Масть - Виталий Каплан

– Так вы, Отшельник, сразу и Тёмный, и Светлый?

– Можно сказать и так, – согласился он, – а можно иначе: что я уже и не из Тёмных, и не из Светлых, а просто сам по себе. И от бабушки ушёл, и от дедушки ушёл…

– Значит, никакой разницы между Тёмными и Светлыми нет? – хмуро поинтересовался я.

– Эх, Андрюша, – гулко засмеялся Отшельник, – это смотря в чём её, разницу, искать. Вот смотри, кто чаще всего оказывается Светлым? У кого душа настроена на других людей. Кого они не тяготят, кто без труда способен их жалеть в скорбях и сорадоваться им в удачах. А кто попадает в Тёмные? Тот, кому то, что у него внутри, важнее всего того, что есть снаружи. Кто с людьми сходится туго, кто сосредоточен на своих радостях и горестях, и чужие в его душу уже не вмещаются. Вот тебе одна разница.

– Есть и другая? – Мне отчего-то вдруг сделалось неуютно. И не холодный ветер тому причиной, не набухающие над головой тучи.

– Есть! – кивнул Отшельник. – И уж эта другая разница – самая главная. Вот смотри, откуда у Иных магическая сила? Правильно, из Сумрака. А откуда она там берётся? Стекают туда, в Сумрак, человеческие чувства – радость, печаль, гнев, страх, веселье, надежда, отчаянье, любовь, зависть, доблесть… Стекают – и неким неведомым нам образом претворяются в силу… вернее сказать, в способность действия… греки бы сказали, в энергию. Но энергия эта связана с породившими её чувствами. Энергия, проистекающая от стыда, отличается от энергии, порождённой доверием, сила гнева не такова, как сила страха… Так вот, Иные черпают силу из Сумрака – но не любую силу, а только ту, что соответствует устроению их души. Ты Тёмный, ты тащишь из Сумрака магию, но эта магия родилась из тёмных чувств. Алёшка твой Светлый, он тянет магию, порождённую светлыми чувствами. Чем отличаются эти чувства? Не знаю. Чем зелёный цвет отличается от голубого, а красный от жёлтого?

– То есть если я вошёл в Сумрак в тоске, то и после питаюсь лишь той силой, что получилась от человеческой тоски, которая в Сумрак стекла? А сила, происходящая от страха или веселья, мне уже и недоступна?

– Вот умный ты парень, быстро схватываешь, – хмыкнул Отшельник. – На самом деле всё не так просто, и тянешь ты силу и от тоски, и от страха, и от гнева… но в разной мере. Тут как в музыке – если созвучны твоей душе некие ноты, то и будет она откликаться на них. А к другим, далёким нотам окажется глуха. Так вот, Тёмные и Светлые отличаются тем, что тянут силу, настоянную на чувствах разного цвета. Ты, Тёмный, не можешь взять из Сумрака силу, в которую претворилась человеческая любовь, или радость, или восхищение красотой. У тебя попросту нет доступа к этим энергиям. Равно же и Светлый – он попросту не почует и не притянет силу, порождённую завистью или похотью. Проще сказать, одни из вас пьют красное вино, а другие белое. Но те, кто пьёт красное, не замечает белого, и наоборот.

– И значит, поменять масть – это сделать что-то такое, чтобы вместо красного вина ты стал замечать белое?

– Соображаешь! – Отшельник поднял вверх палец. – Поясняю: внутри у каждого Иного есть такая штучка… знаешь, до сих пор не задумывался над тем, как её назвать… да хотя бы рычаг. И от того, в каком положении этот рычаг, зависит то, какие энергии доступны. А положение рычага действительно связано с тем, в каком настроении вошёл ты впервые в Сумрак. Установился он в положении «Свет» – и быть тебе Светлым, тянуть тебе силу, проистекающую из светлых чувств. Установился в положение «Тьма» – и ты уже Тёмный.

– А почему нельзя этот рычаг сдвинуть? – спросил я. – Или он раз и навсегда устанавливается?

– Правильный вопрос! Если бы раз и навсегда, то быть бы Катерине Матвеевне вечно Тёмной ведьмой, а девице Алевтине – Светлой. Можно, можно сдвинуть рычаг! Но очень сложно. Потому что, раз установившись в одно положение, он как бы прикипает. Чем дольше ты живёшь в своей масти, тем труднее тебя из неё вынуть. Вот представь окно, не открывавшееся лет сорок… легко ли будет поднять шпингалет? Придётся стучать по нему молотком… а главное, не абы как стучать, а с умом, нанося удары нужной силы и в нужном направлении. Вот это и есть тайна, о которой мечтают твой дядюшка и Алёшкина графиня. Хотя не такая уж и тайна… знакомы мне Высшие, которые до того же додумались и сообразили, куда себя стукнуть, дабы в другую масть обратиться. Только мало таких – слишком это страшно и слишком больно.

