Убийцы Российской Империи. Тайные пружины революции 1917 - Виталий Оппоков

«Русский» социал-демократ, показывал Плеханов, возвратился в Германию «не с пустыми руками», а обладателем «миллионного состояния». Объяснить, как это тому удалось, Плеханов не мог, но сообщил Александрову пересуды о том, что Парвус нажил капитал «хлебными спекуляциями во время войны». Политическое лицо тоже изменилось: теперь он примкнул не к левому, а к правому крылу германской социал-демократической партии. Это его «новое лицо» нашло отражение в издаваемой Парвусом в Мюнхене газете, прославлявшей подвиги германского генерал-фельдмаршала Гинденбурга, подавившего впоследствии Ноябрьскую революцию в Германии, явившегося одним из руководителей интервенции против Советской России, передавшего в 1933 году, будучи президентом, всю власть нацистам.

«Скромный» Плеханов не забыл отметить и свои «заслуги». Он говорил Александрову: «Не без гордости добавлю, что в Германии Парвус написал против меня брошюру, распространявшуюся германским правительством в лагерях военнопленных. В этой брошюре он обвинил меня в том, что я изменил революции и т. д.».

Вот, оказывается, какое это страшное зло было — Парвус, которому поклонялся Троцкий (неважно, что это было в давние молодые годы последнего) и который финансировал «шпионскую деятельность большевиков» из своего «нечистого состояния», пополняемого за счет немцев и доверчивых людей типа Горького.

Не менее, чем Парвус, приобрел скандальную известность (по отзывам того же Плеханова) и сам Троцкий. Газета «Голос», выходившая в 1914 году, «главным сотрудником и, вероятно, редактором» которой он являлся, распространялась среди эмигрантов, «у которых преобладало пораженческое направление». Французы, не привыкшие к языку русских пораженцев, «очень скоро пришли к заключению, что „Голос“ издавался на немецкие деньги», и его поэтому закрыли. «В конце концов французское правительство, которое было склонно видеть в Троцком немецкого агента, выслало его из Франции. Это было приблизительно в середине 1916 года. Из Франции Троцкий выехал в Америку», — так обвинил Плеханов Троцкого. Но затем, вроде спохватившись, поправился: «Какие основания были у французского правительства считать Троцкого немецким агентом, а „Голос“ издававшимся на немецкие деньги, я не знаю. Если бы у французского правительства были неоспоримые доказательства этого, то оно не ограничилось бы высылкою. Не думаю также, чтобы в приказе о высылке Троцкого содержалось что-либо о том, что его считают немецким агентом».

Не было серьезных оснований, надо полагать, и у английского правительства, подвергшего менее чем через год Троцкого аресту, поскольку спустя месяц он был освобожден. Любопытно, что ходатайствовало об освобождении Троцкого Временное правительство, видимо, надеясь, что с его приездом в Россию он окажется полезным в борьбе с большевиками и в их компрометации. Еще более примечательно то, что следствие, возглавляемое Александровым, даже не посчитало нужным привлечь Троцкого наряду с другими активными участниками «июльского вооруженного выступления» к ответственности, хотя он накануне этих событий проявлял завидную, впрочем, как всегда, активность. Об этом свидетельствует приобщенное Александровым к делу заявление Троцкого, зарегистрированное в Министерстве юстиции 17 июля 1917 года под № 4090 и переданное следователю прокурором Петроградской судебной палаты. Вот его текст:

«Временному правительству.

Граждане министры!

Мне сообщают, что декрет об аресте, в связи с событиями 3–4 июля, распространяется на тт. Ленина, Зиновьева, Каменева, но не затрагивает меня.

По этому поводу считаю необходимым довести до Вашего сведения ниже следующее.

1. Я разделяю принципиальную позицию Ленина, Зиновьева и Каменева и развивал ее в журнале „Вперед“ и во всех вообще своих публичных выступлениях.

2. Отношение мое к событиям 3–4 июля было однородным с отношением названных товарищей, а именно:

а) о предполагаемом выступлении пулеметного и других полков т.т. Зиновьев, Каменев и я впервые узнали в заседании соединенного Бюро 3 июля, причем мы немедленно предприняли необходимые шаги к тому, чтобы это выступление не состоялось; в этом смысле т.т. Зиновьев и Каменев снеслись с центрами большевистской партии, я — с товарищами по „междурайонной“ организации, к которой принадлежу;

