Стервятник - Александр Бушков

Пора. Остановился, прихватив левой рукой запястье правой, тщательно прицелился пониже спины и, охваченный злобной радостью, плавно потянул спуск.

Два выстрела хлопнули на тихой улочке совсем негромко. Шагавший впереди человек дернулся, его словно бы бросило вперед. Родион, не в силах остановиться, выстрелил еще два раза, чтобы избавиться от мерзкого ощущения, будто промахнулся. И оно схлынуло, это ощущение. Осмелившийся столь долго и столь хамски оскорблять его сопляк скорчился, будто собираясь завязать шнурки на ботинках, вскрикнул, охнул протяжно, попытался левой рукой нащупать место, куда неожиданно вонзилась колючая боль. И осел на грязноватый асфальт. Стоны напоминали щенячий скулеж.

Вот это было настоящее торжество, упоительное, яростное… Увы, нельзя было им наслаждаться долее. Родион рявкнул:

– Говорили тебе, козел, следи за речью!

И опрометью кинулся бежать к машине – из-за поворота мелькнул свет фар, автомобиль был еще далеко и ехал неспешно, но следовало побыстрее уносить ноги…

Глава двадцатая

Вестерн по-шантарски

Голова не то чтобы болела – просто над левым виском, поближе ко лбу, что-то мягко пульсировало, вызывая лишенное боли, но слегка беспокоившее из-за своей необычности ощущение, будто черепная кость с равномерными интервалами выгибается наружу и тут же опадает, как воздушный шарик, подсоединенный к велосипедному насосу. Несколько раз Родион даже прикладывал ладонь ко лбу – но кость, разумеется, оставалась неподвижной. Понемногу ощущение то ли пропало, то ли стало привычным и оттого не чувствовалось более, как не чувствует человек бег крови по венам.

Видимо, тот удар головой все же не прошел бесследно, и организм реагировал постепенно затухающими безмолвными рапортами. В эту ночь ему приснилось не убийство, как следовало бы ожидать согласно классикам, холодный окровавленный труп не торчал у изголовья, стеная и проклиная душегуба. Сон был длинный и яркий, как улица под солнцем: Родион лежал на белой постели, не в силах пошевелиться, то ли привязанный, то ли в параличе, и все вокруг было белое, куда-то влево уходили от предплечья шланги и провода. Никто так и не вошел, никто ему не объяснил, где он находится и почему. Сон состоял из того, что Родион лежал, не в силах пошевелиться, лежал, не зная, сколько времени прошло и есть ли здесь вообще время, лежал, не способный ни о чем думать. И никак не мог проснуться, хотя напрягался, как мог, пытаясь прорвать невесомую завесу и вернуться в реальность, лежал, лежал, лежал…

Утром он почувствовал себя слегка разбитым – не из-за странного ощущения под черепом, а из-за полного отсутствия в дурацком белом сне всякого действия, всяких разговоров и мыслей. Если подумать, это было похуже кошмара с чудищами и ужасами…

Когда он появился в кухне, Лика уже была при полном параде – Мадам Деловая Женщина во всем блеске, стоившем немаленьких денег. Она давненько уже завтракала, подражая европейским традициям. Вот и сейчас допивала свой свежевыжатый импортной машинкой апельсиновый сок, левой рукой держа под подбородком салфетку, чтобы второпях не капнуть на платье. Скосила на него подведенный глаз, не поворачивая головы:

– Зойку ты отвезешь в школу или я прихвачу?

– Я, – сказал он. – Запросто.

– Родик, понимаешь, тут такое дело… Дите комплексует слегка. Школа престижная, машины подъезжают сплошь респектабельные, ее из-за твоей «копейки» вышучивают чуточку…

– А кто говорит про «копейку»? – спросил он солидным тоном. – Я ее на «форде» отвезу.

Лика чуть не поперхнулась соком, торопливо подхватив салфеткой донышко стакана:

– Наче-ом?

– На «форде», – сказал он. – Машина такая, в Америке делают…

– На чьем?

– На моем. Который я купил.

– А тебе не приснилось?

– Я документы вчера на холодильник бросил, глянь, если не веришь…

– И позвольте вас спросить, мистер, на какие же шиши вы «форды» покупаете?

– На заработанные, – сказал он, чувствуя себя на высоте. – Что ты округлила глазки? Мы ведь тоже кое-что могем… Уж извини, что раньше не говорил, но ты-то должна понимать насчет коммерческой тайны и неуместности преждевременных восторгов…

– Сюрреализм какой-то, – покачала головой Лика. Одним глотком допила сок, вышла в прихожую и вскоре вернулась, покачивая головой, как китайский болванчик: – В самом деле, документы… Родик, задал ты мне ребус поутру…

– Интересно, в чем тут ребус? – не без мстительности усмехнулся он. – Если ты на мне поставила крест, это еще не значит, что весь мир должен этой установке следовать…

– Да не ставила я на тебе крест, – сказала она оторопело. – Просто…

– Просто каждый уважающий себя американский миллионер был в молодости чистильщиком сапог, – сказал он, наслаждаясь ее изумлением. – Не слышала такую истину? Надоело мне чистить сапоги, вот и все.

