Йоханн Гутенберг и начало книгопечатания в Европе - Наталия Варбанец

Но оказалось, что с Гутенбергом не покончено. До изобретателя волна «милостей» Нассау к приверженцам недавнего своего противника (дело шло о вассальной присяге, для граждан вольного города унизительной) докатилась через полтора примерно года после примирения с Дитером. В грамоте Адольфа Гутенбергу не обязательно видеть просто княжескую подачку в обмен на присягу: звание и обеспечение придворного предлагаются ему — при условии присяги — за прежние услуги «нашей епархии» и в надежде на услуги будущие. И то и другое тогда понималось конкретно. Прямой услугой Гутенберга майнцской епархии была организация печатни «Католикона». Слова о будущих услугах тоже не пустая формула: деятельности типографии в Эльтвилле должен был предшествовать перенос ее из Майнца и устройство заново. Хотя грамота Адольфа предусматривала, что Гутенберг будет жить в Майнце (вероятно, возобновление печатни сперва мыслилось там), наезжать в Эльтвилль было близко. И здесь он, видимо, тоже обучал людей; по косвенным признакам первые во Франции печатники — Фрибургер, Кранц и Геринг, начинавшие при Парижском университете, учились своему делу в Эльтвилле. И вряд ли не от них получил сведения один из устроителей этой — первой университетской — типографии гуманист Гильом Фише, предисловие коего к первому выпущенному ею около 1470 г. изданию (G. Barzizius. Epistolae) — первое печатное прославление Гутенберга как изобретателя книгопечатания связывает его с местом близ Майнца. И запись дня его смерти сделана на экземпляре, принадлежавшем эльтвилльскому капитулу. По сообщению Вимпфелинга (в «Хронике страсбургских епископов», 1508) Гутенберг в старости ослеп, что, судя по грамоте Нассау и по причастности изобретателя к эльтвилльской печатне, если было, то под самый конец его дней.

Зачем в таком случае типографии архиепископа понадобились формулы из колофона Фуста и Шеффера? «Милость» Адольфа к Гутенбергу и его возвращение в Майнц, т. е. официальная реабилитация, осложнили положение сообщников. Из дальнейшего видно, что голоса против их узурпации не умолкали никогда, и этот момент должен был вызвать новую вспышку. И был колофон «Католикона»: ни автор его, ни противостояние их заявке на изобретение в ту пору в Майнце забыты не были. Способ снять это противостояние Шеффер (Фуст в том году умер) нашел быстро: 17.XII. 1465 г., через 8 месяцев после грамоты Адольфа, в колофоне «Декреталий» папы Бонифация VIII элементы заключительной формулы «Католикона» соединены с формулами, со времени Псалтыри 1457 г. принятыми в фуст-шефферовских изданиях; этим и восхваление прикреплялось к поименованным в колофоне Фусту и Шефферу (Шеффер после смерти тестя некоторое время сохранял в колофонах его имя). Это было возможно потому, что они несли функции официальных типографов епархии, и только с разрешения Нассау; по-видимому, возобновление епископской печатни без их протеста не обошлось. Соответственно — и тоже с санкцией Адольфа — «утрясались» с Шеффером колофоны эльтвилльские: сочетание в них формул из псалтырных колофонов со стихами из «Католикона» должно было означать, что Бехтермюнце тоже представляют официальную типографию. Как на первый из них в 1467 г. реагировал Гутенберг, остается тайной. В той же связи понятно и появление «Католикона» около 1470 г. в торговой афише Шеффера. Судя по использованию макулатурных листов, Шеффер в данном случае был не торговым агентом, а просто купил у епархии все, что оставалось от «Католикона». По времени афиши это состоялось вскоре после смерти Гутенберга (на переплет издания 1465 г. макулатура могла пойти и тогда, тираж переплетался по мере распродажи). Рекламируя «Католикон» вместе со своей продукцией, Шеффер и для современников создавал видимость своей причастности к нему. Чем диктовалась смена шрифта в третьем вокабулярии Бехтермюнце, понять трудно, поскольку шрифт «Католикона» ожил в 1480 г. (но по вторичном избрании Изенбурга).

