Блокада. Книга четвертая - Александр Чаковский

Да здравствует наша славная Родина!

Наше дело правое, победа будет за нами!

Когда Сталин кончил говорить, в зале возникла буря оваций. И в этой буре, точно пробиваясь на поверхность бушующего моря, сначала едва слышно, но с каждой секундой все громче и громче, зазвучала мелодия «Интернационала».

Жданов встал первым. Поднялись и остальные. Неотрывно глядя на приемник, из которого неслись звуки великого гимна коммунистов, люди стояли вытянувшись, точно на военном параде, и глаза их были красными — то ли от напряжения, то ли от сдерживаемых слез.

Раздался голос Левитана:

— Мы передавали торжественное заседание Московского Совета депутатов трудящихся совместно с партийными и общественными организациями Москвы.

Бушующий, гремящий мир снова отдалился на тысячи километров…

На мгновение приемник затих. А через минуту все услышали привычный стук метронома.

Он смолк внезапно. Откуда-то из-за стен Смольного вдруг донеслись глухие звуки бомбовых разрывов. И почти тотчас же по радио объявили воздушную тревогу.

Через полчаса после окончания трансляции вернувшийся в свой кабинет Воронов позвонил по ВЧ начальнику Главного артиллерийского управления Красной Армии Яковлеву: не терпелось узнать подробности о торжественном заседании.

Только что пришедший с заседания Яковлев голосом, прерывающимся от волнения, сообщил, что происходило оно в метро, на станции «Маяковская».

Он продолжал что-то говорить, но слышимость стала отвратительной. Мешала и зенитная стрельба за стенами Смольного. Зажимая ладонью правое ухо и прижав трубку к левому, обычно сдержанный Воронов оглушительно кричал, что не может ничего разобрать.

Яковлев, голос которого доносился будто с другого края земли, все время повторял какое-то слово — то ли «снаряд», то ли «заряд», то ли «аппарат».

— Какой снаряд? Какой заряд? — раздраженно крикнул Воронов. — Повтори по буквам!..

Он схватил листок бумаги и карандаш.

— Петр! Петр! — в треске и шуме доносилось до него. — Андрей… Роман… Александр… Дамба… Завтра, завтра!..

— Какая дамба? — уже с отчаянием в голосе крикнул Воронов, механически записавший диктуемые слова.

— Дамба… дамба… Доронин… Дарья! — прорывались из трубки, казалось, начисто лишенные смысла слова. — Завтра, завтра!

Воронов в изнеможении опустил трубку на рычаг и придвинул к себе листок, вчитываясь в записанное. По первым буквам выходило: «парад». Сомнений быть не могло. Последнее слово, которое удалось расслышать Воронову, было «завтра». Это означало, что завтра, седьмого ноября, в Москве состоится традиционный военный парад!..

Воронов схватил листок и почти бегом направился в кабинет Жданова. Там уже никого не было, — видимо, все перешли работать в бомбоубежище.

Воронов быстро спустился вниз, миновал переговорный пункт, поспешно прошел по тесному коридору, сбежал по металлическим ступенькам еще ниже.

— Где Андрей Александрович? — запыхавшись, спросил он у сидевшего в маленькой приемной полкового комиссара Кузнецова.

— У себя, — ответил тот и кивнул на дверь в стене приемной.

В кабинете Жданова сидели все те, кто вместе с ним полчаса назад слушал речь Сталина.

— Андрей Александрович, завтра парад! — взволнованно объявил, переступая порог, Воронов.

В комнате все будто замерли. Это сообщение было слишком неожиданным, почти неправдоподобным.

— Я только что говорил с Яковлевым из ГАУ, — стараясь обрести свой обычный, корректно-холодноватый тон, продолжал Воронов. — Он мне сказал, что торжественное заседание проходило в метро, на станции «Маяковская», и что завтра в Москве состоится военный парад.

Жданов пожал плечами и неуверенно произнес:

— Николай Николаевич, что вы говорите, подумайте! Ведь парад нельзя провести в метро!

— Андрей Александрович, слышимость была очень плохой, почти ничего нельзя было разобрать, но это слово «парад» я попросил повторить по буквам. Вот оно!

И Воронов положил на стол перед Ждановым листок бумаги.

Жданов несколько раз перечитал написанное и проговорил все еще с сомнением в голосе:

— По первым буквам действительно получается «парад». Но почему вы решили, что парад будет завтра и в Москве? Вы же сами говорите, что почти ничего не расслышали.