Определенно ей хотелось о многом поговорить и многое спросить, но времени не было. Лика, бросив взгляд на часы, промокнула губы салфеткой, махнула рукой:

– Бежать пора, потом поговорим…

Но перед тем, как исчезнуть, задержалась в дверях и бросила на него чуть беспомощный взгляд, преисполненный растерянности, изумления и еще чего-то схожего. Именно такого взгляда он и ожидал, получив нешуточную моральную сатисфакцию.

Вышел на балкон, успел еще заметить, как Лика садится на заднее сиденье черного БМВ, и в полном блаженстве души громко замурлыкал мелодию из «Крестного отца», почесывая пузо.

Вторую порцию бодрящего удовлетворения он получил, когда вышел с Зоей во двор и неторопливо распахнул дверцу «форда» на глазах соседа и его приятелей, торчавших возле низкой белой «японки». Уставились так, что Родион ощутил нечто схожее с оргазмом, и медленно проехал мимо, не удостоив их и взгляда. Зато видел в зеркальце, как они таращатся вслед.

Увы, Зоя не проявила ожидавшегося восторга – приняла известие о появлении в хозяйстве «форда» не равнодушно, конечно, но с неприятно царапнувшим его спокойствием. А ведь ради нее, если подумать, и старался… Словно хозяйка ста кукол, получившая в подарок сто первую, восприняла, как должное, поерзала на сиденье, побаловалась с кнопками стеклоподъемника, но ни ликования тебе, ни даже восторга…

– Круто? – спросил он, и реплика показалась заискивающей.

Зоя пожала плечиками:

– Нормально. А телевизора нет? У мамы в бээмвэшке видел, какой телевизор? И холодильник скоро поставят…

Словом, отъезжая от школы, он почувствовал себя генералом, у которого неожиданно украли победу. Победа-то произошла, но вот ожидаемый триумф отменили, никаких тебе золотых колесниц, золотых венков над головой и рева труб. Это ты полагал, что свершил нечто достойное триумфа, – окружающие другого мнения…

Ну и наплевать. Не очень-то и хотелось. Он сделал все, что было в его силах, старательно пытался укрепить истончившиеся ниточки, соединявшие с женой и дочкой. Значит, не судьба…

…Знаете ли вы шантарскую ночь? О, вы не знаете шантарской ночи! Необъятный небесный свод раздался, раздвинулся еще необъятнее – и с шипением мечутся по нему разноцветные ракеты, запускаемые в обильном множестве вдребезину пьяными курсантами зенитно-командного училища, отмечающими восьмисотлетие своих славных войск (берущее начало с произвольно вычисленной даты славного подвига Алеши Поповича, сшибшего с небес Змея Горыныча кстати подвернувшейся оглоблей). Божественная ночь! Очаровательная ночь! Недвижно, вдохновенно стояли леса, полные мрака, и в лесах этих расстается с невинностью не одна дюжина шантарских юных красавиц, кто по согласию, кто приневоленно. Весь ландшафт спит. Только цыгане ромалэ Басалая, барона из Ольховки, мечутся по притихшему городу, как грешные души в аду, развозя по замаскированным торговым точкам пакетики с травкой и порошочком. Как очарованный, дремлет в низине меж лесистых сопок град Шантарск. Все тихо. Благочестивые люди уже спят.

А вот неблагочестивым спать некогда – самая рабочая пора…

…Родион перемещался по залу ожидания аэропорта «Ермолаево» без малейшей суетливости, чтобы не бросаться в глаза. Неспешно и уныло бродил, как человек, у которого впереди масса времени, а убить время решительно нечем. Подобно подавляющему большинству пассажиров, силился найти развлечение буквально во всем: в двадцатый раз озирал расписание, торчал у сувенирных и газетных киосков, поднимался на второй этаж, спускался неторопливо, выходил покурить в ночную прохладу, глазел по сторонам с бесцеремонностью зеваки, знающего, что никого из этих людей он больше не встретит. Особой опасности налететь на знакомого, от скуки обязательно кинувшегося бы поболтать, не было – для знакомых с «Шантармаша» полеты на аппаратах тяжелее воздуха давно уже стали недостижимой роскошью. А более удачливые, из другого круга, как правило, подъезжали на собственных машинах к самому отлету и сразу шли на регистрацию, не бродя бесцельно по залам.