Ветхозаветные пророки - Мень Александр Владимирович

На субботних собраниях Второисайя выступал с речами, которые мы теперь назвали бы сионистскими. Но, в отличие от политического сионизма, в центре его проповеди стояло не просто национальное возрождение. Пусть свобода любого народа есть цель всегда достойная, но пророка одушевляло нечто гораздо большее, перерастающее племенные рамки. Для него «исход» был Религиозным подвигом общечеловеческого масштаба. С точки зрения чисто внешней восстановление карликового государства между Средиземным и Мертвым морями едва ли могло иметь значение для судеб мира. Но Второисайя, стоя выше мелкого национализма, не воспринимал Израиль как обычную нацию. Его убеждение можно было бы кратко выразить так: единый Бог всего человечества предназначил израильтянам роль Его благовестников в мире. Господь говорит:

Я образовал для Себя этот народ,

он будет возвещать славу Мою.

(42.21)

Для выполнения этой задачи Израилю нужен духовный центр, ось или стержень, вокруг которого он бы сплотился. Иерусалиму издревле было предначертано стать им; так говорили все прежние пророки. Сион явится опорой не только для сынов Иакова, рассеянных по земле, но и для каждого, кто «станет прибегать к имени Господа».

От Меня изойдет Учение,

и Правда Моя будет светом для народов!

Правда Моя близка, спасение Мое явлено,

руки Мои дадут справедливость народам,

на Меня будут уповать Острова!

(51.4–5)

«Островами» в Ветхом Завете называли Греческий Архипелаг, и, следовательно, пророк предвидел то время, когда весть о едином Боге будет возвещена и в далеком западном мире.

Пророк призывал во имя дела Божия побороть робость, оставить житейскую осмотрительность, пренебречь тяготами и лишениями. Разве не «кротких» и «неимущих» возлюбил Ягве?

Большую поддержку дело «исхода» получило среди духовенства. Для священников и левитов жизнь на чужбине была фактически лишена смысла. Не в пример своим собратьям в Египте, они строго держались предписания Торы и не совершали жертвоприношений вне Иерусалимского храма.

В то же время состоятельные люди не хотели и слышать о том, чтобы покинуть Вавилон. Для них это означало разорение. Самые патриотичные из них ограничивались тем, что вносили пожертвования на оснащение каравана.

Что мог возразить пророк на логичные доводы рассудительных людей, считавших «исход» безумной затеей? Он мог лишь ссылаться на то, что дело Божие не может оказаться тщетным. Все преграды рассеются как дым перед силой Господней. У Ягве — Свои замыслы, и Он знает, каким способом их осуществить:

Мои мысли — не ваши мысли,

и пути ваши не таковы, как пути Мои;

Но как небо выше земли,

так и пути Мои выше путей ваших.

(55.8–9)

В эти лихорадочные дни мыслями Второисайи целиком завладевает древнее сказание об исходе; он живет им, в его глазах оба события — старое и новое — как бы сливаются воедино. Времена Моисея переносятся в эпоху Кира. Пророк изображает странствие Израиля в землю обетованную в чудесном виде: горы скачут, как овцы, пустыня расцветает, как сад, превращаясь в Эдем.

Пророческое вдохновение отверзает глаза провидца: за картинами исхода и возрождения Сиона он прозревает Богочеловечество и евангельское Слово, обращенное ко всему миру. В качестве символа высочайшего Откровения он пользуется своим излюбленным образом живой воды: Новый Завет будет источником, который утолит духовную жажду человека.

Зачарованный этим неземным видением, пророк сумел заразить своими чувствами равнодушных, убедить сомневающихся, укрепить слабых. Под воздействием его речей иудеи все больше проникались мыслью о необходимости отправляться в путь.

Сборы проходили в возбуждении, хлопотах, спорах и молитвах. Старейшины составляли списки отъезжающих, люди продавали дома и скот, который не смог бы выдержать долгого пути; оставляли лишь вьючных животных.

