Алый флаг Аквилонии. Железные люди - Михайловский Александр Борисович

- А что, Петр Александрович, вы все-таки надумали присоединяться к этой Аквилонии? - спросил лейтенант Купреянов.

- А что, Николай, у нас есть какой-то иной выход? - вопросом на вопрос ответил тот. - Местная земля еще совершенно пустынна и дика, в противном случае в этом весьма удобном для жизни месте находился бы город или хотя бы рыбацкая деревушка. Закрытая от ветров с океана гавань, пресная вода, недалекий лес, который можно пустить на постройки, и при этом нас тут не встречает ни единый человек... Все точно так же, как мы наблюдали на том месте, где прежде стоял Кейптаун. Странно же, господа... Никто не назовет меня трусом, но от таких обстоятельств жуть пробирает до самых костей.

- Удивительно, Петр Александрович, - хмыкнул лейтенант Суслов, - а ведь мы почитали вас за железного человека, который без страха и сомнений твердой рукой вел нас к неведомой цели.

- Это было верно, Константин, когда мы были затеряны в бескрайнем океане, - ответил Селиванов, - да и потом, в Столовой бухте, когда мы уже знали, где находимся, но еще не ведали, чем, где и когда завершится это приключение. Но теперь у меня такое чувство, что я привел вас туда, куда нужно - к цивилизованным людям, готовым принять нас как своих, а потому снова могу проявлять обычные человеческие слабости: бояться таинственного и неизведанного и при случае напиваться в порту до потери сознания.

И как раз в этот момент на фрегате по трапу стали спускаться женские фигуры в длинных белых одеждах и накидках на голову, при виде которых у офицеров «Опричника» от удивления открылись рты.

- Господа... - мичман Карякин выглядел до крайности потрясенным, - так ведь это же... монахини!

- Точно, монахини, - подтвердил капитан-лейтенант Селиванов и через некоторое время добавил: - А на берегу их встречает сам адмирал Толбузин, да-с! Целует ручку одной из них - скорее всего, матери-настоятельнице - и та благосклонно принимает от него этот жест мужского внимания. А вот с господином Петровым монахини раскланиваются с почтением, почти как с августейшей особой, но видно, что и тот к ним относится со всей возможной благосклонностью...

- А мне этот господин Петров совершенно не показался, - напуская на себя солидность, сказал лейтенант Купреянов. - Мальчишка-с!

- Так вам бы и Петр Великий году так в тысяча шестьсот восемьдесят девятом тоже бы не показался, ибо тогда он тоже был мальчишкой, - с иронией парировал командир «Опричника». - Нет, есть в этом господине Петрове нечто такое особенное, чего сразу не выразить словами. Пример тому - адмирал Толбузин, который явно признал старшинство этого действительно очень молодого человека. И в то же время видно, что между этими двумя людьми существует взаимное уважение и доверие... Но сейчас следует говорить совсем не об этом, господа. Наше дальнейшее промедление со сходом на берег становится уже совершенно неприличным. Николай (лейтенант Купреянов), распорядитесь, чтобы на воду спускали шлюпки. Нашей команде тоже пора присоединиться к общей компании.

- Петр Александрович, быть может, не стоит прямо сейчас отпускать на берег нижних чинов? - обеспокоенно спросил тот. - А то как бы чего не вышло - уж больно свободные нравы демонстрируют господа аквилонцы в отношениях между выше- и нижестоящими...

- Мы не можем вечно прятать наших матросов от аквилонских соблазнов, - вздохнул капитан-лейтенант СеЛиванов. - Вы же все слышали своими ушами. Или мы присоединяемся к этим людям, и тогда они нас принимают как своих, или отделяемся, влачим жалкое существование, и в итоге дичаем или погибаем. Или вы рассчитываете, что мы, забившись в какой-нибудь глухой угол, сможем создать свое собственное государство? Я лично в себе подобных талантов не чувствую. Мы, конечно, будем похрабрее, чем наши милые «датчанки», которые сложили лапки и собрались умирать, но длят решения подобной задачи одной храбрости недостаточно. Даже ваш Папа, будучи главноуправляющим русских колоний в Америке, был не сам по себе, а опирался на всю мощь Российского государства, которое присылало ему людей и припасы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

- Все это верно, Петр Александрович, но все равно я сомневаюсь в целесообразности данного шага... - сказал лейтенант Купреянов. - Быть может, мы как-нибудь сами?