– А у вас у самого как рычаг этот стоит? – напрямую спросил я. Что мне было терять? Ясно же – если пустился Отшельник в такие откровения, то не просто же так. Одно из двух – или останусь я навечно тут, в Сиянии, либо выпустит в обычный мир. И от того, как я себя с ним поведу, ничего уже не зависит. Он насчёт меня всё уже решил – то ли когда волок меня сюда, то ли когда поговорил с бабой Катей… то ли ещё когда мы с Алёшкой только-только выехали из Твери…

– А у меня, Андрюша, этого рычага уже давно нет, – просто и грустно сказал Отшельник, и я отчего-то сразу понял: правда. – Мне все энергии доступны, хоть от ласки, хоть от таски. И если полагаешь, будто мне это в радость, то придётся тебя разочаровать.

– А вы, значит, наловчились по шпингалету правильно стучать? И давно? Многим уже масть поменяли? – перешёл я к самому интересному. – И зачем, кстати?

– Немногим, – сухо отозвался Отшельник. – Просто иногда, бывает, пожалеешь кого-то… Вот взять ту же Катерину Матвеевну. Несчастная же баба… душа её точно клетка из презрения да злобы… а в клетке сидит любовь. Ну и пожалел. А ты как думал? Из-за того, что она со мной лес не поделила? Только вот я хоть и старый, и умный, а не Господь же Бог, не сумел предвидеть, на кого она свой дар любви направит. Ну и потом эти ребята новгородские, русские Ромео и Джульетта… если понимаешь, о чём говорю. Лень мне сейчас в ауру твою лезть и выяснять, знакома ли тебе сия трагедия Шекспира.

– Ну а всё-таки? Как по шпингалету стучать? Расскажете?

– Не терпится выполнить задание? – усмехнулся старик. – А знаешь что? Вот дам я тебе выбор. Если хочешь, прямо сейчас отпущу, но ничего больше ты не узнаешь. А хочешь, всё расскажу… но будет ли то тебе в радость? Решай.

Думал я недолго.

– Знаете, Отшельник, у нас в полку так говорили: вынул саблю – руби, взвёл курок – стреляй. Ну, сами посудите, как же я назад вернусь не солоно хлебавши и Януарию Аполлоновичу скажу, что в последний миг струсил! Говорите, чего уж там.

Отшельник ответил не сразу. Поглядел на меня то ли с одобрением, то ли с жалостью, сплёл пальцы и стиснул их с такой силой, что будь между его ладоней яблоко – всё вытекло бы сладким соком.

– Чтобы сбить заевший шпингалет, Андрюша, по нему надо ударить, – произнёс он глухо. – Чтобы сдвинуть в душе Иного заевший рычаг, по ней, по душе, нужно ударить. И очень больно. А что душе всего больнее? Правда. Правда, после которой не знаешь, как дальше жить и зачем жить. Правда, которая переворачивает всё, во что верил ты, что знал. Взять, допустим, одного гвардейского офицера. Служил он в Семёновском полку, был на хорошем счету, одна лишь беда – имел роковую страсть к карточной игре. Вот смотри…

Отшельник встал на ноги, поднял ладони к фиолетовому небу – и тотчас оно изменило окраску, сделалось белым, точно простыня. И на простыне этой возникли движущиеся картинки.

Вот московский трактир «Три фонаря», вот господин приятной наружности, титулярный советник Коврижкин, вот я ставлю на кон полковые деньги.

– Видишь, Андрюша, как всё происходило? – Голос Отшельника был бесцветен. – А теперь смотри, каково оно на самом деле. Разоблачим же магию!

Он хлопнул ладонями – и внешность господина Коврижкина преобразилась. Он сделался выше ростом, стройнее, прибавилось волос, на висках засеребрилась седина, а гладко выбритую его щёку украсил зигзагообразный шрам.

– Да, Андрюша, – продолжил Отшельник. – Это милый дядюшка твой, Януарий Аполлонович. Он обыграл тебя вчистую… а до того разжёг в тебе страсть… хотя, замечу, только огнивом чиркнул, а дрова-то в душе твоей уже сухие были.

– Зачем? – прошептал я.

– А затем, – пояснил Отшельник, – чтобы ввергнуть в лютую тоску, а тоска – затем, чтобы в Сумрак ты вошёл в нужном состоянии духа. Не думаешь ли ты, что Тёмные Иные тебя на Невском случайно встретили? Нет, Андрей свет Галактионович, тебя пасли. Твой дядюшка заранее столковался с Харальдом. Нужен ты дядюшке. Причём нужен не просто Тёмным Иным, а таким, который по гроб жизни ему обязан. Вот гляди!

На белой простыне неба возникла другая картинка. Просторный кабинет, шкура белого медведя на полу, черепа на стенах… и дядюшка с Харальдом сидят в высоких креслах, потягивают из хрустальных бокалов мадеру… а потом дядюшка вытаскивает из потайного кармана небольшой изумруд в медной оправе, кладёт его перед Харальдом, чьи глаза загораются алчностью.

– Вот так дядюшка тебя купил. – В голосе Отшельника появилось что-то похожее на иронию. – Это ценный артефакт «рыбье око», Харальд давно мечтал о таком. Позволяет в некоторых случаях читать мысли Иного, невзирая ни на какие защиты. Взамен Харальд обязался посвятить тебя, поднатаскать в магии, дотянуть до третьего ранга – а потом придраться к любому пустяку и сделать твою жизнь в петербургском Дозоре невыносимой. И вот когда ты дойдёшь до ручки, тогда…