Даль - Владимир Порудоминский

В оренбургские годы Казак Луганский более чем когда-либо вольный казак.

Здесь он лица заметное, значительное: «Состоящему при мне чиновнику особых поручений коллежскому советнику Далю… предписываю гг. исправникам, городничим, кантонным, дистаночным, султанам и прочим частным начальникам, горнозаводским, гражданским и земским полициям и сельским начальствам оказывать всякое содействие, по требованию его доставлять без замедления все необходимые сведения, давать потребное число… лошадей и в случае нужды из башкирских и казачьих селений рабочие и конвойные команды. Генерал-адъютант Перовский»…

Но между «начальником края» и «состоящим при нем» не только «особые поручения», но и «особые отношения»; по-толстовски говоря, «субординация неписаная» (существенная подробность: петербургские друзья Перовского просят именно Даля подготовить Василия Алексеевича к тяжелому известию о смерти старшего брата, писателя).

А после службы — литературные занятия, и успешные (успех, успешка — и «спорина в деле», и «удача»): Даль в Оренбурге пишет много, «споро», и «удача» ему способствует — его читают охотно и хвалят и в Питере, и в Москве. А сверх литературных занятий — изучение края и народов, его населяющих, увлечение естественной историей, устройство музеума… И конечно, как всегда и повсюду, бесконечное (и громадное!) пополнение для словаря, собирание сказок, пословиц, песен… И долгие тысячеверстные прогулки по степи, и садоводство, и охота — «как Даль Иваныч на охоте по колени в болоте; медведей и зайцев стреляет, дробью дичь обсыпает, отдыху не знает…». И разного рода «престранные фантазии» и «причуды», как называет иные Далевы занятия близкий его оренбургский знакомый[55].

И еще остается время быть в курсе (то есть знать «направление хода») «века нынешнего». И пушкинская новинка — «В Академии наук заседает князь Дундук», и «Гоголь написал Арабески, т. е. сбор всякой всячины — том истинно достоин прочтения», и вышли «сочинения Лермонтова, о которых много говорили; роман его «Герой нашего времени» хорошо рассказан по содержанию», хотя заметно «подражание французской школе и в особенности Сулье» (кто теперь помнит о Мельхиоре Фредерике Сулье!), но «стихи действительно хороши», и «Глинка кончает новую оперу свою Руслана», — это все из писем к Далю.

4

«Ум простор любит», — ум Даля пытлив и многосторонен, в Оренбурге широте ума, широте интересов соответствует широта занятий. В письме к Одоевскому, жалуясь, что «казенная работа упырем сидит на шее», что «только украдкою от самого себя мог сделать это», Даль перечисляет это, сделанное «украдкою»: приготовил статью для «Отечественных записок», перевел с украинского повесть для «Современника», для Виельгорского записал мелодии башкирских песен и проч., и проч.

«К чему охота, к тому и смысл», — Даль был до многого охоч, он был легковоспламеним, внешне такой спокойный и рассудительный Даль, а воспламенившись и ощутив охоту, делал все со смыслом. Приятель Даля, художник Сапожников просит прислать ему для коллекции несколько видов бабочек из тех, что водятся в Оренбургском крае. Даль воспламеняется, «охота охотиться» за бабочками одолевает его, он тотчас вносит в дело смысл — и вот уже Сапожников восторженно благодарит Даля: он включил в свою коллекцию более ста двадцати штук; в письмах приятели обсуждают наилучшую конструкцию ящиков для пересылки собраний насекомых («причуды»!).

Широкий ум любит пробовать, исполнять: творчество — потребность его; в занятиях, в попытках творить, осуществлять мысль Даль никогда не знал такого раздолья, как в Оренбурге. Широта ума и широта занятий в Дале неразрывны, слиты (думать и делать), потребность осуществлять мысль непрерывна и неистощима. Это в самой личности. Пережив большое горе (смерть жены), Владимир Иванович удвоил-утроил свои занятия; сестра Павла («твоя всегда верная сестра»), страстно разделяя скорбь его, в этом новом рывке к делам узнает брата: мы — Дали!

5

«Всему на свете своя пора, своя череда, потому что без череды, без ряду и уряду, не было бы ни толку, ни порядку и не стоял бы свет», — писал Даль. Первую половину своей оренбургской поры-череды он называл «пять лет очень счастливой жизни». Здравый смысл подсказывал Далю, что, если человек даже «лет десяток в одной шкуре ходит», то «и это, по общим законам природы, только видимая, то есть обманчивая стоянка». Но когда оренбургский дом был «слажен», «вылощен» да «выглажен», Даль не удержался, написал сестре: «Я боюсь одного только — перемены».

Чудак!.. Будто не ведает, что дней много, а все впереди: «Сколько клеток поставил, знаю, а сколько куниц поймаю, не знаю».

Не знает, что век жены короток, дни уже сочтены; не знает, что согласится (чиновник особых поручений!) ампутировать руку отставному майору Льву Васильевичу Соколову — дочь майора, Катерина Львовна, станет его, Даля, второю женою; не знает, что вторая жена родит ему трех дочерей; не знает, что предстоит ему пережить смерть меньшого сына (не Льва — другого), которого в письмах ласково звал «казачком», и смерть дочери, тоже малолетней, нареченной Светланой, — ничего-то он не знает, умница Даль, широкий ум, который, кажется, все знает.

«Пять лет очень счастливой жизни» пролетят (и воскреснут лишь в стариковских «мечтательных» воспоминаниях) — Оренбург исчерпает себя: служба (нарушится «субординация неписаная»), литературные и научные занятия, домашняя благодать. Еще три года спустя Даль вообще уедет из Оренбурга. Уедет без сожаления — и не потому без сожаления, что счастливые годы кончатся (он-то знал, что счастье на крылах, а несчастье на костылях и что надобно жить, как набежит), но именно потому, что придет пора, череда: «Не наше счастье, чтоб найти, а наше, чтоб потерять». Даль увидит новые горизонты (он предпочитал: «кругозор», «небозем»; предлагал также прекрасные архангельские «озор», «овидь» или орловское «оглядь»). «Нового счастья ищи, а старого не теряй!» — пословица, на первый взгляд осторожная, опасливая, а ведь, как вдуматься, и вовсе нет, надо только поменять местами обе части ее: старого счастья не теряй, а нового ищи, ищи… А он-то, Даль, вдруг стал строить дом на века, вдруг перемен убоялся. Да как же можно без перемен, без поисков нового счастья! «Рыбам вода, птицам воздух, а человеку вся земля».

6

Даль рассказывает:

«Подружившись со мною в степи, один киргиз хотел мне услужить и просил взять у него верблюда.

— На что он мне? — сказал я.

— Да ведь у тебя дом (кибитка, юрта) есть?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});