Асы шпионажа. Закулисная история израильской разведки - Стивен Стюарт

Но в Мосаде не только порядок был нарушен. Мосад просто перестал функционировать. Каждый старший офицер Мосада был тесными эмоциональными узами связан с Харелом. Преданность ему была столь всепоглощающей, что для них он значил больше, чем сам по себе Мосад. Собственно Мосад это и был Исер Харел, а Исер Харел — Мосадом. Разъединить их было невозможно.

И тем не менее, многое в Мосаде не отвечало стандартам и требованиям времени. С Харелом или без него, но система Мосада вообще устарела и не могла способствовать укреплению его репутации. Например, Харела с трудом удалось убедить установить компьютер. Однако недоверие его ко всякой технике от этого не уменьшилось. Если кто-нибудь из молодежи осторожно намекал на то, что хорошо бы использовать компьютер, Харел тут же вспоминал какую-нибудь историю, вычитанную в газетах, о том, как компьютер обсчитал своего потребителя на миллион долларов, или о банке, который выдал своему клиенту в кредит все золото, хранящееся в Форт Нокс — центральном золотохранилище Соединенных Штатов.

Смысл в этой его позиции, конечно, был. Харел гордился прежде всего тем, что создал организацию, которая вела борьбу с врагом с помощью только одного оружия — человеческого интеллекта. Он полагал, что изобретательности, заложенной в человеческом разуме, всегда окажется больше, чем в любом современном компьютере.

Такая концепция импонировала сотрудникам Харела, но Амиту она казалась простой самоуверенностью. Его поразило и то, что в Мосаде никто в сущности не задумывался над вопросом о задачах этой организации. Ее сотрудники блестяще проводили «спецоперации». Однако все они работали сегодня, не зная, что будут делать завтра. Далеко вперед никто не заглядывал.

Стратегии как таковой не существовало. На практике это приводило к неправильному использованию очень ограниченных ресурсов, как денежных, так и человеческих.

Мосад оказался на недосягаемой высоте, когда, например, угнетенным евреям Алжира потребовалась помощь во время гражданской войны. Но правильно оценить перспективы этой войны или влияние ее на положение Израиля Мосаду было трудно.

Меир Амит, не теряя времени, начал высказываться в самой резкой форме по всем вопросам, которые считал заслуживающими внимания. Старшим офицерам Мосада ничего другого не оставалось, как покинуть его стены. В течение сорока восьми часов после появления Амита так поступили заместитель Харела и трое самых опытных офицеров. Коллеги Амита по армии советовали ему смягчить свою позицию. И Амит как будто внял совету. Он вызвал ответственного резидента Мосада из Парижа и назначил его своим заместителем. Это должно было показать, что назначение Амита не означает победу армии и захват ею Мосада. Однако заместителя своего Амит совершенно игнорировал, не приглашая его даже на совещания.

В течение нескольких недель, пытаясь примирить Харела и Бен-Гуриона, их посещали одна за другой делегации. В конце концов примирение, несомненно, состоялось бы, несмотря на то, что оба были людьми жесткими и упрямыми. Однако 16 июня Бен-Гурион, давно уже чувствовавший себя усталым и раздраженным (главным образом в связи с последствиями «дела Лавона»), заявил о своем уходе из состава правительства. На этот раз он ушел в политическое небытие навсегда.

Меир Амит был все еще только исполняющим обязанности главы Мосада и одновременно начальником Военной разведки. Пока Бен-Гурион оставался премьер-министром, у Амита было немного шансов занять место Харела. Но в новой ситуации, когда премьер-министром стал шестидесятисемилетний Леви Эшкол, положение изменилось.

Новому правительству надо было этот вопрос решать в первую очередь. Эшкол решительностью не отличался. В Тель-Авиве был очень популярен анекдот: перед началом заседания кабинета министров официантка спросила Эшкола: «Что вы предпочитаете, чай или кофе?» — «Пополам!» — ответил Эшкол.