- Да что я с вами разговариваю, господин лейтенант! - рассердился командир «Опричника». - Выполняйте мое приказание, или я для вас уже не командир?

- В таком случае, Петр Александрович, я буду вынужден вас... убить! - сказал Николай Купреянов, решительно расстегивая кобуру с револьвером Смита и Вессона первой модели, купленным им по случаю в Шанхае.

- И долго вы сами думаете после этого прожить? - иронически прищурив один глаз, спросил Селиванов. - Я-то смерти отбоялся еще на войне с господами европейскими коалиционерами, а вы - человек молодой, не знающий, с каким грохотом рвутся на батареях британские и французские бомбы. При этом наши с вами матросики тут рядом, все видят и слышат. Смерти они тако же не боятся, ибо все бывалые, зато сгинуть безвестно по вине глупого мальчишки, испугавшегося аквилонских порядков, никто из них не хочет. Едва только вы сделаете выстрел, как они скрутят вас в бараний рог и отдадут на суд господину Петрову и адмиралу Толбузину. Сами они тогда будут чисты, ибо не допустят ни малейшего самоуправства, а вас еще до заката солнца повесят тут же на иске рея, аки мятежника, поднявшего руку на своего командира.

- Но так нечестно! - воскликнул лейтенант Купреянов, отпуская рукоять револьвера.

- Нет, так честно! - ответил командир «Опричника». - А нечестно обрекать на прозябание и гибель команды двух кораблей из одного лишь страха перед непонятными нам аквилонскими порядками. Вы лучше посмотрите, как ведут себя офицеры адмирала Толбузина, благо людей в белых офицерских мундирах тогдашнего времени в общей массе видно очень хорошо. Они там свои, а ведь между временами императрицы Екатерины Великой и нашего государя-императора Александра Николаевича бездна в целых сто лет. Тамошние люди даже еще более дикие, чем мы с вами, но мы видим, что даже они приняли престранные аквилонские порядки, не находя в них ничего для себя позорного. Стыдитесь, Николай, и даже не боязни неведомых аквилонских порядков, а того, что вы отдали этому страху полную власть над собой. Ваш покойный Папа был бы крайне недоволен этим фактом.

- Я стыжусь, Петр Александрович, - сказал тот, опустив голову, - простите меня, пожалуйста, господин капитан-лейтенант.

- То-то же, Николай, - ответил тот, - а теперь выбросьте из головы всю дурь, и распорядитесь спускать шлюпки. И нашим подопечным на «Кобенхавне» передайте то же самое: оставить на корабле только стояночную вахту, а всем остальным сойти на берег. Наших бедных «датчанок» тоже пора выводить в свет, пусть господа ак-вилонцы посмотрят на такое чудо природы, как бабы мужского пола.

- У них, Петр Александрович, практикуется обратное чудо природы, - сказал мичман Карякин, - настоящие мужчины, что родились особями пола дамского, и, кажется, при этом весьма хороши собой.

- Ну, вот и нам тоже будет на что любоваться, сойдя на берег, - хмыкнул командир и, повернувшись в сторону лейтенанта Купреянова, добавил: - А вы, Николай, не тушуйтесь, ведь я прекрасно понимаю, что с вами произошло. Вы должны победить в себе страх новизны, ибо это именно он сводит вас с ума. Меня же, напротив, занимает любопытство, каким таким клеем скреплена наблюдаемая нами машина из человеков, притертые шестеренки которой вращаются перед нами с неумолимой точностью хронометра штурманского подпоручика Филиппова.

И вот первая шлюпка с «Опричника» ткнулась носом в песок, и капитан-лейтенант Селиванов первый раз ступил ногами на твердую почву нового мира. Ни в Кейптауне, ни на островах Зеленого Мыса или на Канарах он на берег не сходил - было незачем, да и дичь, настрелянную охотничьими партиями, доставляли на камбузы кораблей, а не устраивали на берегу временные лагеря, наподобие того, что разбивали сейчас аквилонцы. Возможно, все дело было в том, что в Кейптауне поздняя осень Ледникового периода совсем не благоприятствовала устройству пикников, а после все уже делалось по заведенному обычаю.