Опричники - Ал Коруд

что это честный трофей. В другом ведомстве носить его, как служебное оружие не разрешили бы. Но Опричнина — иное дело.

— В 19 веке оно уже обозначено, как Кузнечевское и многоконфессиональное. Хоронили на нем и много достаточно известных людей. Ученых, купцов, моряков, писателей и путешественников. Но все равно, Наташа, мне не очень понятно — мы здесь зачем?

— По профилю. Шумно что-то в последнее время тут стало.

— Разгонять пьяные компании, что под кустами сидят? Так там полиции хватит.

— Если бы было так просто, подруга. Помнишь Лахту?

Трескина вздрогнула. Ей до сих пор снилось это проклятое подземелье.

— Бедняга «Банка». Как все-таки хорошо, что мы его «выпустили». Хоть на душе спокойно. Подожди, — юная ведунья обернулась к оперативнице, — там кого-то нашли? Мы поэтому здесь?

Седых покачала головой:

— Нет, подруга. Оперативники у ментов нынче не те. Прокакали дело. Все концы закрыты.

— А смежники?

— Отморозились. У них и так народа не хватает. Надо же противников режима искать, да зажравшихся генералов за задницу хватать.

— Понятно.

— Не вздыхай. Потому батюшка именно нам и позвонил. У него иконы начали плакать…кровавыми слезами. Сказывал, что как увидел такое, всю ночь в церкви провел в молитве. И лишь утром отпустило.

— Серьезно.

Девушки посмотрели друг на друга. Это не просто выход на дежурство. Тут, возможно, нечто серьезное. И страшное.

— Помощь будет?

— Мы пока в разведке. И какая тебе еще помощь?

Пелагея провела языком по враз пересохшим губам и полезла за водой.

— Тогда действуем осторожно. А ты не дергайся лишний раз!

Седых открыла маленький подсумок и достала запасной магазин к ПМ.

— Поменяй патроны. Здесь спецбоеприпас.

— А ты без гранатомета?

— Лишнее это. И если что, — Седых показала на пузатый подсумок, — две гранаты с химией.

— Тогда чего ждем?

— Полночи.

Подгулявшая компания в черных балахонах здорово удивилась, когда рядом с ними буквально ниоткуда появились две фигуры в пятнистом камуфляже.

— Порядок, граждане, нарушаем.

Наталья умела навести суровости в голосе. Белые ночи были в самом разгаре, поэтому закат на горизонте медленно перетекал в рассвет, отбрасывая белый холодный отблеск на землю. Опричники на этот час нашли на заросшем деревьями и кустарниками кладбище несколько выпивающих компания. Две из них показались подозрительными, но вели себя прилично. А вот эта как будто гордилась своим напускным сатанизмом. Черные балахоны, прически, татушки. И кому ночью интересен подобный выпендрежный макияж?

— А ты кто, млять, такая?

— Старший лейтенант Погорелова. Пришла за сбежавшими из театра актерами.

Кто-то из компании хихикнул, а одна из молоденьких девушек в кожаной косухе и с покрашенными в радикально черный цвет волосами ехидно ойкнула:

— Как смешно! К нам актеры из кукольного пожаловали?

Кто-то, наоборот, ожидаемо заныл:

— Мы ничего такого не делаем!

— Но выпиваем.

— Да ладно вам!

— Жалко, что ли? Не у подъезда же. Тут никто не видит.

Типичный пьяный треп прервал высокий тип, что, видать, был у компании за главного. Его черная одежда походила на манию, а на лицо был нанесен своеобразный мейк. Густые тени под глазами, темно-вишневая помада на губах, кольца в носу и губах.

— Что-то непохожи вы на полицию. Если просто охранники, то идите лесом. У вас нет никаких прав нас трогать.

Наталья не стала спорить и достала ксиву:

— Херня, вопрос. Полиция общественных нравов. А теперь прошу предъявить ваши документы.

Народ тут же заныл, осознав, что просто так не отделаться. Но Наталью внезапно заинтересовал знак, нарисованный баллончиком на заброшенной могильной плите.

— Кто это сделал?

Вопрос прозвучал так резко и требовательно, что после него на некоторое время наступило гробовое молчание, нарушаемое лишь скрипом старых деревьев и шумом потревоженной ветерком травы. Длинный дернулся:

— Тебе то что, грымза?

Он тут же свалился на землю после крепкого удара под дых. Только вот эта странная девушка в форме его в этот момент не била. Самонадеянному сатанисту внезапно стало до безумия страшно.

— Кто?!!!

— Нннам тот чувак предложил, — неожиданно заступилась за своего главаря одна из девушек. — Мы обычно в парке рядом сидели. А он к нам иногда подходил и все на дьявольщину подбивал.

Седых зашипела:

— Вы, идиоты, хоть понимаете, во что вляпались? Вам это даром не пройдет!

В жутком молчании внезапно раздался скрипучий голос девушки «в коже».

— Тебе какое дело, ментовка? Ты хоть знаешь, чья я дочка?

— Мне на это насрать!

В этот раз Наталья ударила дурочку реально. Та истерично завопила на все кладбище:

— Ты ответишь, сука, за это!

Зря она это сказала.

— Всем мордой в землю, руки назад!

Испуганные юнцы попадали, где сидели. Вскоре измазанные грязью и в соплях, они выбрались к главному входу.

— Что с ними делать будем?

— Вызовем патруль. Пусть полиция свою работу сделает. Чтобы не шастали по кладбищам и в Сатану не играли.

— А как же?

— Ты же слышала, — Седых прижала ногой к земле одного из самых шустрых пацанов, — наводку дали. А мы следствие вести не уполномочены. Наша задача — пресекать. Зачинщик сюда сам соваться боится.

— Освященная земля?

— Да. А вот и полиция. Долго, однако!

Полицейские не придумали ничего нового, как сразу качать права.

— Вы кто такие? Почему дети связаны?

— Какие дети? — удивилась Наталья и предъявила корочки ФСБ. — К нам поступил сигнал, вот и отрабатываем.

— Нам сообщили, что здесь несовершеннолетние, — прапорщик с сомнением глядел на двух девушек в камуфляже. — У вас тут, что за игры? Форму купили?

— Прапор, ты совсем дурак?

«Мдя, кого в органы набирать начали?»

Старший патруля ожидаемо оскорбился и вместо пристального изучения документов полез «в бутылку». Вскоре оба придурковатых патрульных лежали в своем «Патруле». Детишки оказались весьма впечатлены и жалко скулили, не понимая в руки, кого они на самом деле попали. Прапор что-то вначале прошипел на вопрос, но от сотрудничества не отказался.

— Кто вас направил сюда?

— Был звонок от 112.

— Понятно, — Наталья нашла взглядом «кожаную» и нашла у нее в кармане куртки телефон. — Какая ты шустрая!

— Сучка, ты еще не поняла, с кем связалась! Мой папа тебя уроет!

Седых вздохнула и обозрела лежащих прямо на грязи «детишек»

—