Человек со свинцовым чревом - Жан-Франсуа Паро

Николя порылся в кармане сюртука. Там было обычное его содержимое: черная записная книжка, графитный карандаш, перочинный нож, мелочь, носовой платок, табакерка и кусок сургуча.

— Страница из записной книжки и этот карандаш годятся?

— Да, подойдут.

Николя аккуратно вырвал листок из книжки, разгладил его и вместе с карандашом протянул пленнику. Тот прижал листок к стене и, послюнявив кончик карандаша, принялся что-то писать очень мелким почерком. Николя отметил, что Трюш не остановился ни на мгновение, и это значило, что он заранее долго обдумывал то, что хочет передать. Он написал около двадцати строк убористым почерком, затем аккуратно сложил листок, словно хотел его спрятать. Он смущенно взглянул на Николя.

— Месье Ле Флош, не поймите мою просьбу неправильно: я просто хочу вас защитить. Для вас будет лучше ничего не знать о содержании этого письма. Я знаю, что вы уважаете мои чувства, но не уверен, что адресат этого письма столь же доверяет вам. Знаете ли вы, как можно запечатать это письмо?

— Нет ничего проще. У меня есть кусок сургуча для опечатывания комнат. Я отломлю от него кусочек, вы запечатаете письмо и поставите на нем свой знак.

Трюш облегченно вздохнул, как будто с груди его упал тяжкий груз. Николя подумал, что, попав в беду, он обрел определенное достоинство. Посредственность и даже некоторая грубость уступили место страданию, но казалось, что он успокоился, обретя уверенность в своей судьбе. Время свидания вышло. Николя спрятал записку в карман сюртука. Собравшись уходить, он в последний раз обратился к пленнику:

— Почему я?

— Потому что вы — честный человек.

Николя постучал в дверь. В замочной скважине повернулся ключ. Смотритель вошел в камеру и забрал свой факел. Посетитель обернулся и поклонился в сторону пленника, силуэт которого уже утонул в тени.

Николя боялся, как бы не возникло какое-нибудь препятствие, которое помешает ему встретиться с маркизой де Помпадур; тут он ничего не сможет сделать. Как только он сообщил о своем желании месье де Сартину, от которого ничего не скрывал, все препятствия были устранены, и достигнуть желаемого оказалось значительно легче. Генерал-лейтенант полиции сразу же обратился с просьбой к министру, и тут же отправил Николя во дворец Бельвю, где в это время находилась фаворитка. Можно было быть уверенным, что он встретит ее там в самом скором времени. Сартин порекомендовал ему выбрать лучших лошадей из конюшни на улице Нев-дез-Огюстен и во весь опор скакать в Севр. Николя, теперь уже достаточно осведомленный о привычках сильных мира сего, предположил, что за этой спешкой и дарованной ему помощью кроются мотивы, смысл которых пока оставался для него в тени.

Как только Николя прибыл в Бельвю, его провели в апартаменты маркизы, В бело-золотом будуаре, слишком жарко натопленном огнем в камине, маркиза ожидала его, сидя в глубоком кресле. Она тонула в волнах серой и черной ткани. Николя вспомнил, что двор носит траур по царице Елизавете Петровне, на прошлой неделе скончавшейся в Санкт-Петербурге. Когда он подошел, маркиза вяло протянула ему руку, но тут же отдернула ее из-за сильного приступа кашля. Николя подождал, пока он пройдет.

— Месье, я должна выразить вам свое восхищение по поводу дела, которое вы так блестяще завершили. Вы еще раз заслужили право на нашу признательность. Месье де Сен-Флорантен рассказал нам все в подробностях.

Николя ничего не ответил и поклонился, отметив это «мы». Он спросил себя, включала ли эта величественная формулировка также и короля…

— Мне сказали, вы желали меня видеть?

— Да, мадам. Дело в том, что месье Трюш де ля Шо, королевский гвардеец, только что осужденный за преступление второй степени против короля, изъявил желание встретиться со мной. Во время нашей беседы он передал мне письмо, адресованное вам. Я не решился отказать в услуге человеку, часы которого сочтены.

Она с горячностью покачала головой.

— Не странно ли это, месье, что верный слуга короля соглашается стать посредником столь подозрительной личности?

В глубине души Николя думал, что гвардеец куда большим был обязан маркизе. Но ему следовало быть осмотрительным. Он видел, что фаворитка очень легко обернула ситуацию в свою пользу. Тогда он решил идти напролом.

— Были времена, мадам, когда вы находили его для себя весьма полезным.

