающиеся глаза довольного Суворова.

– Хочет быть с папой, а не с мамой. Да дочь?

Кариша замахала ручками, явно пытаясь похлопать в ладошки и заулыбалась, а Паша вздохнул, и мы направились к машине.

– Не даст мне покурить, значит…

– Бросай, – я повела плечом украдкой глядя на Суворова. С ребенком на руках он был великолепен. От такой картины у любой девушки сердце растает.

– Я пытался, но не смог… – ответил, морщась от досады, а я улыбнулась, открывая дверь его машины.

– Сможешь сам усадить?

Паша кивнул и принялся устраивать дочку в автокресле.

Как только мы расселись, Суворов завел двигатель и совершенно неожиданно спросил.

– Может быть заедем куда-нибудь перекусить? Хочешь?

Я вдруг поняла, что даже толком не позавтракала и жутко голодна, но этого как-то не замечаешь, когда в делах по горло.

– А Алёна не будет против, что ты с нами так много времени проводишь? – готова была откусить себе язык за язвительный тон, и заметила, что Пашка загадочно улыбнулся и глянул в зеркало заднего вида, притормаживая на светофоре.

– Не волнуйся по этому поводу, Журавлёва.

Для ужина Паша выбрал милый ресторан недалеко от моего дома. Мимо него я сотню раз проходила, но ни разу не была внутри, просто потому что мама в декрете кроме как «дом-улица-дом» никакими маршрутами не ходит.

Кариша хлопала глазками в автокресле, которое мы отцепили и взяли с собой. Паша уверенно нес люльку, будто она ничего не весила, а я с завистью отметила, что, когда я несла ее, думала мои руки отпадут от тяжести.

Администратор улыбнулась нам, когда вошли в прохладный после июльского вечера холл, и проводила за столик, уютно расположенный в углу огромного зала.

Мы устроились, Паша поставил люльку рядом со мной на диванчик, а сам сел напротив и открыл меню, с интересом пролистывая страницы.

– Коня бы съел, есть тут у них что-нибудь мясное? – его вопрос показался риторическим, поэтому я на него не ответила, вместо этого взяла салфетку и вытерла Карише пузыри, которые она увлеченно пускала. – Ты пить будешь?

Поднял на меня взгляд, и я вскинула брови, насмешливо его упрекая.

– Хочешь, чтобы твоя дочь в таком возрасте попробовала алкоголь?

Паша улыбнулся, глядя на Карину и, опустив руки с меню, заговорил.

– Сложно тебе наверно? Нельзя пить, курить…

– По вене бахать… Все что я так люблю…

– Журавлёва, я не об этом, – рассмеялся, откидываясь на спинку дивана, и я ощутила, как щемит в груди от его теплой улыбки, наверное, впервые за все время адресованной мне. – Когда родился ребенок, появилась масса ограничений, как ты вывозишь?

– Привыкаешь к этому, – повела плечом и отмахнулась. – Поначалу сложно, а потом уже не замечаешь. Сладкого нельзя, вдруг ее осыпит. Апельсины с осторожностью. Жирного тоже не желательно много, потому что у нее будет болеть животик.

– И чем ты питаешься вообще? – он с интересом склонил голову почти сочувственно на меня глядя.

– Каши себе варю, крупы разные, супчики – короче все те блюда, которые раньше мне было лень готовить.

– Я бы свихнулся наверно, – он вздохнул, к столу подошла официантка и мы принялись делать заказ. Паша взял отбивную с овощами на гриле, а я цезарь с курицей и пирожное. Сто лет сладкого не ела, но так хотелось.

– А ты, – поправила цветные бусики, которые дочь увлеченно жевала и, прицепив их к ручке переноски, продолжила. – Как жил все это время?

Пашка как-то разом подобрался, ленивая грация растворилась и уступила место напряженности. В позе, во взгляде, в интонации его красивого голоса теперь сквозила серьезность. Зря, наверно, я затронула эту тему.

– Ничего особенного. С утра до вечера пялился на сопки, плавился от жары, подыхал от