Качели. Конфликт элит или развал России? - Сергей Кургинян

Но он не просто не понимает. Он запихивает в это самое масс-медийное пространство свои распри. И фантастическим образом дезорганизует общественное сознание. По телевидению валом идут убийственные сериалы, сделанные по заказу «чика» и компрометирующие его на триста процентов. То ГРУшники возят тоннами наркотики и убивают мужчин и женщин, то ФСБшники… Но и это не все. В один день по двум государственным каналам показывают два фильма. Один и тот же работник российской госбезопасности (ныне живущий и действующий человек) в первом из них представлен как герой, а во втором — как мерзавец и бандит. Одна часть «чика» воюет с другой не темной ночью в чистом поле, а по главным каналам государственного телевидения. На этой основе можно что-то мобилизовать? На этой основе можно хотя бы создать привлекательный и позитивный образ самого «чика»?

А качество этого самого госпродукта, который должен просветлять наши души и мобилизовывать нас через идеальное? Это качество чудовищно. В сериалах играют люди, которые не могут играть даже в самодеятельности. Это не мелочь. Это информационная политика. У любого культурного человека она вызывает единственное желание — выключить «ящик», чтобы это не видеть и не засорять мозги. То есть реакцию отторжения от… от чего? От государственного телевидения, «святая святых» власти.

Мне говорят, что в основе этого маразма лежат так называемые слабо структурированные процессы. Они же — органические процессы. Ну, например, «вор в законе» хочет видеть свою любовницу по телевизору, он платит деньги, и ее-то берут на роль. А любовница не умеет в кадре стоять, ходить и говорить.

Кто спорит? Конечно, органика превалирует. Но я убежден, что к ней дело не сводится. Что ее используют и усиливают с помощью вполне отчетливых — сильно, а не слабо структурированных — процессов. И что сильно структурированный регрессивный процесс поддерживается слабо структурированным регрессивным процессом. И наоборот. Это и называется «регрессивный резонанс».

Выше я уже приводил пример со «свободной рыночной конкуренцией» помидоров и сорняков на огороде, и ее неизбежным результатом. Здесь же укажу, что когда рынок расставляет приоритеты в пользу того или иного (социального, культурного) «сорняка» — то это слабо структурированная регрессивная органика.

Но когда предоставление рынку возможности расставлять приоритеты закладывается в общенациональную концепцию развития, то это слабо или сильно структурированный регрессивный процесс? По-моему, так сильно, что дальше некуда. Сначала концепция — потом процесс. А потом обратное воздействие процесса на концепцию. Вы указываете на творящийся ужас? Вам говорят: «А что делать? Это доминирующая тенденция».

Вот что такое регрессивный резонанс.

Конечно, вытащить человека из грязи гораздо труднее, чем толкнуть его в нее. Но ведь толкают, не полагаясь на то, что тот и так выберет грязь.

И для таких выводов мне не надо читать конспирологические записки. Достаточно внимательного анализа вышеописанной эпопеи с Прянишниковым, «Авророй» и всем остальным. А ведь эпопей подобного типа немало. И они сплетаются в одну социокультурную сеть. Сеть накинута на страну. Страна бьется в этой сети. Но… когда долго бьешься, возникает и привыкание, и многое другое.

Короче — страна больна и погружается в тяжелейшее состояние, но ее не только не выводят из этого состояния, а все глубже, глубже и глубже в него затягивают. Делают ли это стихийно или сознательно, из предрассудков или по злостности, одни так, другие иначе, но никто никуда это затягивание развернуть не может.

Чтобы такой процесс куда-то развернуть, нужен не «чик», а «цык». Если КАК ЦЕЛОЕ (об отдельных людях не говорим) правит бал тенденция, суть которой в криминальности макросоциального мейнстрима и в гедонистическом консенсусе элиты, набирающей чужекратические обороты, — то какой суверенитет? Какая государственность вообще?

При таком мейнстриме страна скоро окажется в состоянии, когда ею нельзя будет управлять. А значит, нельзя будет и элементарно удерживать власть. Загнивание войдет в финальную фазу.

Между прочим, Петр Первый это хорошо понимал, когда создавал свои потешные полки. Он понимал, что ему нужен собственный вариант «катакомб», что ему нужно, чтобы из его «параллельной системы» вышел его новый актив. И он вполне осознавал, какой ему требуется актив. Есть такие понятия: «новый призыв», «революция сверху»… Петр это понимал, и это сейчас вполне актуально.

