Дьявол верхом - Виктория Холт

– Колыбель! – сказала я. – Это кажется многозначительным. Ведь в этой колыбели лелеяли саму красоту. Франциск I с его любовью к архитектуре, литературе, музыке и живописи заложил здесь основу самого интеллектуального двора Европы!

– Все, что ты говоришь, похоже на урок истории, – ответила Марго. – А в итоге в этой колыбели взлелеяли революцию.

Я удивилась, так как серьезный разговор был не в характере Марго.

– Я не перестаю думать о камнях, брошенных в окна замка, – продолжала она. – Десять лет назад они бы на такое не осмелились, а теперь мы не осмеливаемся предпринять какие-нибудь меры по этому поводу. Грядут перемены, Минель. Это ощущается повсюду.

Это и вправду ощущалось. Улицы, по которым сновали толпы, где торговцы громко предлагали свои товары, были улицами ожидающего города.

Резиденция графа находилась в предместье Сент-Оноре, среди домов, принадлежащих аристократии. Надменные и элегантные здания простояли там две или три сотни лет. А совсем неподалеку находился лабиринт узких улочек, куда было рискованно заглядывать, не имея в качестве провожатых нескольких сильных мужчин. По этим темным и дурно пахнущим переулкам сновали те, кто рассматривал любого прохожего как жертву.

По настоянию Марго мы как-то отправились туда вместе с Бесселем и еще одним слугой. У дверей сидели женщины с нелепо размалеванными лицами; их платья с низкими вырезами были весьма откровенными. Я запоминала названия улиц: Рю о Фев, Рю де ла Жувери, Рю де ла Коландр, Рю де Мармузет. На этих улицах, помимо продажных женщин, обитали красильщики; снаружи многих домов стояли ведра, в которых смешивались краски; красные, зеленые и синие ручейки бежали по сточным канавам.

Моя комната в графском отеле была еще роскошней той, которую я занимала в замке. Она выходила окнами в красивый сад, опекаемый множеством садовников. В оранжереях росли экзотические цветы, используемые для украшения комнат.

Комната Марго находилась рядом с моей.

– Я так устроила, – сказала она мне. – Мими поместили в передней, а Бесселя – с конюхами.

Я забыла, что наш план включает эту пару. Фактически я вообще не принимала его всерьез и не упоминала о нем в течение первых двух-трех дней, проведенных нами в Париже.

Граф и графиня де Грасвиль навестили нас в первый же день. Марго, как мне показалось, весьма изящно исполняла обязанности хозяйки. Она ходила с ними в сад, и все держались весьма торжественно. Как нам перед отъездом напомнил граф, мы ведь были в трауре.

Я спрашивала себя, значит ли это, что свадьба будет отложена, и пришла к утвердительному ответу.

Меня представили графу и графине. Они держались слегка надменно, и я заинтересовалась, не дошли ли до них слухи о моем положении в доме графа де Фонтен-Делиба.

Позднее я заговорила об этом с Марго.

Она ответила, что не заметила ничего подобного, и что Грасвили отзывались обо мне весьма любезно.

– Мы говорили о свадьбе, – сказала Марго. – По правилам ее следует отложить на год. Не знаю, поступим ли мы таким образом. Но я буду вести себя так, как если бы никакой отсрочки не предполагалось.

Приходилось делать много покупок. Мими и Бессель всегда нас сопровождали, а если мы выезжали в карете, то на запятках стоял лакей. Иногда мы ходили пешком, что мне очень нравилось. Для подобных экспедиций мы одевались поскромнее, хотя никто из нас не заводил об этом разговор.

Я никогда не забуду запах Парижа. Грязи здесь, казалось, было больше, чем в любом другом городе. Я припомнила, что в Древнем Риме Париж именовали Лютецией, что означало "грязный город", и подобное название меня не удивляло. На перекрестках дежурили мальчишки со швабрами, чтобы подмести дорогу для тех пешеходов, которые были готовы заплатить су за услугу.

Мне нравилось смотреть, как в семь утра город оживает, когда аккуратно одетые клерки спешат на службу, а садовники катят свои тачки на рынок. Постепенно Париж начинал гудеть, как растревоженный улей. Я говорила Марго, что это напоминает мне пение птиц на рассвете. Сначала запевает одна, потом к ней присоединяются другие, пока не начинает звучать разноголосый хор.

Марго немного раздражал мой энтузиазм. В конце концов, она уже давно знала Париж, а многие вещи, когда к ним привыкаешь, перестаешь замечать.

И все же, как интересно было смотреть на различных ремесленников, встречавших новый день! Цирюльники, покрытые пудрой, которой они посыпали парики; торговцы лимонадом, открывающие двери своих лавок; буфетчики, выносящие подносы с горячим кофе и булочками, которые заказали прошлым вечером жители ближайших домов. Позднее появлялись служители юриспруденции, в своих развевающихся мантиях походившие на черных воронов, направляющиеся в Шатле и другие суды.

Обед в фешенебельных кругах происходил в три часа, и было забавно видеть, как щеголи и дамы – некоторые в каретах, а некоторые пешком – тщательно пробираются по грязи. Уличный шум замирал после обеда, чтобы начаться снова около пяти часов, когда праздная толпа направлялась в театры или в сады развлечений.

Я хотела увидеть как можно больше, а Марго считала это желание детским. Она не знала, что мое стремление узнать все об этом чудесном городе было вызвано стремлением преодолеть беспокойство о том, что в это время происходит в замке.

Оглядываясь назад, я радуюсь, что повидала Париж тогда. Он уже никогда не будет таким.

Какое изобилие товаров было в парижских лавках! Их витрины были переполнены. Готовые платья, материалы, плащи, накидки, муфты, ленты, кружева Самыми удивительными, пожалуй, были шляпы, отличавшиеся необычайной причудливостью согласно моде, введенной королевой. Ее портниха, Роза Бертен, выполняла заказы приближенных ко двору и любезно согласилась обслужить дочь графа де Фонтен-Делиба.

– Я бы на твоем месте обратилась к портнихе, которая была бы более заинтересованной в заказах от тебя, – заметила я.

– Ты не понимаешь, Минель. Одеваться у Розы Бертен кое-что значит!

Поэтому мы отправились к портнихе королевы. Она заставила нас прождать час, а затем прислала приглашение зайти на следующий день.

Когда мы вышли, я заметила стоящую на углу группу людей, которые что-то злобно бормотали, наблюдая за тем, как мы садимся в карету.

Да, в Париже, безусловно, было неспокойно. Но я была слишком очарована его красотой и поглощена мыслями о происходящем в замке, чтобы обращать на это внимание, а Марго и вовсе ничего не замечала.

Мне было приятно видеть, что к Англии здесь относятся с величайшим уважением. Как говорила Габриель Легран, лавки ломились от одежды, изготовленной из английских тканей. Повсюду виднелись надписи, что здесь говорят по-английски. В витринах рекламировался Le Punch Anglais[61], а в любом кафе подавали чай. Даже высокие экипажи походили на английские.