Рассказы о необычайном - Пу Сунлин

я уже давно воспитала прелестную подругу, так что за всем этим можно будет с тобой проститься.

При этих ее словах студент заплакал, повалился ей в ноги и не поднимался, пока она наконец не осталась.

Ночью она послала Лу-эр услужить ему при почивании, но он решительно воспротивился и не принял. Наутро, взглянув на жену, он увидел, что светлая красота ее лица сразу стала спадать, а через месяц она начала стареть и дряхлеть. Через полгода она уже была темна, черна, словно деревенская старуха.

Студент почитал ее, так и не замещая другой. Вдруг она опять заговорила о расставании.

– Послушай, ведь у тебя же есть прелестная подруга, – добавила она при этом, – зачем тебе нужен этот Цзюпань?[401]

Студент стал умолять ее и плакать, как и в прошлый раз.

Так прошел еще месяц. Она внезапно захворала, перестала есть и пить и скелет скелетом лежала на своей половине. Студент подавал ей горячую воду и лекарства, служа ей, как отцу с матерью. Ни одно лекарство не помогало, и она отошла.

Студент загрустил и готов был, казалось, умереть. Затем на деньги, пожалованные государем служанке, он устроил ей похороны и монашеские службы.

Через несколько дней служанка тоже ушла. Тогда он сделал женой Лу-эр, которая через год принесла ему сына.

Однако год за годом был неурожай, и дом все падал и падал. Муж и жена не знали, что и предпринять. Сидели друг против друга, как тени, предавались печали.

Вдруг он вспомнил про копилку в углу комнаты, куда, как он часто видел, Четырнадцатая бросала деньги.

– Вот не знаю, – прибавил он, – существует она или нет?

Подошел к углу. Он был весь как есть заставлен мисками для сбережения бобов, плошками из-под соли и прочими вещами, наполнявшими комнату ряд за рядом. Все это, одну вещь за другой, он сбросил прочь, взял палочки для еды и попробовал шарить в копилке. Разбил копилку вдребезги. Оттуда волной хлынуло серебро и медь.

С того времени Фэны вдруг сильно разбогатели. Впоследствии слуга Фэна как-то побывал у гор Тайхуа, где встретил Четырнадцатую. Она ехала на сизом муле, а ее служанка трусила за ней на осле.

– Господин Фэн здоров? – спросила она и добавила: – Передай своему господину от меня, что я уже занесена в книгу святых!

С этими словами она пропала из виду.

Смешливая Ин-нин

Ван Цзы-фу из Лодяня[402] рано лишился отца. Обладая недюжинными способностями, он уже четырнадцати лет «вошел во дворец полукруглого бассейна». Мать чрезвычайно его любила и берегла, не позволяя ему без дела гулять за селом, по безлюдным местам. Сосватала ему невесту из семьи Сяо, но та еще до брака скоропостижно умерла, и, как говорит поэт, дело «о поиске своей жар-птицы» не вышло.

Как-то, пятнадцатого числа первой луны[403], к Вану зашел его двоюродный брат, студент У, и увлек его за собой посмотреть на праздник. Только что вышли они за село, как прибежал слуга и позвал У домой. Ван, видя, как «девы гуляют, словно облака», в возбужденном упоении пошел себе гулять один.

Появилась какая-то барышня, держась за служанку и теребя ветку цветущей дикой сливы. Лицо такой красоты, что в мире совсем не бывает. Студент уставился в нее недвижными глазами и совершенно позабыл о том, как это неприлично и зазорно. Барышня прошла несколько шагов и говорит, обратясь к служанке:

– А у этого парня глаза словно у разбойника, так и горят.

А лицо полно смеха, хоть в горсть собирай. Обронила цветок на землю, а сама удалилась, смеясь и болтая. Студент подобрал цветок, грустно-грустно задумался… Вся душа его замерла, куда-то исчезла. В сильном унынии вернулся он домой, спрятал цветок под подушку, поник головой и уснул. После этого он перестал говорить и даже есть, чем сильно встревожил мать, которая позвала монахов, отслужила молебен с заклятиями от наваждения, но больному стало еще хуже – у него кости заострились, кожа обтянулась. Пришел врач, осмотрел, пощупал пульс, дал лекарство, вызвал пот… Больной был не в себе, в забытьи, словно помешанный. Мать ласково спрашивала его, что с ним; Ван молчал, не отвечая ей.

А тут как раз подвернулся У. По секрету мать наказала ему допытаться у больного, в чем дело. У подошел к постели; при виде его у Вана покатились слезы. У тут же стал уговаривать его, помаленьку допытываться, и тогда Ван сказал ему все начистоту: просил дать совет, как и что делать… У засмеялся:

– Какой же ты, братец, опять же чудак! Разве трудно сделать то, что тебе надо? Я просто возьму на себя расспросить о ней да поискать – ведь раз она шла пешком по полю, то уж наверное не из старого знатного дома, и если она еще не помолвлена, то дело твое обязательно сладится! Если же нет, то дадим кому надо круглую сумму, и тогда уж наверное согласятся. Ты только как следует поправляйся, а дело это уж я беру на себя.

Услыша такие слова, Ван невольно улыбнулся и повеселел.

У вышел от больного, рассказал все это матери и стал, что называется, «искать вещи по приметам»: где живет девица. Но как он ни расспрашивал, как ни допытывался везде, где мог, никаких следов не находил. Мать сильно забеспокоилась, не зная, что же теперь-то делать. А с тех пор, как ушел У, лицо больного вдруг прояснилось, и он даже начал понемногу принимать пищу. Так прошло несколько дней. У снова пришел, и студент спросил, что тот наконец придумал. У стал врать.

– Нашел! – сказал он. – Готово! Я-то думаю, кто такая и чья, а оказывается: дочь моей тетки и твоя троюродная сестра. Теперь мы еще чуть-чуть повременим свататься: ведь родственникам неудобно вступать в брак, хотя, знаешь, по правде говоря, всегда это налаживается.

Студент так обрадовался, что даже брови поднялись, что называется, «во весь лоб», и спросил, где же она живет.

– Там, – сочинял У, – в юго-западных горах, отсюда верстах этак в пятнадцати.

Ван еще и еще раз велел похлопотать. С решительным и смелым видом У взял все на себя. С этих пор студент с каждым днем стал приближаться к окончательному выздоровлению. Посмотрел он под подушку: цветок хотя и засох, но все еще не опадал, – и вот, весь уйдя в воспоминания, он держал его в руке и любовался, словно видя самое девушку. Затем, дивясь, почему У не приходит, загнул, что называется, ему записку, приглашая зайти. Но