Но он-то был «цыком».

И тогда все «чики» были на своих местах.

А если пиарить какие-то «достижения» вместо того, чтобы реально осуществлять мучительную и невероятно трудную трансформацию, и сложнейший вопрос ротации элит использовать как предлог для очередного бессмысленного обогащения, то конец очевиден. Или кто-то думает по-другому? Думает, что «на наш век хватит»? Когда власть предержащие начинают так думать, то век их оказывается весьма и весьма коротким.

Вызов № 14 — превращение.

Безбытийственность — это только пролог к чему-то большему. И я-то считаю, что именно к превращению. Анализировать превращение можно используя все ту же самую метафору «чика» и «цыка».

В каком-то смысле «чик» — это всегда форма. А «цык» (если он настоящий) — это содержание. «Чик» — это структура. А «цык» — дух, создающий структуру. И так далее. Что происходит с формой, когда содержание умирает? Форма умирает? Нет. Она освобождается от содержания. И в каком-то смысле ликует. Содержание ее сковывало. А сейчас — как хорошо, одна форма! То есть форма бунтует против содержания. Но содержания она, естественно, не создает, потому что она форма.

Она сначала переходит в фазу пустоты. И радуется! Как хорошо! Содержания нет! Парткомы не сковывают профессионалов! Потом у нее возникают проблемы. И она пытается построить содержание из себя самой («моя этика — профессионализм»). Потом она пытается получить чужое содержание. Но не может. Потом она начинает поклоняться пустоте как содержанию. Но поскольку в основе бунт формы против содержания, то в итоге форма зовет к себе антисодержание. То есть не умирает в отсутствие содержания, а превращается.

Такой процесс может быть страшнее всего другого. Он в большей степени, чем что угодно еще, бросает вызов всем нам. И «чику», если тот хочет быть властью. Но ведь сам «чик» без «цыка» и является главным разносчиком такого превращения. Чтобы избавиться от превращения, он должен стать «цыком», а распухая, он лишь наращивает превращение. И тогда превращаться начинает все.

Главным бандитом становится профессиональный защитник от бандитов.

Главным шпионом — борец со шпионами.

Главным убийцей — врач.

Главным растлителем — профессионал, отвечающий за дух. В том числе деятель культуры, но и не только.

А главным источником опасности в этой ситуации становится — кто? Правильно! Тот, кто отвечает за безопасность. Этот самый чекизм — но не как здоровое социальное тело, а как тело, превращенное в опухоль. И что делать?

Не допускать превращения!

Ведь кто-то, напротив, хочет этому превращению помочь состояться. И после того, как оно состоится, начать кричать, что опухоль надо вырезать. А то и о том, что вырезать поздно. И можно только дать больной нации мирно скончаться.

Для того, чтобы социальное тело не превратилось в опухоль, надо воспрепятствовать не чекизму как таковому, а этому самому распуханию. Воспрепятствовать распуханию можно только обеспечив достраивание. Потому что если «чик» не будет самодостраиваться, то он будет бессмысленно и злокачественно распухать. Он никогда не останется в собственных рамках. Это закон сброса.

Система упала на этот аттрактор. Дело не в том, что пришел Путин и возник чекизм, а потом придет геолог или юрист — и возникнет что-то другое. Это очень наивное рассуждение. Дело в том, что чекизм оказался единственным социальным телом, обладающим достаточной массой и связностью, чтобы выполнить амортизирующую роль после обрушения предыдущей системы. И никуда вы из этой коллизии не выпрыгнете.

Распухание — лишь первая фаза в этом негативном сценарии. А как происходит само превращение?

Простейший пример — бюрократия. Она должна организовывать управление. Но если она его организует, то жизнь наладится. И в налаженном механизме исчезнет бюрократ как конкретный хозяин вашей судьбы. Вы приходите в бюрократическую инстанцию, подаете бумаги. Если они правильно оформлены (а почему их не оформить, если есть внятные правила?), то этим бумагам дают ход. И где тут бюрократ? Он становится обезличенной функцией и теряет при этом сразу все — и подношения, и ощущение собственной власти.

Поэтому бюрократия (как форма) сначала просто начинает наплевательски относиться к организации управления (содержанию). А потом она мастерски дезорганизует управление. Опять-таки, цель понятна. Чем больше управление дезорганизовано, тем нужнее поддержка бюрократа, становящегося из обезличенного «винта» господином чьих-то судеб.