Спи, Алиса - Алекс Джун

с самого рождения. Именно поэтому ребенок с таким отчаянием цепляется за мать, а подрастая, ищет друзей и жаждет внимания. Мы все боремся с ним, как можем. Одиночество – это яд, медленно струящийся по венам, вынуждающий нас постоянно искать противоядие. Порой от безысходности мы совершаем необдуманные безумные поступки, выискиваем исцеление там, где его и в помине нет. Кэти, к примеру, прокрадывается в твою постель по ночам, ты – уходишь с головой в работу, забывая о себе…

– Я не совсем понимаю, к чему ты ведешь, – перебил ее Инг. – Кэти была одинока? Допустим. Но ребенок мог избавить ее от тоски. Она же выбрала совершенно иной путь, а теперь будет расплачиваться до конца своих дней за свое решение.

– Она боялась, что от нее все отвернутся, потому что не знала, от кого именно забеременела – от тебя или от мужа, – поэтому и пошла туда. Но после горько пожалела. Ошибка за ошибкой, – прошептала Шу.

– И все же? Ты-то как оказалась рядом с Кэти?

– Я все объясню, но прежде всего хочу, чтобы ты понял меня. Я тоже ошиблась, как и Кэти, а виной тому пресловутое одиночество. Кому, как не тебе, это понимать? – медленно проговорила Шу, глядя Ингу в глаза.

– Ты… что? Я не улавливаю сути, – сглотнул Инг. – Твои путаные рассуждения кого угодно поставят в тупик.

– Давай сегодня будем хоть немного честны друг с другом. – Шу прикрыла глаза, беззвучно молясь, чтобы Бог, если он, как утверждают монахини, существует, дал ей сил сказать Ингу то, что она собиралась. – Я беременна, а…

– Что? – взревел Инг, вскакивая на ноги.

Стул с грохотом упал на пол, но никто не обратил на него внимания.

– А ты, – продолжила, понизив голос Шу, – не тот, за кого себя выдаешь. Я помню брата, но ты – не он. Ты его друг. Друг Керна. Я узнала тебя в больнице, но ты соврал, что я твоя сестра, и тебе все поверили… даже я поверила на какое-то время…

– Ты ошибаешься! – Потрясенный Инг рухнул на диван и стал хватать ртом воздух, словно рыба, выброшенная на сушу. – Ты не можешь помнить.

– Я помню, как он, мертвый, сидел, привалившись к стене, когда на приют напали.

Инг засмеялся. Он понимал, что это глупо и банально, что так реагируют только истерички, но остановиться не мог. Шу с ужасом наблюдала за этой картиной. Инг хохотал как сумасшедший, закрывая себе рот, а из его глаз катились слезы. Шу вскочила, не зная, что предпринять. Позвать врачей? Дать ему воды? Пощечину? Что сделать? Но Инг наконец-то взял себя в руки и утих.

– Я не был его… другом, – выдавил он из себя. – Я всегда издевался над твоим братом, над Керном. Я ему безумно завидовал. Моя шлюха-мать отвела меня в приют, когда мне было лет шесть от роду, сказала, что выйдет купить пирожок, но так и не вернулась. А я ждал. Долго ждал. Как умеют ждать лишь брошенные, никому не нужные дети. Сидел по вечерам под дверью, словно пес, пока надежда не угасла совсем. У вас же с Керном была совсем другая история. Вас любили. Но твоя мать умерла при родах, а отец, не выдержав утраты, залез в петлю. Родственников не было, поэтому вас пригрели монахини.

Инг виновато взглянул на Шу, которая стояла посреди комнаты с непроницаемым выражением лица. Сложно было представить, какого рода мысли роятся у нее в голове. Помолчав минуту, Инг продолжил свой рассказ. Он с трудом подбирал слова, было видно, что признание дается ему нелегко.

– Я до сих пор помню тот день, когда опрятный, причесанный и приодетый мальчик переступил порог приюта с младенцем на руках. Ты была его главным сокровищем, целым миром, последней памятью о родителях и их любви. Керн так носился с тобой! – грустно улыбнулся Инг. – Мы без конца дразнили его, звали нянька-Керн, а ему было плевать. Он заботился о тебе, словно курица-наседка. Однажды я подговорил мальчишек схватить его и удерживать, пока я прячу тебя. Тогда-то ты и получила этот шрам на лбу: когда побежала к нему и упала. А я… я перестал доставать Керна, хотел подружиться с вами, но он не подпускал меня к тебе. Лишь изредка мне удавалось подсунуть тебе яблоко или зверюшек, которых я мастерил из бумаги. У меня есть фотографии. Портреты детей из приюта. На каждом указаны фамилии и имена, дата поступления. Я совсем не похож на Керна, он светловолосый, как и ты, а его уши торчали, будто два лопуха. Если захочешь, я дома покажу тебе снимки.

Инг прервал свою исповедь и замолчал, уставившись в пол. Шу боялась продолжать этот опасный разговор. Из коридора доносились приглушенные голоса, с минуты на минуту должен был начаться обход, и медсестры проверяли палаты, просили пациентов прибраться на тумбочках, смерить температуру. Шу с тревогой посмотрела на дверь.

– Так кто он? – подал голос Инг. – Отец твоего ребенка?

– Я не скажу. – Шу виновато обхватила голову руками и сжалась в комок. – Это случилось всего один раз, чисто случайно. Он и забыл уже, наверно. Поэтому я хотела пойти в тот дом, куда ходила Кэти, но не дошла, потому что столкнулась с ней у самой двери. Ей стало плохо, и мы нашли женщину, которая нас сюда привезла.

– О боги, – воскликнул Инг. – И это моя младшая сестра! Где я ошибся в твоем воспитании? Ты ведь училась в школе для девочек под присмотром монахинь. Случайный секс непонятно с кем. Подпольный аборт.

– Инг, ты как будто меня совсем не слушал. Говорю же, я ошиблась, да и я не твоя сестра. Меня сводит с ума весь этот фарс.

– Сестра, не сестра… какая разница! Ты мне как родная. Зачем ты решила именно сейчас ворошить прошлое? Думала, таким образом вызовешь у меня чувство вины и я не стану осуждать твой поступок?

– Как вариант, – пробурчала Шу. – Одиночество толкает…

– Только не начинай снова заговаривать мне зубы, малолетний псевдофилософ, – взмолился Инг, поднимаясь с дивана.

Он закрыл лицо руками и замер, словно само олицетворение трагедии. Грехопадение сестры. Статуя из мрамора. Шу закатила глаза.

– Я, пожалуй, пойду. Можешь вволю пострадать. Брат, который вовсе не брат, – пробормотала она, направляясь к двери.

Инг резко схватил ее за руку, а после привычно прижал к себе: он всегда обнимал Шу, когда ему не хватало слов, чтобы выразить свои чувства.

– Я люблю тебя, Шу, как сестру. Мы что-нибудь придумаем. Справимся. Я не боюсь сплетен. Только не убивай ребенка. Мы вырастим его вместе.

– Хорошо, –