Воды слонам! - Сара Груэн

Я подхожу к ней и опускаюсь на колени. Поднимаю руку, чтобы погладить ее по голове, однако, поколебавшись, кладу ладонь на подлокотник.

— Три недели спустя еще один рабочий в зверинце потерял руку, помогая Августу кормить кошек. Что случилось, мы так и не узнали — он умер от потери крови. Еще через некоторое время я выяснила, почему мне доверили свободную дрессировку лошадей: предыдущая дрессировщица выбросилась из движущегося поезда, после того как провела вечер с Августом в его купе. Были и другие случаи, но на меня он поднял руку впервые. — Она горбится. Плечи у нее начинают вздрагивать.

— Ну, не надо… — беспомощно начинаю я. — Ну пожалуйста, Марлена… ну, взгляните на меня… пожалуйста.

Она выпрямляется, вытирает лицо и смотрит прямо на меня.

— Якоб, ты останешься со мной?

— Марлена…

— Шшш, — она съезжает на самый краешек стула и прикладывает к моим губам палец. И вдруг опускается на пол и становится на колени всего в нескольких дюймах от меня, не убирая дрожащего пальца с моих губ.

— Пожалуйста, — говорит она. — Ты нужен мне, Якоб. — Самую малость помедлив, она проводит пальцем по моему лицу — робко, мягко, едва касаясь кожи. Я задерживаю дыхание и закрываю глаза.

— Марлена…

— Молчи, — тихо останавливает меня она. Обойдя вокруг уха, пальцы соскальзывают на шею. Я вздрагиваю. Волоски на коже встают дыбом.

Когда ее пальцы касаются рубашки, я открываю глаза. Она медленно, одну за другой, расстегивает пуговицы. Мне приходит в голову, что надо было бы ее остановить. Но я не могу. Не могу, и все тут.

Расстегнув рубашку и высвободив ее из брюк, она смотрит на меня в упор. Приблизившись, едва касается губами моих губ — до того легко, что получается даже не поцелуй, а только лишь намек на него. Застыв на миг так близко, что я чувствую на своем лице ее дыхание, она льнет ко мне и вновь целует, нерешительно, но долго. Следующий поцелуй еще крепче, следующий — еще, и вот уже, совершенно не понимая, что происходит, я целую ее сам, обхватив ее лицо ладонями, а она ведет пальцами по моей груди, по животу… Когда она подбирается к брюкам, у меня перехватывает дыхание. Она же медаит, обводя пальцами мои чресла.

И вдруг останавливается. Я пошатываюсь, качаюсь на коленях. Не отводя взгляда, она берет меня за руки и подносит их к губам. Поцеловав обе ладони, кладет их себе на грудь:

— Прикоснись ко мне, Якоб!

Я обречен, кончен.

Груди у нее маленькие и округлые, словно лимоны. Я накрываю их ладонями и глажу большими пальцами, чувствуя, как напрягаются под хлопчатым платьем соски. Плотно прижавшись к ее губам, я провожу руками по талии, по бедрам…

Когда она расстегивает мне брюки и берет в руку его, я отшатываюсь.

— Пожалуйста, — задыхаясь, еле выговариваю я дрожащим голосом. — Пожалуйста. Пусти меня в себя.

Непонятно как мы оказываемся в постели. Войдя наконец в нее, я кричу.

Когда все заканчивается, я сворачиваюсь рядом с ней калачиком, и мы молча лежим до наступления темноты. Лишь тогда она начинает сбивчиво говорить. Скользит пальцами по моим щиколоткам, играет кончиками пальцев, и вот уже слова льются из нее сплошным потоком. От меня не требуется отвечать, да она и не оставляет места для ответов, так что я просто обнимаю ее и глажу по голове. Она говорит, как больно, горько и страшно ей пришлось за последние четыре года; как она училась быть женой человека, до того жестокого и непредсказуемого, что от одного его прикосновения у нее по коже бежали мурашки; как вплоть до недавнего времени думала, что наконец освоилась; и как мое появление заставило ее признать, что ничему-то она не научилась.

Она умолкает, а я продолжаю ласкать ее волосы, плечи, руки, бедра. И тут приходит моя очередь говорить. Я рассказываю о детстве, об абрикосовых рогаликах, которые пекла мама. О том, как подростком начал ходить с отцом на обходы и как гордился, когда поступил в Корнелл. Рассказываю о Корнелле, о Кэтрин, о том, как думал, что люблю ее. О старом мистере Макферсоне, который сбил моих родителей на мосту, о том, как банк забрал за долги наш дом, и о том, как я сломался и сбежал с экзамена, когда у окружающих пропали лица.

Утром мы вновь занимаемся любовью. На этот раз она берет меня за руку и водит ею по своему телу. Поначалу я не понимаю, но когда она начинает вздрагивать и вздыматься под моими пальцами, до меня доходит, что она меня учит — и я чуть не кричу от радости.

