Бледный всадник, Черный Валет - Андрей Дашков

Обитатели рая столпились вокруг, разглядывая дикаря, как редкое животное. Но никто не подходил ближе пяти шагов, словно на этом расстоянии была очерчена окружность, которую запрещено пересекать. Удивительно безликая стая — разномастная, однако в чем-то поразительно однообразная.

Через каких-нибудь пять минут толпу любопытных начали разгонять крепкие розовощекие ребята в девственно белых одеждах, прибывшие в черной карете с алыми крестами на дверцах. Сделать это оказалось нетрудно. Как ни мало разбирался дикарь в городских делах, но и он понял, что объединяет всех этих людей. Страх. Страх тщательно скрывался; страх был спрятан так глубоко, что порой человек сам не подозревал о нем; страх маскировался под другие инстинкты — самосохранения, насилия, стадности — и все-таки проявлял себя на бессознательном уровне. Дикарь поймал себя на том, что сравнивает поведение жителей рая с робкими повадками травоядных животных. Сравнение было не в пользу двуногих. Травоядные по крайней мере не кривлялись.

«Девственники» и «сестры» особым образом перекрестили друг друга (это заменяло приветствие и, очевидно, было частью системы опознавания «свой — чужой»), после чего опеку над связанным дикарем принял на себя двухметровый детина, который вертел в руках отполированную до блеска дубинку. От детины пахло молоком, а по сверкавшему от избытка здоровья лицу ползали мухи. На его белой куртке имелся знак различия в виде нарукавной повязки с тремя крестами, расположенными треугольником.

Пока гроза мужских гениталий толковала с ним о задержанном, об отсутствии документов, незаконном ношении оружия и прочей хрени, второй «девственник», оказавшийся довольно смазливым малым, вполголоса пытался договориться с тощей «сестрой» о совместном ночном бдении.

Слух у дикаря был звериный. Теперь он по крайней мере узнал, как ЭТО здесь называется. Бдение. Он запомнил. Все, что попадало в почти пустую копилку его памяти, оставалось там навсегда. Ревности он не испытал. Скорее легкое сожаление. Ну что ж, сегодня не повезло. Может быть, повезет завтра?

Но даже легкое сожаление ему не дали досмаковать. Опекун ткнул озабоченного дикаря дубинкой в живот, и тот увидел землю с близкого расстояния второй раз за день. В таком сложенном компактном виде его взяли под руки и бросили в заднее отделение экипажа.

Пол был заплеванным и липким; узкие окошечки забраны решетками. Только здесь, вдохнув устойчивый кислый запах чужого ужаса, который ни с чем нельзя было спутать, дикарь осознал всю глубину потери. Он лишился своих пистолетов. Он лишился брата и сестры. Без них он представлял собой не что иное, как заблудшую дикую овцу. Мясо, предназначенное для хищников. Или живую приманку. Или домашнее животное…

Его душа была лишь одной частью триады. Он потерял две трети. И ощутил пустоту и никчемность, будто усекновение затрагивало физическое тело. Он стал жалок и бессилен, как самец, утративший детородный орган.

44. ПОГРЕБ

Слобода не случайно называлась Пыльной. Здесь селилось разное отребье.

В дождливый день улица Дизельная утопала в грязи. Сейчас между дощатыми тротуарами лежал толстый слой пыли, в котором копались безмозглые куры. Поэтично желтели чахлые цветочные кустики. В тени заборов валялись собаки. Мерин, запряженный в пролетку, был должным образом облаян.

За сто метров от хаты Кураева мажор-лейтенант Пряхин слез и расплатился с извозчиком. Он не хотел привлекать внимания аборигенов к своей персоне. Воспоминания о том, как он переусердствовал во время последнего полицейского расследования, были еще слишком свежими.

Пряхин двинулся вдоль забора прогулочным шагом. По пути ему пришлось пнуть ботинком наглого кобеля. Кобель отлетел в заросли конопли. Его истошный визг резанул слух, но не разбудил сонную окраину. «День воскресный — для Бога», — любил повторять обер-прокурор, когда еще был в состоянии выступать публично. Эта фраза вошла и в цитатник Великого Преобразователя. По правде говоря, Пряхин не возражал бы против отдыха и во все остальные дни недели…

Двор Кураевых был пуст. Мажор-лейтенант легко выяснил это, заглянув поверх низкого забора; затем, озираясь по сторонам, убедился в том, что его визит остался незамеченным соседями. Плевал он на соседей, но сегодня лишние разговоры были бы нежелательны.

Пряхин отворил калитку и брезгливо поморщился. Плодим нищету, подумал мажор-лейтенант с горечью и направился к покосившейся хате, стараясь не наступать на гроздья козьего дерьма. Кураевы упорно отказывались сдавать свое потомство в ясли Христианского Союза Молодежи, хотя едва сводили концы с концами. И подобных случаев непатриотичного поведения было немало. Недаром в городской управе рассматривался законопрект о принудительной передаче детей из бедных семей под опеку ХСМ. Пряхин считал, что это слишком мягкая мера. По его мнению, таких, как Лема, следовало кастрировать или стерилизовать.

Но сейчас его мысли были заняты другим, а именно, пропавшими детишками. Избытка домашней живности на убогом подворье также не наблюдалось. Пряхин заглянул в пустой коровник, в котором, судя по колыханию пыльных завес, давно обитали одни пауки. Коза жевала сочную траву, выросшую за сортиром. Еще бы — столько удобрений! По самым скромным подсчетам, тут ежедневно опорожнялись человек двенадцать.

Пряхин специально приготовил дрын, однако из собачьей будки никто не выскочил. На ней болтался обрывок веревки, навевая печаль. Мажор-лейтенант ничуть не удивился бы, узнай он, что псину съели. Не преступление, конечно, но как-то не по-христиански…

Дверь хаты оказалась незаперта. Запирать ее было бессмысленно — красть все равно нечего, кроме глиняной посуды и остова швейной машинки «Зингер» с ножным приводом, которая, вероятно, служила единственной игрушкой — чем-то вроде качелей для маленьких говнюков.

Пряхин заглянул в печь и во все темные углы. Их было не так много, чтобы спрятать хоть что-нибудь, кроме пыли. В единственном светлом углу висели иконы — мажор-лейтенант отметил это особо. Он тщательно проверил рекомендованные циркуляром Священного Синода от 7 ноября 22 года расположение, иерархию, аксессуары и не обнаружил никаких отклонений от канона или признаков чуждого культа. Правда, под иконами валялось слишком уж много дохлых мух и жуков, но Пряхин не придал этому особого значения (а вдруг святые, кроме всего прочего, еще и занимаются дезинсекцией?).

Он был доволен собой. Теперь он мог вызвать Лему к себе и задать тому прямые вопросы, почти не рискуя попасть в дурацкое положение. И пусть этот членоголовый ответит, куда подевал свое потомство!..

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});