Посторонним В. - Наташа Апрелева

Чуть лишнего отвлекся, зачитался американским народным детективом про Ниро Вульфа с его орхидеями, заболтался с фининспектором о поэзии – и любуйся на остывающие сверкающие уголья всех оттенков черного, раздувай заново из искры пламя, развлекайся.

Вот мы вдвоем сидим и подкладываем в наш костер дрова. Я разожгла, большая мастерица, тут есть свои секреты, дорогой, просто ты их не знаешь. Касаемся друг друга бедрами, локтями. Ты – полено, я – полено. Ты – веточку, я – веточку. Хороший огонь, ровный такой, сильный. Пламя гудит, дерево трещит, завораживает. Это тебе не синим цветком горит газ. Эта штука посильнее Фауста Гете будет. Потом ты – поспать, отдохнуть, и я работаю какое-то время за двоих, ну какая разница, кто бревно подбросит, костер-то общий, наш с тобой: раз полено, два полено, раз веточку, два веточку, и еще прутик, и кочергой, и поворошить. И еще притащить со травы двора, дополнительные дрова. И еще. Тяжело. Ничего страшного. Раз полено, два… И кочергой. Мне несложно, одно удовольствие, я сама, сама хочу. Дополнительные дрова неожиданно кончились. Только что целые штабеля громоздились! Нету, нету. Оооооо, нарубить? Напилить? Наколоть? А я смогу? Было бы желание, моя дорогая, сложного тут ничего, ииии-рраз, ииии-два… И три. А говорила, не сможешь. Давай, тащи скорее, надо успеть, а то потухнет, а то погаснет, да пошевеливайся же ты, что, пальцы ободрала? Любимейший ноготок во французской темно-темно-шоколадной эмали сломала? Фигня война, главное маневры, смотри, как радостно бьется в тесной печурке огонь, и на поленьях смола, как слеза.[25] Нет у меня никакой смолы, это сосна плачет, а я березовых, добротных поленьев приготовила, и еще дубовых, особо ценных, и еще вишневых и яблоневых веточек – для аромата, ты же эстет, да? Любишь все красивое? Посмотри, как красиво! Не смотришь? Не хочешь? Надоело бессмысленно пялиться? Да ерунда, я читала в литературе, что живой огонь не может наскучить!.. а тебе – может, да?..

Уффффф, устала… Эй, мой грустный товарищ, махая крылом, кровавую пищу клюешь за окном? Не хочешь подежурить немного; товарищ, я вахту не в силах стоять, сказал кочегар кочегару. Огни мои в топке совсем прогорят, сдержать не могу я уж пару. Ты вахты не кончив, не можешь бросать, механик тобой недоволен, ты к доктору должен пойти и сказать, лекарство он даст, если болен.

Нет? Ты до сих пор – поспать, отдохнуть? Нннну лллладно, я тут пока. Выползти на двор… Оххххуеннно тяжжжеллло… Уууууфффф…

Гражданин, а вы, собственно, кто? Что это вы сгрудились здесь, у нашего с Возлюбленным заветного костерка? Что это у вас в руках, любезный? Идите прочь, мон колонель, со своими неясными дровами. Нет, позвольте, позвольте, что вы делаете??!! Отойдите от печки. Извольте. Я сама, я сама. Или вот мой товарищ сейчас. Проснется. Может быть. Я в него верю. Вроде бы. Какое вы отношение вообще?!. Да кто вам дал право?!.

Ну вообще-то я действительно устала. Вы подкиньте там пару дровишек, ага, спасибо. Кочерга – вот она, я в углу прислонила. Хорошо. Это – это я поранила руку, когда дрова пилила. Это – угольком обожглась, отлетел, нет, мне не больно, подуть? спасибо, да. Приятно. Неожиданно. Да, это я все сама, сама. А вы можете?! Ой, вот это было бы классно. Спасибо. Спасибо. Как вы быстро управились! Я бы полдня мудохалась с этим топором… Давайте, я подброшу, уфф, жарко. А теперь вот яблоневую веточку, будет чудно. Да вы садитесь ближе, да, конечно, сюда. Касаемся друг друга бедрами и локтями.