А потом она лежит, устроившись поуютней, рядом со мной, и ее волосы щекочут мне лицо. Я слегка ее поглаживаю, запоминая ее тело. Хочу, чтобы она растаяла и впиталась в меня, как масло в тост. Хочу вобрать ее и прожить всю оставшуюся жизнь с нею под кожей.

Хочу.

Я лежу, не шевелясь, наслаждаясь ощущением близости ее тела. И боюсь лишний раз вдохнуть, чтобы не разрушить волшебство.

ГЛАВА 21

Вдруг Марлена начинает ворочаться. Потом садится на постели и хватает с прикроватного столика мои часы.

— О боже! — уронив часы, она свешивает ноги с кровати.

— Что такое? В чем дело?

— Уже полдень. Пора возвращаться.

Она стрелой мчится в ванную и запирает за собой дверь. Миг спустя слышится звук спускаемой воды. Она тут же выскакивает обратно и принимается спешно сгребать разбросанную по полу одежду.

— Марлена, постой! — говорю я, поднимаясь с постели.

— Не могу. Мне нужно выступать, — отвечает она, натягивая чулки.

Я подхожу к ней сзади и беру за плечи.

— Марлена… Пожалуйста.

Она замирает и медленно поворачивается ко мне, упираясь взглядом сперва в мою грудь, а потом в пол.

Я долго не отвожу от нее глаз, чувствуя, что не в силах вымолвить ни слова.

— Прошлой ночью ты сказала: «Ты нужен мне, Якоб». Я не слышал от тебя слова «люблю», так что могу говорить только за себя, — я сглатываю и моргаю, глядя на ее пробор. — Я люблю тебя, Марлена. Люблю всем сердцем и душой и хочу, чтобы мы были вместе.

Она продолжает смотреть в пол.

— Марлена!

Наконец она поднимает голову. В глазах у нее слезы.

— Я тебя тоже люблю, — шепчет она. — Кажется, влюбилась в тот самый миг, когда увидела. Но разве ты не понимаешь? Я замужем за Августом.

— Это дело поправимое.

— Но…

— Никаких «но». Я хочу, чтобы мы были вместе. Если ты тоже, то уж способ мы найдем.

Она долго молчит.

— Хочу, больше всего на свете, — раздается наконец ответ.

Я обхватываю обеими руками ее лицо и целую.

— Тогда нам придется уйти из цирка, — говорю я, вытирая ей большими пальцами слезы.

Всхлипнув, она кивает.

— Но не раньше Провиденса.

— А почему?

— Там нас будет ждать сын Верблюда. Заберет его домой.

— А разве Уолтер не сможет за ним присмотреть?

Я закрываю глаза и прислоняюсь к ней лбом.

— Все не так просто.

— А в чем дело?

— Вчера меня вызывал Дядюшка Эл. Заставлял убедить тебя вернуться к Августу. И даже угрожал.

— Само собой. Это же Дядюшка Эл.

— Да нет, он угрожал сбросить с поезда Уолтера и Верблюда.

— Ну, это все пустые разговоры. Не обращай внимания. Он в жизни никого не сбрасывал.

— Кто тебе такое сказал? Август? Дядюшка Эл?

Она ошарашено поднимает на меня глаза.

— Помнишь, в Давенпорте к нам нагрянуло железнодорожное начальство? — продолжаю я. — Так вот, той ночью в Передовом отряде недосчитались шести рабочих.

— Я думала, это просто кто-то хотел вставить палки в колеса Дядюшке Элу.

— Нет, они приходили потому, что с нашего поезда сбросили с полдюжины человек. Среди которых должен был быть и Верблюд.

Потаращившись на меня еще немного, она прячет лицо в ладони.

— Боже мой. Боже мой. Ну я и дура.

— Что ты! Вовсе не дура. Просто разве можно вообразить себе такое зло? — говорю я, заключая ее в объятия.

Она прижимается лицом к моей груди.

— Ох, Якоб… что же нам делать?

— Не знаю, — отвечаю я, гладя ее по голове. — Что-нибудь придумаем. Но пока нам нужно вести себя очень, очень осторожно.

Обратно мы возвращаемся порознь и тайком. Когда до ярмарочной площади остается около квартала, я отдаю Марлене чемодан и смотрю, как она пересекает площадь и исчезает в костюмерном шатре. Поболтавшись неподалеку еще некоторое время: на случай, если там окажется Август, и убедившись, что все в порядке, я возвращаюсь в вагон для лошадей.

— А вот и наш герой-любовник, — встречает меня Уолтер. Он как раз придвигает к стене сундуки, пряча Верблюда. Старик лежит, закрыв глаза и открыв рот, и храпит. Должно быть, Уолтер его снова напоил.

— Брось, Уолтер, больше не нужно, — говорю я.

Он выпрямляется.

— Не нужно — что?

— Прятать Верблюда.

— Да о чем это ты, черт возьми? — набрасывается на меня он.

Я опускаюсь на свою постель. Ко мне тут же подскакивает, виляя хвостом, Дамка. Я чешу ее за ушами, а она обнюхивает меня с ног до головы.