Полное собрание сочинений. Том 26. Произведения 1885–1889 гг. О жизни - Лев Толстой

К сожалению, среди дальнейших рукописей Толстого нет даже ориентировочных дат, которые бы позволили приурочить последующие этапы работы к определенным месяцам. Поэтому правильнее охарактеризовать работу Толстого по письмам и в последующие месяцы и затем уж перейти к обзору творчества по рукописям.

В мае месяце увлечение работой еще продолжается. В письме 2 мая из Ясной поляны к С. А. Толстой Лев Николаевич пишет: «Тем для писанья напрашивается столько, что скоро пальцев недостанет считать, и так и кажется, сейчас сел бы и написал. Что Бог даст после окончания «О жизни и смерти». Ведь будет же конец. А до сих пор нет. Предмет-то важен и потому хочется изложить как можно лучше. Ты думаешь, что хуже, а мне кажется, что нет…» (ПЖ, стр. 316). 3 мая ей же: «Нынче работал над своим писаньем»… (стр. 317), 4 мая ей же: «Нынче почти не писал…» (стр. 318), 5 мая ей же: «Нынче утром прекрасно работал. Самая сердцевина статьи, которая мне недоставала, нынче для меня уяснилась. И мне очень весело от этого»… (стр. 319). В тот же день в письме к И. Б. Файнерману: «Я всё работаю над той же работой, и всё, кажется, уясняется» (И. Тенеромо, «Воспоминание о Л. Н. Толстом и его письма», стр. 189). В тот же день к Н. Н. Ге: «по утрам пишу. Всё то же и всё, как мне думается, с пользой для дела» (т. 64). 8 мая в письме к С. А. Толстой: «Я два дня дурно сплю и потому вял и не работается; а не работается, и на душе не бодро. Павел Иванович усердно переписывает (ПЖ, стр. 321). 10 мая ей же: «Нынче мы тихо работали с Павлом Ивановичем (он усердно переписывает)» (ПЖ, № 317). 14 мая к H. Н. Ге: «…Я всё копаюсь в своей статье. Кажется, что это нужно, а Бог знает. Хочется поскорее кончить, чтобы освободиться для других работ, вытесняющих эту…» 18 мая В. Г. Черткову: «П. И.238 третьего дня уехал в Москву, прожил с неделю, и мне очень радостно было с ним. Он переписал мне всю мою статью, которую я опять вновь переделываю».... 20 мая H. Н. Страхову: «Я всё работаю над мыслями о жизни и смерти – не переставая, и всё мне становится яснее и важнее, Очень хочется знать Ваше отношение к этому» (т. 64). К В. Г. Черткову 30 мая 1887 г.: «Я всё живу в своей работе о жизни и смерти. И очень сильно живу ею»…

В июне работа продолжается. Очевидно в ответ на признание Л. Н. Толстого H. Н. Страхову в чтении книг последнего («Основные понятия психологии и физиологии, Спб. 1886 и «О вечных истинах», Спб. 1887), Страхов 4 июня отвечает Толстому: «Вы пишете, что мои мысли и книги много помогли Вам – это мне такая награда, похвала, гордость, что выше и быть не может» (ПС, стр. 353). Страхов добавляет: хочу «вникнуть в то, что Вы писали о жизни и смерти – жду не дождусь свидания с Вами» (там же, стр. 354). 12 июня к H. Л. Озмидову: «…сяду за свою работу о жизни и смерти, которая всё не отпускает меня и радостно поглощает всего» (т. 64).

18 июня С А. Толстая в дневник записывает: «…больше месяца, что я тут, и Лев Николаевич всецело занял меня переписываньем для него статьи «О жизни и смерти», над которой он усиленно трудится уж так давно. Только что перепишешь всё – опять перемарает, и опять снова. Какое терпение и последовательность» (Дневник С. А. Толстой, стр. 140). 21 июня она же записывает: «Сегодня он всё переправлял свою статью «О жизни и смерти» и всё после обеда косил в клинах, в саду» (там же, стр. 142). Сам Толстой в июне (без числа) пишет И. Б. Файнерману: «…Я всё зa своей работой «О жизни и смерти». Не могу оторваться, не кончив. Живу ею. Не знаю, грешу ли, но оторваться не могу» («Воспоминания о Л. Н. Толстом и его письма», стр. 185).

В июле месяце работа приближается к концу. 2 июля С. А. Толстая записывает в дневник: «Левочка занимается покосом и 3 часа в день пишет статью. Дело к концу» (стр. 143), 3 июля там же: «И вот я переписываю статью Левочки «О жизни и смерти», и он указывает совсем на иное благо»… (стр. 143). 4 июля наконец об окончании работы Толстой извещает В. Г. Черткова: «Я кончил свою статью, посылаю печатать, всё ею занимался, а кроме того покосом, и время очень полно».... 7 июля П. И. Бирюкову: «Свою статью о жизни и смерти всё писал и пишу, и очень усердно, однако посылаю набирать. Страхов был и одобрил; это меня поощрило» (т. 64, см. также Б, III, 68). 8 июля И. Б. Файнерману: «Много работал и продолжаю работать над писанием «О жизни и смерти» (т. 64 и «Воспоминания о Л. Н. Толстом и его письма», стр. 177). Чертков 7 июля в ответ на письмо Толстого от 4 июля пишет: «Я рад, что вы кончили вашу статью. У меня к вам большая просьба, дорогой Л. H., не можете ли вы присылать мне сюда корректурные листы этой статьи, если у вас будет лишний экземпляр. И мне, и нам всем здешним вашим братьям, так хочется прочесть ее и этим путем ближе слиться с вашею жизнью за всё это время, что мы вас лично не видели. Пожалуйста, если только возможно, сделайте это. Это может оказаться полезным и для других в том случае, если издание этой статьи встретит какое-нибудь механическое препятствие, так как мы здесь скорее кого-либо другого перепишем всё, что вы пишете, так как имеем на то время и особенно дорожим каждым вашим словом… Не знаю представляете ли вы себе, какой радостный день будет для нас всех тот, когда получим эту статью». 21 июля 1887 г. Толстой сообщает В. Г. Черткову: «Я немножко нездоров и всё занят своим писанием о «Жизни и смерти» и нынче утром…»

