Тысяча И Одна Ночь. Книга 7 - без автора

"Знай, о повелитель правоверных, - сказал Джамиль, - что я пленился одной девушкой и любил её и часто её посещал..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Шестьсот восемьдесят девятая ночь

Когда же настала шестьсот восемьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что повелитель правоверных Харун ар-Рашид облокотился на парчовую подушку и сказал:

"Ну, подавай свой рассказ, Джамиль!" И Джамиль начал: "Знай, о повелитель правоверных, что я пленился одной девушкой и любил её и часто её посещал, так как она была предметом моих желаний, тем, что я просил от жизни. А потом её родные уехали с вею из-за скудности пастбищ, и я провёл некоторое время, не видя её, но затем тоска взволновала меня и потянула к этой девушке, и душа моя заговорила о том, чтобы к вей отправиться. И когда наступила некая ночь из ночей, тоска по девушке начала трясти меня, и я поднялся и, затянув седло на верблюдице, повязал тюрбан, надел своё рубище, опоясался мечом и подвязал копьё. А затем сел на верблюдицу и выехал, направляясь к девушке, и ехал быстрым ходом. И я выехал некоей ночью, и была эта yочь тёмная, непроглядная, и приходилось мне к тому же преодолевать спуски в долины и подъёмы на горы. И и слышал со всех сторон рыканье львов, вой волков и голоса зверей, и мой разум смутился, и взволновалось моё сердце, а язык мой неослабно поминал Аллаха великого.

И когда я ехал таким образом, вдруг одолел меня сон, и верблюдица пошла со мной не по той дороге, по которой я ехал, и сон овладел мной. И вдруг что-то ударило меня по голове, и я проснулся, испуганный, устрашённый, и увидел деревья и реки. И птицы на ветвях щебетали на разные голоса и напевы, а деревья на лугу переплетались одно с другим. И я сошёл с верблюдицы и взял поводья в руки и до тех пор осторожно выбирался, пока не вывел её из-за этих деревьев на равнину. И тогда я поправил на ней седло и сел на её спине прямо, и не знал я, куда направиться и в какое место погонят меня судьбы. И я углубился взором в эту пустыню, и блеснул мне огонь по середине её. И тогда я ударил верблюдицу пяткой и ехал по направлению к огню, пока не приблизился. И я приблизился к огню и всмотрелся, и вдруг вижу палатку, воткнутое копьё, возвышающееся знамя, коней и свободно пасущихся верблюдов! И я сказал себе: "С этим шатром связано великое дело, так как я не вижу в этой пустыне ничего другого". И я направился в сторону шатра и сказал: "Мир с вами, обитатели шатра, и милость Аллаха и его благословение!" И вышел ко мне из шатра юноша, сын девятнадцати лет, подобный луне, когда она сияет, и доблесть была видна меж его глаз. "И с тобою мир и милость Аллаха и благословение его, о брат арабов! - сказал он. - Я думаю, что ты сбился с дороги". - "Это так и есть, - ответил я. - Выведи меня, помилует тебя Аллах!" - "О брат арабов, - молвил юноша, - наша местность полна львов, а сегодня ночь мрачная, дикая, очень тёмная и холодная, и я боюсь, что растерзает тебя зверь. Остановись у меня, в уюте и просторе, а когда прядёт завтрашний день, я выведу тебя на дорогу".

И я сошёл с верблюдицы и спутал ей ноги длинным поводом, а потом снял бывшие на мне одежды и разделся и немного посидел. И юноша взял овцу и зарезал её и, подойдя к огню, разжёг его и заставил разгореться. А затем он вошёл в шатёр и вынес мелких пряностей и хорошея соли, стал отрезать куски мяса и жарить их на огне. Ион покормил меня, а сам то вздыхал, то плакал. И он издал великий крик и горько заплакал и произнёс такие стихи:

"Остались только вздохи неслышныеИ пара глаз - зрачки неподвижны их,Сустава нет на теле теперь его,Где не было б недуга упорного.Слеза его струится, и внутренностьГорит его, но молча страдает он.Враги его из жалости слезы льют -Беда тому, о ком скорбит враг его".

И тогда я понял, о повелитель правоверных, - говорил Джамиль, - что юноша влюблён и взволнован любовью - а узнает любовь лишь тот, кто вкусил вкус любви - и подумал: "Не спросить ли мне его?" Но затем я отвратил от этого свою душу и сказал себе: "Как я накинусь на него с вопросами, когда я в его жилище?" И я удержался от расспросов и поел мяса, сколько мне потребовалось, а когда мы покончили с едой, юноша поднялся и, войдя в шатёр, вынес чистый таз, красивый кувшин и шёлковый платок, вышитый по краям червонным золотом, и бутыль, наполненную розовой водой с мускусом, и я удивился его изысканности и обходительности и сказал себе; "Я не видывал такой изысканности в пустыне".