В кабинете министров были серьезные разногласия: заместитель премьер-министра Абба Эбан и влиятельный министр сельского хозяйства Моше Даян настаивали на утверждении Амита на пост начальника Мосада. Голда Меир (министр иностранных дел) и Моше Шапиро (религиозный министр внутренних дел) поддерживали Харела.

Битва за Харела велась самыми бесцеремонными методами. Секретные папки исчезали из сейфов, и Амит попадал из-за этого в трудное положение. В Мосаде от него утаивали информацию под тем предлогом, что он не утвержден в должности и не может иметь доступа к самым секретным документам. Служащие, как правило, соглашались выполнять только повседневную работу.

Печать тем временем непрерывно публиковала все новые материалы о деятельности Харела. Кампания шла эффективно, с размахом.

В самом кабинете министров возражения против кандидатуры Амита были связаны с тем, что он военный. Это было действительно существенно. Существенным остается и поныне.

Если во главе Мосада будет стоять военный, у правительства не может быть уверенности в том, что с секретной информацией прежде всего не будет ознакомлена армия, а уж только после этого она станет известна кабинету министров. В такой ситуации военные могут позаботиться о том, чтобы правительство согласовывало бы свои решения с армией.

Бен-Гурион всегда настаивал на контроле вооруженных сил правительством. Никогда начальник разведки не присутствовал на заседаниях комитета по иностранным делам Кнессета. Даже начальнику Штаба армии это разрешалось лишь в редких случаях. Так было всегда при Бен-Гурионе.

Однако, разочаровавшись в политической обстановке, которая господствовала в Израиле, Бен-Гурион все в большей степени менял свое отношение к армии, которую считал теперь оплотом нации. В поздние свои годы он стал видеть в армии единственно подлинные духовные силы — лучшую часть израильского народа. Он рассматривал «дело Лавона» теперь как следствие разлагающего влияния легкомысленных политиков, пытавшихся оклеветать армию и предававших все, что было дорого ему, Бен-Гуриону, и его единомышленникам. В военных кругах эта точка зрения была достаточно популярной. В Израиле стало даже возникать опасение, что в стране существует реальная опасность военного переворота (эти слухи получили широкое распространение перед началом Шестидневной войны).

Меир Амит не пытался спорить с утверждениями, что военный на посту начальника Мосада может считать своей первейшей обязанностью верность армии. Он был достаточно для этого опытен.

Но в разговорах с друзьями Амит не преминул съязвить: Моше Даян хоть и министр сельского хозяйства, тем не менее не заставляет фермеров строем ходить на работу и выполнять распоряжения начальника Штаба армии.

Амит считал себя прежде всего слугой своей страны и работником учреждения, гражданского или военного, которое ему поручено.

Между тем сторонники Амита не бездействовали. Они начали кампанию развенчивания Харела. Его стали обвинять в том, что он пренебрегал прямыми своими обязанностями — контролем за враждебными Израилю пограничными арабскими странами — в погоне за более выигрышными и эффектными операциями в Европе и других районах. Никто не сомневался в даровитости Харела или в огромности его вклада в развитие разведывательной службы в Израиле. Но его методы устарели. Именно потому он не обеспечил во время войны израильское командование исчерпывающей и достоверной информацией. Более того, своим постоянным вмешательством в дела Военной разведки, не давал ей должным образом выполнять свои обязанности.

В начале сентября 1963 г. Эшкол понял, что не может более оттягивать решение вопроса об утверждении Амита. Он пошел на типичный для него компромисс, который никого не удовлетворил и оказался к тому же нежизненноспособным.

Амит был утвержден в должности начальника Мосада, его бывший заместитель генерал Аарон Ярив стал начальником Военной разведки. Исеру Харелу было поручено общее наблюдение за деятельностью обеих разведывательных организаций. Он должен был находиться в офисе премьер-министра и нести ответственность за всю информацию, поступающую к премьер-министру, как военную, так и политическую.