«Отреченное знание». Изучение маргинальной религиозности в XX и начале XXI века. Историко-аналитическое исследование - Павел Георгиевич Носачёв

раньше научное сообщество смотрело с опаской.

Следствием таких преобразований, по Ханеграаффу, должно стать полное признание академической наукой исследований в области западного эзотеризма в качестве отдельной независимой научной дисциплины со своими категориальным аппаратом, историей, методологией и статусом, который, возможно, обособит эту сферу даже от религиоведения, под крылом которого в течение многих лет шло ее развитие.

В таком контексте изучение западного эзотеризма предстает не факультативной опцией, интересной лишь как дополнение к различным уже известным аспектам истории культуры, а, напротив, по мысли Ханеграаффа, эта область исследований должна быть признана центральной для историков религии и культуры, потому что только на основании исключения основных компонентов отверженного знания западная культура в целом была способна определить собственную идентичность. Западное общество должно применить к себе механизм излечения фрейдистского психоанализа, который, напомним, строится на базисном принципе: «где было Оно, должно стать Я». Иными словами, чтобы современная западная культура не страдала многообразными фобиями, маниями и девиациями, необходимо принять и осознать содержание вытесненного отвергнутого знания, а для этого необходимо заняться его систематическим изучением, отвергнув предрассудки, порожденные полемическим дискурсом. В таком контексте исследования эзотеризма должны стать междисциплинарной сферой, имеющей потенциально «огромные возможности для переворота в основополагающих взглядах гуманитарных наук на историю западной культуры»[462].

Завершим эту тему словами самого Ханеграаффа о месте дисциплины исследования «западного эзотеризма» в современности, ее перспективах и задачах:

Существует явная тенденция полагать, будто наша область связана с историей «эзотерических традиций» как более-менее автономного феномена, не признавая факт ее радикальной междисциплинарности. Недостаточно осознается, что западный эзотеризм как предмет научного изучения не входит ни в одну из традиционных научных дисциплин, но принадлежит им всем: религиоведению, философии, истории науки, литературоведению, искусствоведению, музыковедению и общественным наукам. Если мы представляем исследования «западных эзотерических традиций» как автономную область, то оказываем ей плохую услугу, потому что в этом случае у специалистов других областей гуманитарного знания окажется мало (или вовсе не окажется) причин интересоваться ею. Вместо этого нам следует признать, что, например, историки искусства имеют право рассматривать эзотеризм как недооцениваемое измерение своей собственной области. То же можно сказать про историков философии, историков науки и т. д. […] Короче говоря: нам нельзя предоставлять своей научной дисциплине вариться в собственном соку, со своим набором излюбленных авторов и т. д.: подобный провинциализм неуместен для наших исследований. Мы должны распахнуть двери для всех гуманитарных и общественных наук[463].

«Коперниканский переворот» в изучении эзотеризма

Теперь вернемся к началу нашего обзора идей Ханеграаффа, точнее к его критике религионизма и эссенциализма в религиоведении в целом и в изучении эзотеризма в частности. Такое отношение к эссенциализму в описаниях эзотеризма было центральным для него на протяжении почти двадцати лет и нашло полное отражение в его фундаментальном труде «Эзотеризм в академии», где Ханеграафф продемонстрировал, как категория «западного эзотеризма» была сначала сконструирована в рамках христианского апологетического дискурса, а затем унаследована просвещенческим дискурсом Нового времени и от него современными научными исследованиями. Казалось бы, в сконструированной категории нет смысла искать какую-то основу, но любопытно то, что Ханеграафф не до конца выдерживает тон последовательного конструктивизма и препарирования интеллектуальной истории в духе Фуко.

Уже в «Эзотеризме в академии» есть смутные указания на то, что творчество Ханеграаффа обретает эссенциалистские черты и ключевой здесь, как ни странно, становится категория гнозиса[464]. В конце книги автор, рассматривая возможность систематического определения эзотеризма в истории его исследований, предполагает, что в эзотеризме можно выделить две характеристики: тяготение к космотеизму[465] и гнозис. Гнозис, по Ханеграаффу, есть логическое следствие эманационистской сущности космотеизма и понимается им как опытное приобщение к высшему уровню бытия. Эзотерический дискурс характеризуется не столько «претензией на высшее или идеальное знание, но скорее путем утверждения того, что знание абсолютной реальности возможно и доступно для тех, кто стремится к нему»[466]. Эта же линия аргументации с выделением особой важности категории «гнозиса» для понимания западного эзотеризма была продолжена Ханеграаффом в докладе, сделанном на симпозиуме «Путь гнозиса» в апреле 2013 года в Москве[467]. Позже такие рассуждения нашли полное раскрытие в книге «Западный эзотеризм: Путеводитель для запутавшихся», претендующей на роль учебника, и были воспроизведены в главе с говорящим названием «Гнозис», написанной ученым для кембриджского руководства по западному эзотеризму и мистицизму, вышедшего в 2016 году.

Обобщить современные размышления Ханеграаффа на эту тему можно следующим образом. В религиоведении вот уже многие годы преобладает тенденция чрезмерной рационализации, когда религиозные учения сводятся почти исключительно к букве, при этом об опыте самих верующих не говорится почти ничего, а ведь именно опыт и составляет суть религиозной жизни[468]. В этой связи с эвристической точки зрения категория гнозиса обладает большим потенциалом для исследований западного эзотеризма, поскольку она единственная напрямую касается опытного его измерения, но для ее продуктивного использования нужно разорвать плотную связь этого термина с историческим гностицизмом. Во многом из‐за этой связи «гнозис» не получил широкого религиоведческого признания, поскольку начиная с ересиологической полемики раннего христианства шла тенденция его стигматизации, унаследованная как историей философии, так и религиоведением. Лишь в последнее время в исследовательской литературе рассматриваемая категория наконец вновь вернулась к своему исторически более корректному значению «экстатического восхождения… непосредственного восприятия […] единства с высшей реальностью…»[469]. Именно такое понимание, по Ханеграаффу, характерно для парадигматического текста «Corpus Hermeticum» и внутренне присуще всему западному эзотеризму. В герметических текстах адепт, встречаясь с откровением, знает, что он видит и слышит, но вместе с тем открывает, что сам принадлежит миру света, из которого исходит откровение.

Для пояснения значения гнозиса в истории мысли Ханеграафф выстраивает условную схему трех типов познания. Познание реальности через разум выражается в науке и философии, знание здесь сообщается посредством языка, воспроизводится и подтверждается в эксперименте. Вера, другой тип познания, также дискурсивно сообщается, но убеждение в сообщаемом полностью зависит от личного опыта каждого верующего. Третий тип познания — гнозис — не может быть не только экспериментально проверен, но даже и сообщен дискурсивно. При этом гнозис не отвергает веру или разум, он лишь показывает их ограниченность, претендуя на то, чтобы вывести познающего на лежащий над этими категориями уровень познания истины. Поэтому большинство эзотерических систем легко комбинировались как с научным знанием, так и с религией, при этом отличаясь от них. Жесткая оппозиция между тремя типами познания — достояние позднего модернитета, когда и наука, и религия стали намеренно отгораживаться от эзотеризма, а для эзотеризма

гнозис, как правило, стал восприниматься