Цветы для Элджернона (роман) - Daniel Keyes

Не скрою, я не ожидал такой встречи с сестрой и был весьма смущен. Не учел я, что столько лет наедине с матерью могут изменить ее. Но это было неизбежно. Она перестала быть капризным, испорченным существом моих воспоминаний. Она выросла и превратилась в женщину, способную любить.

Мы разговорились. О маме. Говорили так, словно ее не было сейчас с нами. А ведь она была, в этой самой комнате. Пока Норма рассказывала о жизни с ней, я иногда поглядывал на Розу: слушает ли она нас? Но казалось, ей нет никакого дела до наших разговоров – так глубоко ушла она в свои мысли. Она двигалась по кухне как привидение, все время что-то переставляя, перекладывая с места на место… Она совсем не мешала нам. Пугающее зрелище.

Норма принялась кормить собаку.

– Наконец-то ты заполучила его. Наппи – это сокращенно от Наполеона?

Норма выпрямилась и внимательно посмотрела на меня.

– Откуда ты знаешь?

Я объяснил, что недавно вспомнил, как она принесла домой свою контрольную по истории, как завела разговор о собаке и как Матт отшил ее.

Я ничего этого не помню… Ах, Чарли, неужели я была такой стервой?

– Есть еще одно воспоминание, о котором мне хотелось тебя спросить. Никак не пойму, то ли это было на самом деле, то ли мне приснилось. Тогда мы с тобой последний раз играли как друзья. В подвале. Надели на головы абажуры, представив себя китайскими кули, и прыгали на старых матрасах. Тебе было лет семь или восемь, мне – тринадцать. Ты неудачно прыгнула и ударилась головой о стену. Не сильно, но ты закричала. Тут же прибежали мама с папой. Ты сказала им, что я хотел убить тебя. Роза обвинила Матта, что он не смотрит за мной и оставил нас одних. Потом она била меня ремнем, пока я не свалился без чувств. Помнишь? Это так и было?

Норма была потрясена моим описанием.

– Все так смутно… Я помню, как мы напялили абажуры, как прыгали на матрасах. – Она подошла к окну и выглянула на улицу. – Я ненавидела тебя, потому что родители все время занимались только тобой. Тебя никогда не пороли за плохие отметки. Ты прогуливал уроки, играл, сколько душе угодно, а мне приходилось трудиться изо всех сил. Как я ненавидела тебя! Ребята в классе рисовали на доске мальчишку в шутовском колпаке, а внизу подписывали: «Брат Нормы». Они писали на асфальте: «Сестра кретина» и «Гордоны – дураки». Одни раз меня не пригласили на день рождения к Эмилии Раскин, и я знала, что это из-за тебя. Вот тогда, в подвале, я и решила рассчитаться с тобой. – Она заплакала. Я соврала и сказала, что ты хотел убить меня. Чарли, Чарли, какой же я была дурой, какой дурой… Прости меня…

– Не вини себя так… Тебе было нелегко. Для меня домом были кухня и вот эта комната, все остальное не имело значения. Тебе же приходилось сталкиваться с окружающим миром.

– Чарли, почему тебя выгнали из дома? Разве ты не мог остаться и жить вместе с нами? Я много думала об этом, а мама каждый раз говорила, что там тебе лучше.

– Может, она и права.

Норма покачала головой:

– Она отказалась от тебя из-за меня, правда? Ах, Чарли, ну почему такое должно было случиться именно с нами?

Я не знал, что ответить. Страдаем ли мы за грехи отцов или исполняем волю какого-нибудь греческого оракула? Но ответить ей мне было нечего. И себе тоже. Я сказал:

– Все в прошлом. Я ряд, что повидал тебя. Теперь мне будет легче жить на свете.

Вдруг Норма схватила меня за руку.

– Чарли, ты представить себе не можешь, что это такое – жить с ней! Эта квартира, улица, моя работа… Какой это кошмар – идти домой, не зная, что с ней, жива ли она еще, и мучиться от этих мыслей!

Я встал, прижал Норму к себе, и она, положив голову мне на плечо, тихо заплакала.

– Чарли, до чего же я рада, что ты вернулся! Мне так трудно одной, я так устала!

Когда-то я мог только мечтать о таком. Но вот это случилось, и что? Я не собирался говорить сестре, что будет со мной. Вправе ли я принять ее любовь? Будь я прежним Чарли, разве стала бы она так разговаривать со мной? Скоро, скоро время сорвет с меня маску…

– Не плачь, Норма, все будет хорошо, – услышал я свой нежный голос. – Я буду заботиться о вас. У меня есть деньги, и вместе с тем, что платит фонд Уэлберга, их вполне хватит, чтобы посылать еще и вам.

– Разве ты уходишь? Ты должен остаться с нами…

– Мне нужно еще кое-куда съездить, кое над чем поработать, прочитать несколько докладов, но я обязательно буду навешать вас. Заботиться о маме, она через многое прошла. Я буду помогать вам, пока смогу.

– Чарли, нет! Не уходи! – Норма вцепилась в меня. – Мне страшно!

Вот роль, которую мне всегда хотелось сыграть – Старший Брат.

В этот момент я почувствовал, что Роза, которая до этого тихо сидела в углу, смотрит на нас. Что-то изменилось в ее лице, глаза расширились, и вся она подалась вперед. Она показалась мне орлицей, готовой броситься на защиту своего гнезда.

Я оттолкнул Норму и не успел произнести ни слова, как Роза вскочила со стула, схватила со стола кухонный нож и наставила его на меня.

– Что ты делаешь? Не смей прикасаться к ней! Сколько раз я говорила, чтобы ты не смел прикасаться к своей сестре! Грязное животное! Тебе нельзя жить с нормальными людьми!

Мы оба отпрыгнули назад. По какой-то непонятной причине я почувствовал себя виноватым, словно меня застали за постыдным занятием. Я догадывался, что Норма чувствует то же самое. Слова матери сделали наши объятия непристойными.

Норма крикнула:

– Мама! Положи нож!

Вид Розы с ножом в руке сразу заставил меня вспомнить тот вечер, когда она вынудила Матта увести меня из дома. Сейчас она словно заново переживала тот случай. Я же не мог сдвинуться с места. Волной прокатилась по телу тошнота, знакомое удушье, гул в ушах… Внутренности завязались в тугой узел и натянулись, будто хотели вырваться из моего грешного тела.

У Розы – нож, у Алисы – нож, и у отца был нож, и у доктора Штрауса тоже…

К счастью, Норма сохранила достаточно самообладания, и ей удалось отнять у Розы орудие убийства. Но Роза продолжала вопить:

– Гони его отсюда! Ему нельзя смотреть так на свою сестру!

Потом она упала в кресло и заплакала.

Ни я, ни Норма не знали, что говорить и что делать. Оба мы были ужасно смущены. Теперь она поняла, почему меня лишили дома.

Интересно, сделал ли я хоть раз в жизни что-нибудь такое, что подтвердило бы опасения матери? По крайней мере, сам я не мог вспомнить ничего подобного, но как я мог быть уверен, что в моем истерзанном мозгу никогда не зарождались ужасные мысли? Наверно, я уже не узнаю этого, но нельзя ненавидеть женщину за то, что она защищает свою дочь. Если я не прощу ее, в жизни моей не останется ничего.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});