И мы вымыли руки и поговорили немного, а потом юноша вошёл в шатёр, отделил меня от себя занавеской из красной парчи и сказал: "Входи, о лик арабов, и ложись на ложе: тебе досталось этой ночью утомление, и ты испытал в путешествии чрезмерные тяготы".

И я вошёл, и вдруг вижу - постель из зеленой парчи, и тогда я снял бывшие на мне одежды и провёл ночь, равной которой я не проводил в жизни..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Ночь, дополняющая до шестисот девяноста

Когда же настала ночь, дополняющая до шестисот девяноста, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Джамиль говорил: "И я провёл ночь, равной которой я не проводил в жизни, и все время думал об этом юноше. И когда ночь окутала землю и глаза заснули, я вдруг услышал слабый голос, мягче и нежнее которого я не слыхивал, и, подняв занавес, опущенный между нами, я увидал девушку, прекраснее которой лицом я не видывал. Она сидела рядом с юношей, и они плакали и жаловались друг другу на муки страсти, любви и волнения и на сильную тоску по сближению. "О Диво Аллаха! - подумал я. - Кто это второе существо? Когда я входил в палатку, я видел только этого юношу, и у него никого не было".

И потом я оказал себе: "Нет сомнения, что это дочь джиннов, которая любит этого юношу, и он уединился с нею в этом месте, и она уединилась с ним". Но я пристально вгляделся в девушку, и оказалось, что она из людей, арабка, и, открывая лицо, она смущала сияющее солнце и палатка освещалась светом её лица. И, убедившись, что эта девушка - возлюбленная юноши, я вспомнил другого влюблённого и, опустив занавеску, закрыл лицо и заснул.

А когда наступило утро, я надел одежду и, омывшись для молитвы, совершил те моления, которые были для меня обязательны, и затем сказал юноше: "О брат арабов, не хочешь ли ты вывести меня на дорогу, - ты уже оказал мне милость". И юноша посмотрел на меня и сказал: "Не торопись, о лик арабов! Пребывание гостя длится три дня, и я не таков, чтобы отпустить тебя раньше, чем через три дня".

И я провёл у него три дня, - говорил Джамиль, - а когда наступил четвёртый день, мы сели побеседовать, м я заговорил с юношей и спросил, как его зовут и какого он происхождения. "Что до моего происхождения, - сказал юноша, - то я из племени Бену-Узра, а по имени я - такой-то, сын такого-то, а мой дядя - такой-то". И оказалось, о повелитель правоверных, что он сын моего дяди я принадлежит к благороднейшему дому племени Бенууэра. "О сын дяди, - спросил я его, - что тебя побудило уединиться в этой пустыне? Как ты мог пренебречь своим состоянием и состоянием твоих отцов и как покинул ты своих рабов и рабынь и остался один в этом месте?"

И когда юноша услышал мои слова, о повелитель правоверных, его глаза наполнились слезами, и он сказал: "О сын дяди, я любил мою двоюродную сестру и был пленён ею, безумен от любви и одержим страстью к ней, так что не мог с нею расстаться. И когда моя любовь к ней езде усилилась, я посватался за неё, но мой дядя отказал мне и выдал её за одного человека из узритов, который вошёл к ней и увёз её в ту местность, где она находится с прошлого года. И когда она от меня отдалилась и её скрыли от моих взоров, волнения любви и сильная тоска и страсть побудили меня покинуть моих родных и расстаться с друзьями и приятелями и со всем моим состоянием, и я уединился в этой палатке, здесь в пустыне, и подружился с одиночеством". - "А где их палатки?" - спросил я, и юноша сказал: "Они близко, на вершине той горы, и каждую ночь, когда засыпают глаза и ночь успокаивается, девушка тайно выскальзывает из стана, так что не знает об этом никто, и я удовлетворяю с ней желание беседою, и она тоже удовлетворяет его. И вот я живу в таком состоянии, утешаясь ею час в течение ночи, и пусть свершает Аллах дело, которое решено: или придёт ко мне успех в этом деле назло завистникам, или рассудит Аллах за меня, а он - лучший из судей".

И когда юноша рассказал мне все это, о повелитель правоверных, - говорил Джамиль, - его дело меня озаботило, и я не знал, что думать, так как меня охватила за него ревность. "О сын моего дяди, - сказал я ему, - не хочешь ли ты, чтобы я указал тебе хитрость, которую я тебе посоветую, в ней будет, если пожелает Аллах, источник устроения и путь к верному успеху и ею избавит тебя Аллах от того, чего ты боишься". - "Говори, о сын дяди", - молвил юноша. И я сказал: "Когда наступит ночь и придёт девушка, брось её на мою верблюдицу - она быстра на бегу, - а сам садись на твоего коня, я же сяду на одну из этих верблюдиц и проеду с вами одну ночь. И не наступит ещё утро, как мы уже пересечём степи и пустыня, и ты достигнешь желаемого и овладеешь любимою сердца. Равнины земли Аллаха обширны, а я, клянусь Аллахом, буду тебе помогать, пока я жив, и душой, и достоянием, и мечом..."