Очевидно Толстой как-то ознакомил со своей статьей В. Г. Черткова, потому что последний 26 июля в ответ на письмо Толстого от 21 июля пишет: «…Какую чудную статью вы написали. Пожалуйста присылайте нам корректурные листы, по мере получения вами, если окажется свободный экземпляр. Если вам нужно что переписать поскорее, то присылайте мне. Переписчиков здесь много – и все люди одного духа с вами. Если есть у вас какие-нибудь черновые, вам ненужные, то вы бы присылали их сюда. Хоть по ним я пожил бы с вами».

В конце июля Толстой уже «спешит» заканчивать работу и прибегает даже к помощи сразу многих переписчиков. Об этом рассказывает гостившая в это время в Ясной поляне А. А. Толстая: «Лев, имея спешную работу для отсылки в Москву [это была переписка «О жизни»], просил меня и других помочь ему в этом деле. Нас рассадили по парочкам на отдельных столах, каждую даму с кавалером; составилось шесть пар. Мне достался А. М. Кузминский, и мы сидели отдельно в маленькой гостиной, другие же все в большой зале. Он диктовал, а я писала. Совсем неожиданно вдруг стали попадаться такие неуклюжие фразы, что я невольно вспомнила «непроходимые болота», как выразился раз о Толстом Тургенев, и не могла решиться ни переступить болота, ни передать печати в этом виде. Кузминский, хотя и соглашался со мной, но считал невозможным простым смертным поправлять Толстого. Я, однако ж, настояла на своем. В это время Лев, прохаживавшийся по комнатам от одного стола к другому, подошел и к нам.

– Savez vous, mon cher, que je viens de corriger votre prose au grand scandale de votre beau frère»,239 – сказала я.

– Et vous avez eu parfaitement raison, je ne tiens qu’à l’idée et ne fais aucune attention à mon style»,240 – ответил мне Лев Николаевич» (ПТ, стр. 40).

И хотя последняя дата над рукописью в июле еще не поставлена, но всё же конец июля – почти окончание рукописной работы над книгой. Окончательная дата будет поставлена 3 августа, но уже в конце июля несомненно в связи с окончанием книги Толстой приглашает в Ясную Поляну Н. Я. Грота. Грот был в Ясной поляне 28 и 29 июля, в день приезда сильно разболелся мигренью, что объясняет своеобразное начало письма его к родителям из Ясной поляны 29 июля: «В 9 ч. вечера я выполз, меня накормили и напоили чаем и затем Л. Н. читал нам до 121/2 ч. (с перерывами) свой реферат о жизни, который значительно переделал. Ему хотелось непременно услышать мое мнение. Сегодня он дочитал его до конца после завтрака». Приписка к письму в 61/2 час. вечера гласит: «До обеда (с самого завтрака) Лев Николаевич читал продолжение своего сочинения и всё еще не кончил»…

Другая участница этого чтения гр. А. А. Толстая так рассказывает о нем: «На другой день он [Толстой] предложил прочитать кое-что из переписанного нами; это было философское сочинение, под заглавием «Жизнь»; так как он адресовался ко мне, то я и отвечала: «Буду очень рада услышать образчик вашей мудрости, но вряд ли я пойму что-нибудь: философия чужда мне наравне с санскритским языком». – Если вы не поймете, то это будет, конечно, не ваша, а моя вина, но я надеюсь, что этого не будет, – отвечал Лев. – В семь часов мы все собрались около него; он был особенно весел и любезен. —«Какая же у меня дивная аудитория!» – шутил он, окидывая нас взглядом: «Какие представители: Ал. М. Кузминский, как прокурор, представитель юриспруденции, Николай Яковлевич Грот, сам профессор философии, и, наконец», прибавил он, указывая на меня, «Графиня – представительница религии» (вот поистине незаслуженная честь). – Чтение продолжалось около двух часов. Я поняла гораздо более, чем ожидала; были места прекрасные, но сердце мое не дрожало и не горело. Мне казалось, что я то сижу в анатомическом кабинете, то, что я бегаю по кривым дорожкам в полуосвещенном лабиринте и всё сбиваюсь, путаюсь и не могу вздохнуть свободно… Разумеется, об этом я не поведала никому, и если останавливала чтение каким-либо вопросом, то это единственно для того, чтобы дать другим слушателям возможность сказать свое слово, так как замечала, что у Грота и других скопилось много возражений на языке, но он, как и другие, не дерзал перебивать учителя; впрочем Лев был очень снисходителен к его мнению, и вечер окончился прекрасно, загладив впечатление предыдущих бурь». (ПТ, стр. 41.)