Музыка жизни - Ирина Архипова

В газетах писали, что выбор русской певицы на роль Кармен оказался очень удачным, а постановка «Кармен» была признана лучшей постановкой того сезона в театре «Сан-Карло». Мои декабрьские выступления в Неаполе подарили мне много незабываемых впечатлений и встреч. Встречи были разными — как и люди.

На наши спектакли в Неаполь приехала из Рима известная в Италии исполнительница Кармен Габриэла Безанцони — партнерша великого Энрико Карузо. Хотя между нами была большая разница в возрасте (в 1960 году Безанцони было уже около семидесяти), мы с ней подружились, нас так и называли: «Две Кармен». Потом она присутствовала на всех моих выступлениях в Риме, пригласила к себе на виллу, расположенную недалеко от Вечного города.

Но были и встречи, оставлявшие после себя странное чувство. В те годы в Италии о Советском Союзе, о нас, о нашей жизни знали не просто мало: люди верили всякого рода нелепым измышлениям и пребывали во власти каких-то выдумок. Помню, что, когда я только-только приехала в Неаполь, полицейские, дежурившие около театра, просили показать им меня. Они были разочарованы, что приехавшую «советику» нельзя было отличить от других артистов, входивших в театр: оказывается, она такая же, как и все прочие люди, у нее есть голова, две руки, две ноги… Ладно это были полицейские. Но вот однажды мне пришлось быть в обществе интеллигентной на вид дамы, очень милой, вежливой, которая, стараясь доставить мне удовольствие, заговорила со мной о моей стране: «Я понимаю, у вас там так холодно, что надо жить тесно-тесно, чтобы согреться. Это ведь и есть коммунизм?» Ну что тут было сказать? Словно в разговорах о нашей стране нельзя было найти других тем, словно никто не слышал о нашей культуре, музыке, писателях… Мы почему-то знали об Италии несравненно больше.

Находясь в Неаполе, я, конечно же, посылала на родину весточки о себе. Писала я и Надежде Матвеевне, рассказывая обо всех своих итальянских впечатлениях. Поздравляя ее и Виктора Владимировича с Новым, 1961 годом, я сообщала: «Ваша ученица дебютировала в неаполитанском театре «Сан-Карло» и имела успех у публики и у прессы. Я Вас поздравляю от всего моего благодарного сердца и крепко, крепко целую. Итальянские певцы спрашивают, у кого я училась, и говорят, что у меня прекрасная неаполитанская школа!!! Все неаполитанские газеты и просто любители оперы откликнулись на выступления в опере «Кармен»… Одна из рецензий была озаглавлена: «Чистейшая русская! Во французской опере! Поет по-итальянски?! Сенсация!»

В итальянских газетах среди подобного рода эмоциональных откликов, так соответствовавших национальному характеру, мне запомнился и такой: «Удивительно, откуда у этой северянки средиземноморский вулканизм?» Итальянцы, увидев, что у меня славянские, голубые глаза, а не южные, черные (что, по их мнению, многое бы объяснило), не могли понять, как это мне удалось передать чувства «знойной» героини оперы Бизе.

Я упомянула, что писала Надежде Матвеевне Малышевой о том, как в Италии удивлялись, откуда у меня неаполитанская школа пения (это в Неаполе — в других городах школу называли соответственно имени следующего города), и при этом говорили: «Это старая школа, у нас уже забытая». И были поражены, что я училась у русского педагога, которая следовала тем же принципам, о которых я услышала от Габриэлы Безанцони (и удивилась в свою очередь — она говорила о голосе то же, что говорила мне в Москве мой педагог). Я думаю, что все проще: нет какой-то особой неаполитанской, венецианской, римской и т. д. школы оперного пения, а есть одна — правильная. Мой педагог Н. М. Малышева была носителем старой культуры и шла во время занятий от разума, от естества голоса, от логики пения. Она говорила мне: «Ира, плохо петь можно по-разному, а хорошо петь можно только хорошо». Как все просто и понятно…

Хотя после большого успеха в неаполитанском театре «Сан-Карло» считалось, что теперь я могу уверенно выходить на сцены других оперных театров Италии, мне предстояло все начинать сначала — впереди был Рим, где была своя публика, у которой было свое мнение, свои пристрастия. В Риме была и другая постановка «Кармен», другой дирижер. О, встречу с ним мне не забыть никогда!

Я приехала в Рим в январе 1961 года, еще переполненная радостными впечатлениями от неаполитанских успехов, и сразу попала под «холодный душ». Дирижером римской постановки «Кармен» был известный Габриэле Сантини, маститый музыкант, когда-то работавший в «Ла Скала» вместе с великим Артуро Тосканини, но при этом очень эмоциональный по характеру и не умевший (а может быть, и не считавший нужным) сдерживать свои чрезмерные порывы. Я вскоре ощутила это на себе. Мы начинали репетиции с его помощником, оговаривая разного рода паузы, акценты, темпы. Когда приехал Сантини, не знавший еще этих наших особенностей, ему все категорически не понравилось, и он вспылил: это не так, тут никуда не годится, все плохо…

Масла в огонь, как говорится, добавило то, что Дель Монако на репетициях пел вполголоса (ему-то это прощалось — у него было имя), и я тоже решила последовать его примеру, чтобы поберечь голос для спектакля. Но Сантини, в отличие от других, никогда меня не слышал, не имел представления о моих возможностях. А уж когда я неправильно истолковала его жест (возможно, случайный) и убрала звук, он буквально «взвился», хлопнул палочкой по пюпитру: «Один не поет, другая напевает и никто из них не играет! Черт знает что такое!» (слова были намного выразительнее — я их уже не помню). Кончилось тем, что дирижер, раздраженный, взбешенный, сделал мне на каждой странице партитуры по нескольку замечаний — их набралось несколько десятков — и назначил на следующий день специальный урок для меня. Я все тщательно подготовила и показала ему наутро — на! вот тебе! И опять были эмоции: на сей раз Сантини был в невероятном восторге! Он был доволен донельзя…

Но радоваться ему в тот день пришлось недолго: в знак протеста против его грубости по отношению к «синьоре Архиповой» Марио Дель Монако и известный баритон Джанджакомо Гуэльфи (он пел Эскамильо) по-рыцарски объявили забастовку — не пришли на репетицию. Потом эти «итальянские страсти» удалось как-то погасить и мы продолжили работать над постановкой. А Габриэле Сантини после успеха нашей «Кармен» стал моим другом (правда, был им он недолго — дирижера не стало в 1964 году). Там же в Риме он подарил мне свой портрет с надписью: «Брависсимо, Кармен! Великой русской певице в знак уважения и симпатии…»

Должна сказать, что в Риме мне было уже легче, чем в Неаполе, — в моральном смысле. Во-первых, я немного освоилась, а итальянцы узнали меня, во-вторых, меня очень тепло и заботливо опекали наш посол Семен Павлович Козырев и его жена Татьяна Федоровна, их поддержка значила для меня немало. Мои удачные выступления в Неаполе успокоили всех в нашем Министерстве культуры — не подвела! А итальянский резонанс от первых спектаклей советской певицы привел к тому, что в Москве было принято решение договориться с итальянским радио и Римской оперой о трансляции премьеры «Кармен» и на Советский Союз — впервые! Да, тогда было интересное время: многое в нашей жизни делалось впервые после долгих лет «холодной войны». (Вряд ли меня обвинят в нескромности, если я скажу, что горжусь тем, что была в числе тех, кто внес свой вклад в это «впервые» — хотя бы в своей области деятельности.)

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});