А этого? Ну давайте отодвинем, что он тут… в самом деле… разлегся.

00.00

Замечательно жарко я натопила баню, загрузилась первой партией, оставив мальчишек с воплями носиться по дому, саду, огороду. Надо было сосредоточиться, настроиться. Еще раз выверить интонацию. Все имеет значение.

Разделась в предбаннике, торопливо развесила одежды, сняла цепочки, надела специальную шляпу, фасон «черепашка», мне очень идет. Традиционно забралась на стул – разглядывать себя в микрозеркало. Ничего, в общем-то, не изменилось с прошлой-то недели.

Так волновалась, что пальцы плясали, колени дрожали, голова вообще представлялась пустой и светящейся. Светлячок, тоже мне. Он живой и светится.

Вошел Олаф, праздничный, светлый, улыбался тепло, стало еще страшнее.

Как я его сейчас. Оглушу монтировкой по голове, в лежащего воткну кухонный хороший немецкий нож, лезвие 20 см, люблю большие, отлично лежит в руке, и буду неспешно проворачивать, по часовой стрелке, и при этом заботливо интересоваться: «Ну ты как? Не очень больно? Ты уже лучше?»

– Ну что, готова? – бодро спросил.

Не могу даже представить, как я вела бы серьезные разговоры, будучи мужчиной. Вот тут я взяла и разревелась. Сидела, голая, в шляпе, хрюкала носом, заливалась слезами и сбивчиво и облегченно рассказывала.

Достаточно долго, потому что Олаф взял меня за мокрую руку и спокойно сказал: «Вера, я со второго раза все понял, в третий уже не надо…»

Налил мне чаю из термоса, я заварила: крепкий и сладкий.

– Что ты так расстраиваешься, я так смотрю, Он не при смерти? Лежит просто на вытяжке? Да там таких пациентов вся Пироговка забита – не наплачешься, не нарасстраиваешься…

Мысли мои если и были, то ужасно путались, наезжали одна на другую, очень хотела объяснить, что это же я, я, я во всем виновата, я мечтала забыть В., вытравить его из себя, изгнать, тоже мне, экзорцистка, и поэтому он сделался беззащитен, я забрала его ангела-хранителя, переманила себе, привечала, подкармливала, развлекала, и он не спас В., и В. разбился, и что там от него осталось вообще?.. Я виновата.

– Вера, то что ты сейчас говоришь – это полнейший бред. Ты успокоишься, сейчас мы все-таки пойдем попаримся, потом все обсудим. Ты считаешь своим долгом съездить к нему в больницу? Навещать больных твое любимое занятие? Съездишь, сходишь.

– Ты знаешь, я…

– Знаю.

И мы пошли, наконец, париться, и было хорошо накрываться волнами влажного обжигающего воздуха, а потом мы намазали меня медом – для кожи, и появился густой медовый аромат, и Олаф лизнул мне плечо.

00.30

Есть такой телеканал, «Здоровое ТВ», лично у меня числится под номером «13», но это случайно. Просто я нифига не умею настраивать телевизор, чтобы он как-то эти кабельные каналы вменяемо сортировал, это делается вручную чуть ли не с использованием нанотехнологий, и мне не по силам (ах, надо писать: не по мозгам). И вот по этому «Здоровому ТВ» круглосуточно вещают пятьдесят шесть тысяч разных психологов, и я иногда включаю, попадаю на какого-нибудь с виду негнилого дядьку и слушаю. Тетки-психологи, может, и неплохи, но это как-то искусственно все-таки.

Один профессор психологический меня просто заворожил. Подозреваю, что не только меня. Он очень умно говорил: вот выберите два любимых предмета в доме, которыми пользуетесь ежедневно. Ага. Выбрала я чашку и выбрала я крутящийся стул. А профессор-то продолжает, продолжает, опять же мне не по силам (ах, не по уму) повторить хоть как-то его умные рассуждения о природе вещей, но смысл оказался в том, что и чашка, и стул – суть звенья и составляющие части одного процесса, самого значимого для меня, на сегодняшний день. А что, так и есть. Пью кофе, сижу на стуле – набираю тексты на компьютере.