— Речь шла именно о завтрашнем дне, за это я ручаюсь!

— Подождите, — сказал Жданов и решительно направился к двери.

Он вернулся минут через пять, сияя улыбкой.

— Вы правы, Николай Николаевич. Я только что связался с Москвой. Завтра на Красной площади действительно состоится парад. Я… я поздравляю вас, товарищи! Я…

Он не договорил, потому что раздался телефонный звонок.

Жданов снял трубку и назвал себя. Несколько мгновений слушал. Потом сказал:

— Я сейчас передам об этом командующему. Вам позвонят.

Лицо его изменилось. Улыбка исчезла. Он повернулся к Хозину:

— Из штаба МПВО сообщают, что противник сбросил на город электромагнитные морские мины огромной взрывной силы. Некоторые не разорвались, но товарищи полагают, что в них установлены взрыватели с часовым механизмом…

Когда после окончания трансляции торжественного заседания из Москвы немцы начали обстрел города, Жданов в первые секунды ощутил странное чувство облегчения. Он был рад, что обстрел начался не перед торжественным заседанием, не во время него, а именно после, и сотни тысяч ленинградцев смогли услышать речь Сталина.

Разумеется, Жданов не знал, что немцы, как это случалось уже не раз, стали жертвой собственной педантичности. Представить себе, что шестого ноября в находящейся на осадном положении советской столице состоится подобное заседание, они не могли. Но о том, что этот день является кануном главного революционного праздника, они знали отлично. Поэтому артобстрел и воздушный налет были запланированы немецким командованием именно на вечер шестого ноября с тем, чтобы продолжить их и седьмого. Все соответствующие распоряжения, касающиеся времени начала обстрела и бомбардировки, были отданы авиационным частям и артиллерии заранее, и быстро перестроиться немецкая военная машина оказалась не в состоянии, тем более что торжественное заседание длилось меньше часа. Поэтому первые бомбы и снаряды упали на ленинградские улицы уже позже.

Но, пожалуй, еще ни разу после массированного налета на город, предпринятого фон Леебом одновременно с его попыткой обойти Пулковскую высоту, не было такой страшной бомбардировки, как в ночь на седьмое ноября. Морские электромагнитные мины, впервые примененные врагом в Ленинграде именно в ту ночь, обрушивались на город вперемежку с фугасными бомбами. Сотни саперов и электриков тут же, во время бомбежки, пытались обезвредить мины и нередко гибли при этом. В воздухе кружились, падая на пустынные заснеженные улицы, сброшенные с самолетов листовки с одной, большими черными буквами напечатанной фразой: «Сегодня будем вас бомбить, а завтра хоронить».

Наутро седьмого ноября бомбежка и обстрел возобновились с новой силой.

Тем не менее Ленинградский радиокомитет организовал трансляцию парада с начала его и до конца. Сквозь гул вражеских самолетов, взрывы бомб, зенитную стрельбу громкоговорители на улицах, в заводских цехах Ленинграда разносили слова выступавшего на Красной площади Сталина.

Он говорил, что Германия уже потеряла четыре с половиной миллиона своих солдат, и еще несколько месяцев, еще «полгода, может быть, годик» потребуется для того, чтобы она лопнула под тяжестью своих преступлений…

В те страшные дни никто не мог знать, что не полгода, не год, а еще долгие три с половиной года предстоит советскому народу вести смертельную борьбу с врагом…

— Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова, — неслись из тысяч репродукторов слова Сталина. — Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!

И казалось, именно для того, чтобы заглушить эти слова, с грохотом взрывались все новые и новые немецкие снаряды и бомбы, обрушивавшиеся на Ленинград — колыбель великой революции.

Но все было тщетно. Где бы ни находились в эти минуты ленинградцы — в цехах ли, не покидая своих рабочих мест, несмотря на вражеский налет, в убежищах или до́ма, — они слушали речь Сталина.

А когда грохот артиллерии, взрывы бомб заглушали его голос, люди старались домыслить то, чего не смогли, услышать, вкладывая в уста Сталина те слова, которые ждали от него.

Восьмого ноября Военный совет Ленинградского фронта собрался на заседание, чтобы заслушать очередное сообщение Лагунова о ходе строительства автотрассы Заборье — Новая Ладога.