Собственная Шеффера честолюбивая конструкция — без Фуста — проявилась рано, в тех донатах шрифта В42, колофоны которых, повторяя псалтырные формулы об изобретении, называют его одного со «своими инициалами». Последнее, кроме «авторской заявки», означает, видимо, что Шеффер их у Фуста купил, т. е. после второй Псалтыри начал собирать собственную печатню. Это наряду с его обозначением как слуги (т. е. наемного работника) Фуста в некоторых колофонах говорит, что до его женитьбы на дочери патрона в отношениях между обоими были разные фазы. И после смерти Фуста тоже. В издании Юстиниана от 28.V.1468 г. (сразу после смерти Гутенберга) приложена версификация корректора типографии (повторена в 1472 и 1473 г.), сообщающая, что первыми печатниками были два Йоханна, а затем к ним присоединился Петр, который их превзошел, причем как sculpendi lege sagitus — искусный резчик (гравер): теперь он понимал, что для притязаний на изобретение такая репутация необходима. Принять некоего второго Йоханна «в компанию» изобретателей было «прилично» и ни к чему не обязывало. Так началась та версия, которую спустя еще 15–17 лет он изложил Тритемию. Судя по отдельным штрихам, ученый аббат не просто встречался с Шеффером, а для выяснения спора об изобретении. По-видимому, ему был показан хельмасиергеровский акт (отсюда слова из жалобы Фуста в «Хирзауских анналах»). Вставал, видимо, вопрос и о колофоне «Католикона». И Шеффер, пользуясь анонимностью издания, представил этот все еще острый для себя документ как декларацию двух первоизобретателей (кстати, в 1482 г. умер и Изенбург). Исключен страсбургский период Гутенберга: Шефферу нужно перенести изобретение на время, совпадающее со ссудой Фуста (отсюда 1450 г.). Не столько, чтобы придать значение советам своего тестя: по Шефферу, Гутенберг и Фуст изобретают все способы предтипографской печати (литые матрицы вряд ли вообще были, они, видимо, спутаны с литыми «формами» — пластинами; см. гл. II), что позволяло приписать себе изобретение отливать литеры, «как это делают сейчас». Насчет усовершенствований, внесенных Шеффером, догадок много. Одно несомненно было — отказ от гутенберговской системы знаков. И столь же несомненно, что ничего по линии металло-технических умений, он — и никакой писец — к изобретению Гутенберга добавить не мог. Сбивчивость технических сведений в его рассказе говорит скорее о том, что Шеффер с производством шрифта, включая гравировку, знаком был «вприглядку». Ему оно было не нужно — сперва по его функции наборщика (при его квалификации как книгописца, наверное, дорого оплачиваемой), затем потому, что объединение с Фустом позволяло поручать эту «черную» работу наемным людям, давая им образцы; у Шеффера было достаточно дела по производству и сбыту изданий. Были и другие отголоски его притязаний на изобретательскую славу. В 1499 г. в Венеции книга Полидора Вергилия Урбинского изобретателем книгопечатания называет Шеффера, вопреки более ранним итальянским известиям и как бы опровергая их ссылкой на его conterranei — земляков. Это повторено в изданиях 1503, 1509 и 1512 гг. (автор заменил Шеффера Гутенбергом в издании 1517 г., ссылаясь на concives — сограждан — изобретателя). Их отголоски — в кантате 1505 г. синдика немецкого студенчества в Болонье Шеурля, восхваляющей немецкую нацию за изобретение книгопечатания — в 1460 г., кто бы его ни изобрел, Гутенберг или Петр (претворение колофона «Католикона»); в 1553 г. в «Нюрнбергской хронике» Пауля Ланге оба соединятся в одно лицо — Петера Гутенберга.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});