— Это уж слишком, месье. Я вам не позволю…

Он прервал ее.

— Я также думаю, что в ваших интересах, и, возможно, в интересах Его Величества, принять адресованную вам записку, в которой обвиняемый, может быть, пожелал сообщить вам полезные сведения.

Она улыбнулась и забарабанила пальцами по ручке кресла.

— Состязание с вами, месье Ле Флош — истинное удовольствие!

— Всегда к вашим услугам, мадам.

Он протянул ей записку. Маркиза внимательно оглядела ее, не открывая.

— Вы знаете ее содержание, месье Ле Флош?

— Никоим образом, мадам. Я помог месье де ля Шо обеспечить сохранение его тайны.

— Я это вижу.

Она сорвала печать и погрузилась в чтение. Затем проворным жестом бросила листок в огонь, где он в мгновение исчез.

— Месье Ле Флош, благодарю вас за все. Вы верный слуга короля.

Она протянула ему руку и попрощалась. Николя, в свою очередь, поклонился и вышел. Когда Николя галопом скакал по берегу Сены, в голове его пронеслась мысль о том, что, возможно, он больше никогда не увидится с фавориткой. Между ними было так много невысказанного, того, что легло на них тяжким грузом, и уже никогда не позволит сохранить в их возможных будущих встречах былую легкость и открытость.

Вторник, 5 февраля 1762 года

Николя со своей чашкой горячего шоколада сидел напротив месье де Ноблекура, который, водрузив на нос очки, читал газету. Кир лежал у него на коленях и все время пытался просунуть морду между газетой и внимательным взглядом своего хозяина

— Что вы читаете? — спросил Николя.

— Мой дорогой, это «Газетт де Франс». Это новинка — она выходит с 1 января, по понедельникам и пятницам.

— И какова ее цель?

— Во-первых, удовлетворить любопытство публики по поводу событий и открытий всякого рода, а во-вторых, составить свод мемуаров и деталей, которые послужат Истории. Во всяком случае, так они заявляют в своем проспекте.

— И какие у нас новости?

— Есть одна, которая особенно вас заинтересует. Ваш Трюш де ля Шо получил весьма странную привилегию. Ему смягчили наказание, и вместо того, чтобы колесовать, его всего лишь, так сказать, повесили…

Николя подскочил на месте.

— Помните, я по большому секрету рассказал вам о своей последней встрече с гвардейцем? Я продолжаю быть уверенным в том, что у него с мадам де Помпадур был общий секрет. Возможно, она попросила о снисхождении к нему. О, конечно же не напрямик!..

Он не мог продолжать. Уже много дней его не прекращало преследовать ужасное подозрение. По зрелом размышлении Николя задался вопросом об истинной роли фаворитки во всем этом деле. Его поразила манера, в которой гвардеец немедленно признался в своем преступлении. Все происходило так, как будто он был уверен в том, что никакого наказания не последует, и преступление сойдет ему с рук. Или, может быть, совершив его, Трюш лелеял надежду получить прощение с помощью этой могущественной особы. Вероятно, записка, которую передал Николя, растрогала фаворитку, и гвардеец получил поблажку, если только можно считать привилегией повешение в сравнении с колесованием.

Невольным посредником какой последней сделки стал Николя? Трюш де ля Шо, конечно, знал, что не сможет сохранить себе жизнь, но он мог поторговаться по поводу условий казни[26]. В сущности, это было ужасным предположением, но маркиза де Помпадур могла приказать ему разыграть покушение на короля. Движимая ненавистью к иезуитам, руководимая ревностью к юным любовницам короля и искренне взволнованная реальной опасностью, угрожающей жизни ее любовника, она могла решиться бросить подозрение на Общество. Конечно, это было лишь предположение. Николя попробовал избавиться от этих ужасных мыслей и обратил свое внимание к словам месье де Ноблекура.

— Конечно, он много знал, а пытки заставляют говорить даже самых стойких. Возможно, это и есть причина смягчения наказания. В любом случае, дело Рюиссека и эта смехотворная попытка покушения не исправят ситуацию с иезуитами. Они проиграли, и даже если выяснилось, что они невинны в этом деле, на них будут продолжать клеветать.

— Многие упреки в их отношении несправедливы.

— Я с вами согласен. В их учении гораздо больше здравого смысла, чем у всех этих янсенистов, которые вот уже сорок лет морочат нам голову. Знаете, Николя, иезуиты в конце концов будут изгнаны. Их учение будет истреблено. А ведь все мы — их ученики! Так мы докатимся до прусского короля!