б) когда демонстрация тем не менее состоялась, я, как и тт. большевики, многократно выступал перед Таврическим дворцом, выражал свою полную солидарность с основным лозунгом демонстрантов: „Вся власть Советам“, но в то же время настойчиво призывал демонстрантов немедленно же возвращаться, мирным и организованным путем, в свои войсковые части и в свои кварталы;

в) на совещании некоторого числа членов большевистской и „межрайонной“ организации, происходившем глубокой ночью (3/4 июля) в Таврическом дворце, я поддерживал предложение т. Каменева: принять все меры к тому, чтобы избежать 4 июля манифестаций; и только после того, как все агитаторы, прибывшие из районов, сообщили о том, что полки и заводы уже решили выступать и что до ликвидации правительственного кризиса нет никакой возможности удержать массы, все участники совещания присоединились к решению приложить все усилия к тому, чтобы ввести выступление в рамки мирной манифестации и настаивать на том, чтобы массы выходили без оружия;

г) в течение всего дня 4 июля, проведенного мною в Таврическом дворце, я, подобно присутствовавшим тт. большевикам, неоднократно выступал перед демонстрантами в том же самом смысле и духе, что и накануне.

3. Неучастие мое в „Правде“ и невхождение мое в большевистскую организацию объясняются не политическими разногласиями, а условиями нашего партийного прошлого, потерявшими ныне всякое значение.

4. Сообщение газет о том, будто я отрекся от своей причастности к большевикам, представляет такое же измышление, как и сообщение о том, будто я просил власти защитить меня от „самосуда толпы“, как и сотни других утверждений той же печати.

5. Из всего изложенного ясно, что у вас не может быть никаких логических оснований в пользу изъятия меня из-под действия декрета, силою которого подлежат аресту тт. Ленин, Зиновьев и Каменев. Что же касается политической стороны дела, то у вас не может быть оснований сомневаться в том, что я являюсь столь же непримиримым противником общей политики Временного правительства, как и названные товарищи. Изъятие в мою пользу только ярче подчеркивает таким образом контрреволюционный произвол в отношении Ленина, Зиновьева и Каменева.

Петроград. Лев Троцкий».[182]

Смелость и прямота Троцкого, с которыми он разделяет позицию большевиков по отношению к Временному правительству, не могут не вызывать уважения. И все же не так все просто в этом заявлении, написанном 10 июля 1917 года, как может показаться на первый взгляд.

То, что Временное правительство доживает если не последние дни, то последние месяцы, было ясно даже и менее искушенному, чем Троцкий, политику. Не сегодня-завтра, быть может, начнут делить портфели. Без участия большевиков этот дележ, как это могло быть еще в апреле, когда Ленин заявил меньшевикам и эсерам о согласии большевиков быть в оппозиции на мирных партийных началах, обойтись уже не мог. А его, Льва Троцкого, неизменно высказывавшего свою (пусть парадоксальную, но именно свою!) позицию, несмотря ни на какие опасности, рвущегося в лидерство и уже признанного многими лидером революционного движения, вдруг «изымают из борьбы». Как же он мог не опротестовать это «изъятие», да еще, возможно, надеясь предать свое заявление огласке? И чем он, собственно, рисковал? Очередным арестом? Но он их пережил много. Судом? Это еще более повысило бы его популярность. Смертной казнью по законам военного времени?.. Надо полагать, на такой крайний риск он не рассчитывал. Какие же основания можно высказать по поводу подобного предположения?

Официальное следствие не располагало против Троцкого теми обвинениями, которое выдвинуло против большевиков и других участников «вооруженного выступления» (а может, и не желало выдвигать их!), поскольку «изъяло его из-под действия декрета об аресте». Он признавался в том, что является «непримиримым противником общей политики Временного правительства». Но являться противником — это не значит выступать против, а именно последнее и отрицал Троцкий в своем заявлении, более того, он отговаривал других от подобных, враждебных правительству действий. Впрочем, только в этом пункте он, получалось по всему, и сходился с большевиками. Он даже упреждал их в провозглашении политического лозунга «Вся власть Советам». Большевики считали этот лозунг преждевременным. Троцкому же этот лозунг, несмотря на засилье в нем меньшевиков и эсеров, судя по всему, был выгоден. И не только потому, что он в любом деле торопился, суетился, боясь упустить момент, чтобы выдвинуться, быть если и не единоличным лидером, то в числе немногих — самых первых. Дело в том, что он тоже входил в состав Исполнительного комитета Петроградского совета. Причем вошел туда не столько на выборной основе, сколько по «персональному приглашению». Вот как он сам объяснял этот довольно любопытный случай, схожий с тем нашумевшим «освобождением из-под стражи английским правительством по просьбе Временного правительства».