По-видимому, в это время пришло известие о смерти Шешбацара, и наместником был назначен другой иудейский князь по имени Зерубабель. Вероятно, он был племянником Шешбацара и родился в изгнании, о чем свидетельствует его имя, означающее «дитя Вавилона», вместе с верховным священником Иошуей он возглавил караван, который к весне был готов выступить в путь.

Возвращение. Первые трудности

Иерусалим 538–530 гг.

Чем религия выше, тем уверовать в нее труднее.

Т. С. Элиот

По широкой равнине вдоль берегов Евфрата, тем же самым путем, каким некогда шел Авраам, продвигался теперь на север караван его потомков. Путь прямо на запад для них был закрыт, ибо там расстилалась мертвая сирийская степь, пересечь которую было практически невозможно. Путешественникам предстояло на протяжении сотен верст держаться реки и лишь потом повернуть на запад, направляясь к Палестине через Пальмиру и Дамаск. Большинство переселенцев шло пешком; старики же, женщины и дети ехали верхом и на повозках.

Из кого состоял этот отряд, возглавляемый потомком Давида и первосвященником? В основном то были бедняки, горячие головы и мечтатели, преисполненные веры в Царство Божие. С ними шли священники и левиты. Немалую долю составляли люди, которым нечего было терять на чужбине и которые надеялись начать новую жизнь в стране обетованной.

Библия исчисляет этот караван в 42.000 с лишним человек, но скорее всего здесь имеется в виду общее число вернувшихся из плена в первые годы. Кроме партии Шешбацара и Зерубабеля были, вероятно, и другие волны переселявшихся иудеев.

Хотя много евреев осталось в Вавилоне и какая-то часть их жила в Палестине, но именно караван, ведомый духовенством, сознавал себя истинным представителем народа Божия, «Остатком» по преимуществу. Свое возвращение эти люди понимали как исход всего Израиля из плена.

Шли обычно ночью, чтобы избежать палящего зноя. Когда удалились от Евфрата, путешествие стало изнурительным и трудным. В буквальном смысле предсказание пророка исполнилось: вместо расцветающего сада и потоков живой воды перед глазами путников стояли постоянно лишь выжженные солнцем пространства, однообразие бесконечной караванной дороги и столбы пыли, поднимаемые копытами мулов, верблюдов и лошадей. Но на первых порах это вряд ли смущало странников. Настроение было приподнятым, все прониклись тем духом бодрости и надежды, когда и голые камни пустыни могут показаться садом. Над колоннами непрестанно гремела музыка, звучали гимны, псалмы и старинные песни Израиля; они помогали не замечать усталости и обратить все помыслы к желанной цели.

Многие из идущих никогда не видели Иудеи и вероятно, представляли ее себе сказочной страной «текущей молоком и медом». Они всей душой рвались туда, надеясь удвоить свои силы одним лишь прикосновением к священной почве. Если среди спутников Моисея было немало роптавших и озирающихся назад, то во время этого похода энтузиазм, видимо, побеждал все прочие чувства. С точки зрения здравого смысла путешествие было риском, уходом навстречу неведомому. Но какое настоящее дело совершается без такого риска?

И вот Дамаск уже позади, караван шел теперь прямо на юг, продвигаясь по краю восточной пустыни. В обуревавшем путников нетерпении дорога казалась особенно долгой. Галилею отряд скорее всего оставил в стороне, чтобы избежать столкновения с ее жителями, которые неизвестно как могли встретить новоприбывших. Поэтому Иордан пересекли, вероятно, только у Иерихона.

Когда вступили в Иерусалим, всех охватили противоречивые чувства: радость возвращения и печаль при виде унылых развалин, отмечавших место бывшего храма и царского дворца. Город мечты предстал перед ними в виде голого холма, на котором среди обломков и щебня рос колючий кустарник.

Все немногочисленные обитатели округи стеклись в Иерусалим: и те, кто пришел раньше главного каравана, и те, кто чудом избежал угона в плен и влачил здесь убогое существование. Наступил праздник Кущей, во время которого по обычаю богомольцы жили в палатках. Это было нельзя более кстати, ибо новоприбывшие не имели над головой другого крова: в Иерусалиме не осталось ни единого целого дома.