Выкупи меня - Яся Белая

не стало ли давно нормой для нашего общества?

Но Драгин и ухом не ведёт на эти доводы. А ведь старик прав — совсем недавно Сева провернул то же самое со мной — выдал лишь то, что было нужно в данный момент.

— Дедушка предупреждал, что с вами нужно держать ухо востро.

— Он был мудрым человеком, — соглашается Злотских. — Жаль, что не все его слушали. Ну что, Всеволод, тогда, может быть, вы поведаете нам невыгодную версию. В память о деде.

— С удовольствием, — Драгин разворачивается так, чтобы смотреть мне прямо в лицо, и произносит: — Ника, всё, что рассказал тебе этот человек — чушь и блеф, цель которого — запугать тебя. Выбить твёрдую почву из-под ног. Он ведь сказал, что твоя мать узнала о готовящемся эксперименте? — Киваю. — Вот только не сказал, на какой стадии? — Верно, не сказал. — На самой первой. Ей удалось подменить образцы. С тобой всё в порядке, Ника. Ты — дочь своих родителей. Единственное, что в тебе подшаманил твой отец, — твоя связь с «лотосом». Он словно настроил его на тебя. Будь иначе, как говорит этот человек, — машет головой в сторону Злотских, не оборачиваясь к нему, — мой старик не стал бы так ратовать за тебя. И здесь говорил долг, а не выгода, уж поверь.

После его рассказа у меня словно бетонная плита падает с плеч. Арис, видя моё состояние, притягивает к себе и шепчет в волосы: «Я бы и мутантом тебя любил».

Драгин, услышав заявление, лишь улыбается:

— Да нет никаких мутантов. Нет, и не было. Вернее, их попробовали создать, но они оказались нежизнеспособными. Вряд ли их материл мог породить потомство. Но твои родители всё равно не стали рисковать долгожданным ребёнком. А всё это генетическое оружие ещё пока предположения и гипотезы. Уж поверь, я знаю, о чём говорю. Не отрицаю, что над этим вопросом усиленно работают в разных странах. Но пока до тех успехов, о которых шла речь, ой как далеко.

Злотских на это заявление лишь беспомощно скалится. Так огрызается загнанный в угол пёс.

— А Хлоя? — спрашиваю я. — Чья она дочь?

Драгин пожимает плечами:

— Тайна, покрытая мраком. Так ведь, Клим Давыдович, — старик уверенно кивает. — Но она точно человек. На все сто процентов. А способность… в ней нет ничего удивительного. Те же цыгане владеют подобным. Это лишь разновидность гипноза, вот и всё. Следствие того, что мы, такие умные, обложившиеся гаджетами и летающие в космос, до сих пор не можем изучить как следует собственный мозг.

Мне даже слегка жаль становится, когда со всего, что творилось вокруг нас последнее время, слетает налёт мистицизма. Но так оно и к лучшему. Твёрже почва под ногами.

— Но почему я не помню разговоров о какой-либо помолвке. Отец никогда и ничего мне не говорил. И мать тоже, — размышляет вслух Аристарх. — Хотя… если подумать… Нику я не просто увидел, я её узнал!.. — его красивое выразительное лицо озаряется пониманием. — То есть…

— Вам просто заблокировали часть воспоминаний, молодой человек, — говорит Злотских. — Как и вашему отцу.

— Но кому всё это было нужно? — непонимающе произносит Аристарх.

— Это же очевидно, — усмехается Злотских, — тому, кто и затеял весь этот фарс, растянувший на долгие пятнадцать лет. Тому, кто собрал здесь и сейчас всех участников действа, чтобы сыграть последнюю финальную сцену. Вашей матери, мой мальчик…

Аристарх

Напрягаюсь. Мозг не хочет воспринимать новую — болезненную — информацию. Блокирует, вопит, что это чушь.

Крепче прижимаю к себе сахарную, прячу лицо в россыпи рыжих кудрей, будто прячусь за неё — маленькую хрупкую девочку. Да, плевать. Её сладкий аромат — как ориентир. Как крючок, помогающий держаться за реальность.

А он, сука, как всегда немилосердна. И глумится надо мной противным голосом этого деда:

— Валентина, — тянет он приторно, — твой выход.

Мама не входит — вплывает в комнату, гордая и величественная, как королева. Я могу сколько угодно спорить с ней, ругаться, злиться, обижаться, но она — моя мать. И я люблю её такой, какая есть. Совершенно не хочу думать о ней плохо.

Нет, в отличие от других детей, я, честно сказать, никогда не окружал свою мать ореолом святости. Я прекрасно знаю: она — акула крупного бизнеса. А там — или жрёшь ты, или тебя. С потрохами. Так что не до сантиментов. Но — одно дело знать, как ловко твоя мать объёбывает конкурентов, совсем другое — что она устроила весь этот цирк…

— Ради чего? — озвучиваю мысль, выныриваю из рыжего плена Никиных волос и гляжу ей прямо в глаза. — Зачем ты устроила всё это, мама?

Она опирается на каминную полку, достаёт толстую сигарету (мама, ты куришь?), затягивается, не смотрит на нас, но произносит уверенно и твёрдо, как всегда, когда говорит о важном:

— Ради тебя, Арис, — грустно хмыкает. — Я всё делала только ради тебя, мой мальчик.

— Ради меня? — вскидываю брови. — Вмешалась в моё сознание?! И в сознание отца… Не боялась, что это может иметь последствия?

— Да брось, — хмыкает. — Ты был ребёнком. Ты и не понял, что произошло. А твой отец… Да он и так был не от мира сего. Жил в своих теориях и гипотезах… Никому — уж будем честны! — и на хер не нужных. — Затягивается, картинно выпускает дым. — Права была Танька, когда пыталась увести их со Славкой разработки хоть в какое-то практическое русло. Так нет же! Мы не такие! Мы — благородные учёные и за мир во всём мире! — Выплёвывает слова, словно мечет ножи. И каждый попадает точно мне в сердце. Дышится уже хреново. Но она продолжает — видимо, долго копила злость и теперь хочется выплеснуть, чтобы не захлебнуться ею: — Знаешь, почему они оба вышли из проекта? «Лотос» курировался военными. И когда генерал, от имени которого там всё велось, стал заявляться на исследования и совать свой нос в их микроскопы, тут-то оба гордеца и грохнули заявления на стол. А на дворе, между прочим, были девяностые. Их НИИ доживал последние дни. И нужно было или официально «ложиться» под военных и отдавать себе отчёт, что ты делаешь оружие нового