Никого над нами - Сорник

За дверью тихо, вопросительно мяукнула кошка.

Щеколда лязгнула и поднялась. Он ввалился в сени вместе с открывшейся дверью, упал на пол, сильно ударившись виском. Правая рука разжалась и соскользнула с пропоротого бока. Из-под тела медленно и вязко поползла во все стороны темная кровяная лужа.

Кошка заметалась за закрытой внутренней дверью, с истошным мяуканьем скребя когтями в щели у порога.

Он вздрогнул и открыл глаза. До внутренней двери оставался один шаг.

Только не здесь… Только не так…

Скрипя зубами, он пополз, цепляясь скрюченными пальцами за утоптанный земляной пол и волоча ставшие бесполезными ноги. Дрожащая рука потянулась к запору, оставляя на досках широкую алую полосу.

Последним отчаянным усилием он откинул железный крюк. Из горницы, беспокойно посверкивая желтыми глазами, выскочила угольно-черная кошка. Мяукнув, она вспрыгнула умирающему на плечо, оттуда, ощутимо впиваясь когтями, перебралась на бок и там легла, прищурившись и замурлыкивая рану.

Сначала он дергался и поскуливал, как перешибленная кочергой крыса, потом боль отступила, растворившись в кошачьем ворковании, и он блаженно вздохнул, прикрыл глаза и затих, обмякнув всем телом.

Разбудила его мышиная возня в подполе. Солнце, которое он запомнил высоко в небе, уже садилось, подмазывая багрянцем налетевшие в сени листья.

Стряхнув пригревшуюся кошку, он сел, ощущая холод и разбитость во всем теле.

– Ты что же это, подруга? - спросил, обращаясь к кошке. - Брезгуешь мышей ловить - так хоть бы припугнула.

Кошка виновато мяукнула и вспрыгнула к нему на колени. Он снова отстранил ее, чтобы стащить через голову разорванную, пропитанную кровью рубашку. Кровь натекла и в штаны, запекшись в паху и на бедрах.

Он придирчиво осмотрел бок, но белесая нитка шрама ничем не отличалась от десятка предыдущих. Черная кошка умывалась, посматривая на хозяина из-под поднятой лапки. По сеням гулял ветер, забавляясь открытыми дверьми.

Притворив наружную дверь, он пропустил кошку в горницу и вошел сам, бросив на лавку испорченную рубашку. Выволок из угла широкую бадью, поставил рядом ведро с нагревшейся за день водой и начал поливать себя из кружки, фыркая и отплевываясь. Сначала вымылся до пояса, потом голышом встал в бадью и опрокинул над головой ведро с остатками воды.

"Завтра баню истоплю", - решил он и, нахмурившись, посмотрел на темно-красную воду.

Надо бы выплеснуть ее в укромном месте да зашептать покрепче, чтоб никакой лиходей не сумел навести порчу. Он ухмыльнулся своим мыслям. Лиходей… Ему ли бояться? Но осторожность в таком деле лишней не бывает.

Вытершись дырявым полотенцем, он переоделся в чистое. Сходил к колодцу, принес воды и застирал над бадьей окровавленную одежду, а пятна окурил орешниковым дымом и наглухо опечатал наговором. Развесил одежду на протянутой под потолком веревке, отступил на шаг и досадливо покачал головой. Стирать, несмотря на бессчетные годы одинокой жизни, он так и не научился. Штаны, пожалуй, еще могли послужить, а вот светлой льняной рубахе, похоже, пришел конец.

Философски пожав плечами, он вытащил из печи простой глиняный горшок с мясными щами, наваренными с вечера. Отнес на стол. Вынул из пустого ларя припрятанную ложку. Стоило забыть ложку на столе, и она исчезала без возврата. Зачем и куда Дарриша сносила ложки, оставалось для него тайной. У каждой кошки, как и у женщины, свои причуды.

Кошка вскочила на подоконник, повертелась и села, свесив длинный хвост. Ее вниманием, казалось, всецело завладел вертлявый поползень, перепархивающий по облетевшему барбарисовому кусту с гроздьями мелких черно-красных ягод.

Есть совсем не хотелось, но поесть надо было обязательно.

– Дарриша… - тихо позвал он.

Кошка тут же обернулась и вопросительно мяукнула. Он кинул в стоящую у печи миску маленький кусочек мяса. Кошка долго топталась на подоконнике, примеряясь к прыжку. Легонькая и поджарая, она тем не менее двигалась неуклюже, излишне осторожничала, а во сне частенько падала со своего любимого места на заваленной тряпьем полке. Куда уж ей догнать шуструю мышь! Да и трусиха Дарриша несусветная - от всего незнакомого на всякий случай хоронится под хозяйской кроватью. Дарриша. Он мысленно проговорил это слово, щекотнув небо кончиком языка.

Кошка наконец спрыгнула и подбежала к миске. Он отвернулся, придвинул горшок поближе и отломил кусок початого каравая.

