Прогалины в дубровах, или Охотник за пчелами - Джеймс Купер

Поразительно, что в то время, как люди вроде Текумсе, его брата Пророка и Питера надеялись на скорую гибель республики, наступавшей на великие леса, множество людей, гораздо лучше осведомленных, с нетерпением ожидали — нет, предрекали — эту гибель с другой стороны Атлантики. Невзирая на мнение этих мрачных предсказателей, нация шла своим путем, с помощью благого Провидения, все вперед и вперед, пока не стало ясно, что Англия рассталась с надеждой считать эту страну одним из своих вассалов. Будущее Америки, с Божьей помощью, зависит только от нее самой. Америка может разрушить Америку, такая опасность налицо; но можно быть вполне уверенным, что всей Европе не под силу заставить ее свернуть с пути. Пользуясь выгодами своего расположения, населенная одним из самых военизированных народов, что ежечасно подтверждается текущими событиями, Америка становится сильнее всех противников своего строя, так что они не в силах оказать на нее какое бы то ни было влияние. Нет такого врага, с которым бы она не совладала; но враг затаился в ее собственной груди; и один лишь Бог может держать в подчинении и подавлять его разрушительные стремления.

Но это факты, которые Ва-Ва-нош, или Оноа, знал не лучше, чем если бы он был английским или французским первым министром и получал бы все сведения о нашей стране от английских или французских путешественников, которые желали того, о чем пророчили. Он слышал о городах и населении республики; но рассказы дают весьма приблизительное представление о вещах такого рода, если ум не подготовлен собственным жизненным опытом, чтобы сделать нужные сопоставления, и не приспособлен к восприятию передаваемых образов. Что ж, стоит ли удивляться, что Питер впал в заблуждение, общее с теми, у кого было неизмеримо больше благоприятных возможностей, чтобы составить справедливые мнения и постигнуть истины, вполне очевидные для всех, кто не закрывает глаза на их существование.

ГЛАВА XIII

Ты слышишь, голоса звучат?

Но вот пропали и молчат;

Их заглушает водопад.

Среди печали, боли, лжи

Ты сердце юным удержи,

Язык для правды развяжи.

Лонгфелло

После всего сказанного читатель, вероятно, уже догадался, что старания Бодена убедить Гершома и других христиан отправиться вместе с ним вдоль берегов озера Гурон оказались напрасными. Капрал Флинт был упрям, а пастор Аминь — доверчив. Что касается Гершома, то ему было не по душе возвращаться так скоро назад, а женщинам долг повелевал оставаться с супругом и братом.

— Вам лучше покинуть устье реки, пока все лодки на этом берегу, — сказала Марджери Бурдону, когда они вместе шли к лодкам по окончании совета и наступила пора от разговоров перейти к действию. — Помните, вы останетесь совсем один и дорога ваша так далека!

— Я все это прекрасно помню, Марджери, и вижу, что всем нам необходимо как можно скорее добраться до населенных мест. Этот Питер мне что-то не нравится; по гарнизонам о нем идет дурная слава, и мне страшно подумать, что вы можете оказаться в его власти.

— Миссионер и капрал, как и мой брат, готовы вполне довериться ему — что же остается делать в таком случае двум женщинам, когда глава семьи, их единственный защитник, принял решение?

— Тот, кто был бы счастлив стать вашим защитником, прелестная Марджери, вовсе не собирается доверять свою жизнь Питеру. Доверьтесь мне, и я или пожертвую жизнью, или доставлю вас в целости и сохранности к вашим друзьям в Детройте.

Предложение было высказано достаточно ясно, но этого оказалось мало, чтобы преодолеть женскую щепетильность и представление о правах женщины. Марджери покраснела и опустила глаза, хотя нельзя сказать, что она была возмущена до глубины души. Но ответ ее прозвучал твердо, незамедлительно, и было ясно, что она его глубоко обдумала:

— Я не могу покинуть Дороти в ее нынешнем положении, и долг велит мне умереть вместе с братом, — сказала она.

— А вы хорошо подумали, Марджери? Может быть, по размышлении вы измените свое решение?

— Это долг, о котором девушке даже не подобает размышлять; она должна просто повиноваться голосу совести.

Бортник глубоко вздохнул и на глазах превратился из человека весьма решительного в человека, которого гложет червь сомнения. И, как это вполне естественно для человека в таком положении, он выдал свои тайные подозрения в последующих словах.

— Не нравится мне, как Питер и Быстрокрылый сговариваются вон там, — сказал он. — Когда индеец так серьезен, он обычно замышляет недоброе. Видите, как держится Питер?

— Кажется, он говорит молодому воину что-то такое, что заставило их обоих забыть обо всем на свете. Я никогда не видела, чтобы двое мужчин были так поглощены своим разговором, как эти два дикаря! Что может означать эта самозабвенная ярость, Бур дон?

— Я отдал бы весь мир, чтобы узнать — быть может, чиппева мне расскажет. Мы с ним неплохо поладили, и, как раз пока вы говорили, он подал мне знак, который, пожалуй, свидетельствует о доверии и дружбе. Этот дикарь — или преданный друг, или отъявленный негодяй.

— Можно ли доверять любому из них? Нет-нет — вам лучше всего уйти вниз к озерам и достигнуть Детройта как можно быстрее. Вы рискуете не только своим имуществом, но и самой жизнью.

— Уйти и оставить вас здесь, Марджери, с братом, слабости которого вы знаете не хуже меня и который может в любую минуту снова взяться за старое? Чтобы так поступить, я должен забыть, что я мужчина!

— Но ведь брат теперь не может достать спиртное, у нас не осталось ни капли. Когда Гершом остается самим собой хоть несколько дней, он прекрасный защитник и способен обеспечить семью. Не надо слишком строго судить моего брата, Бурдон, несмотря на то, чему вы были свидетелем.

— Я вовсе не хочу его судить, Марджери. У всякого из нас свои слабости. У него слабость — виски. Думаю, мои слабости не лучше, только они другие. Мне достаточно знать, Марджери, что Гершом ваш брат, чтобы относиться к нему хорошо. И нельзя надеяться на то, что у нас больше нет виски: если у нашего бравого солдата нет при себе обычного припаса, то это первый такой солдат, которого я вижу в своей жизни!

— Но ведь капрал — друг священника, а священники не должны пить!

— Священники — такие же люди, как и прочие, и тот, кому довелось жить с ними рядом, очень скоро это понимает. Ну, как бы то ни было, если вы хотите остаться, Марджери, говорить больше не о чем. Пойду припрячу свой мед и приготовлю каноэ к отплытию вверх по течению. Куда, Марджери, идете вы, туда иду и я, если вы мне не скажете прямо, что мое общество вам неприятно.

Эти слова были сказаны спокойно, но решительно. Марджери не знала, что и подумать. Нельзя отрицать, что в глубине души она была рада; но в том, что великодушная девушка испытывала живейшую тревогу за жизнь Бурдона, сомневаться не приходится. А так как в эту минуту Гершом как раз позвал ее помочь грузить каноэ, времени на размышления у нее не оставалось, да и мы не уверены, насколько серьезно она хотела отговорить бортника от принятого решения.