В дверь постучали.

Он никогда не приглашал войти. Они всегда входили сами, вздрагивая от неожиданности при виде молчаливо глядящего на них хозяина.

Вот и она - остолбенела.

Он неторопливо продолжал есть, украдкой разглядывая тонкий девичий стан, подчеркнутый длинным перепоясанным платьем. Петушки, вышитые красной нитью на подоле, сошлись в нешуточном поединке.

Она смотрела на него, на горшок со щами, на заполненную кровяной водой бадью и не могла вымолвить ни слова. Он запоздало отметил, что девушка очень хороша собой. Толстая пшеничная коса свисает до самых петушков, поперек высокого лба - лубяной веночек-косица с височными кольцами, унизанными крупными бусинами. Надломанные стрелочки бровей как угольком подведены, но именно что "как". Глаза бездоннее омута, синее василька, наивнее ребенка. Дуреха. Небось думала погадать на парня, не ожидала, с каким чудищем придется иметь дело. Сейчас развернется и уйдет, а то и вылетит с визгом, а потом сестрицам-подружкам взахлеб расскажет, как он за ней гнался три версты и только у векового дуба на распутье поотстал…

Он недооценил ее.

– Будь здоров, ведьмарь! - Девушка церемонно поклонилась ему в пояс, коснувшись рукой пола.

– Что тебе надо, девка? - равнодушно спросил он. - Сегодня я не гадаю.

– Я пришла не гадать. - Звонкий голосок дрожал, но, похоже, решимости ей было не занимать.

– Хочешь есть? - больше ради забавы предложил он.

Она отрицательно, торопливо замотала головой, украдкой делая очищающий знак скрещенными пальцами. Вернее, ей казалось, что украдкой.

Он пожал плечами.

– Как тебя зовут?

– Леся. - Она ответила и тут же испуганно ойкнула, широко распахнув глаза, и зажала ладошками рот.

Ну точно дуреха. Верит, что он сглазит ее по одному имени. Да тут таких Лесей пруд пруди. Каждая вторая - Леся, Любава или Милена.

– Вот что, Леся, я очень устал, и у меня нет времени на глупые шутки и пустые разговоры. Тем паче нет его на твои страхи и забабоны. Говори, по какому делу пришла, - и уходи.

Девушка вспыхнула до корней волос. Ишь ты, обидчивая. Только что стояла, тряслась-божкалась, а сейчас, того и гляди, глаза выцарапает.

Кошка вспрыгнула к нему на колени, и он машинально запустил пальцы в шелковистую, невесомую шерсть. Дарриша мурлыкала редко. Только по делу и для дела. Вот и сейчас: умостилась поудобнее, прищурила желтые глаза и изготовилась слушать гостью, не забывая благодарить хозяина за ласку едва ощутимым перебором мягких лапок.

– Порча на мне…. - сдавленно прошептала девушка, решившись.

– Что? - переспросил он, не столько недослышав, сколько желая узнать поподробнее.

– Меня сглазили, - громче повторила она, теребя пальцами пушистый кончик косы.

– Кто?

– Не знаю… - Девушка непритворно расплакалась, уткнувшись лицом в ладони.

– Будешь реветь - превращу в корову, - пообещал он, насмешничая.

– Ба-а-атюшка-а-а ведма-а-арь…

Он понял, что тут увещевания бесполезны, и дал ей выплакаться всласть, без всякого аппетита зачерпывая ложкой щи.

– И в чем же она проявляется? - выждав положенное время, спросил он.

Леся совсем по-детски шмыгнула покрасневшим носом и ответила:

– Все из рук валится, ни в каком деле удачи нет…

– Ну дорогая моя! - Он едва удержался, чтобы не расхохотаться. - Нашла порчу… Мало ли у кого руки растяпистые? Я и сам давеча горшок расколотил…

Она забавно хихикнула, прикрыв рот ладошкой, и тут же снова взгрустнула.

– Да я и раньше горшки-ложки роняла и беды в том большой не видела. А как стали пшеничку жать - ан на поле залом и обнаружился.

Он весь обратился в слух.

– И что после того изменилось?

– Да почитай, все! Спать стала плохо, сны дурные видятся, все мнится - ходит за мной кто-то, а как встану - шагов не слышно, только собаки брешут, мне за спину глядя.

– Не годится. - Он отрицательно мотнул головой. - Эти напасти ты сама себе надумала. Чем убедишь, что и вправду сглаз взялся?

Девушка насупилась, разобиженная его неверием в явственные происки нечистой силы.

– Давеча, к примеру, борща натри дня наварила, дала сколько-то на припечке остыть, прежде чем в погреб нести, а он за это время возьми да скисни.

– Сколько-то - это сколько? - уточнил он.

Она беззвучно пошевелила губами, загибая пальцы.

– Да недолго, один только пук кудели спрясти и успела.

– Так. Еще что?

– Вчера жаба в избе сыскалась.

– Ну и что?