Косыгин. Вызов премьера (сборник) - Виктор Гришин

Сразу после свадьбы мы стали жить отдельно от родителей жены, пытаясь создать собственный очаг. Людмила Алексеевна долгие годы работала в Главном архивном управлении МИД СССР, имела ученую степень кандидата исторических наук, опубликовала фундаментальное исследование по истории советско-американских отношений, затем более десяти лет, до ухода на пенсию, возглавляла Библиотеку иностранной литературы – все эти организации были вне компетенции ее отца. После смерти в 1967 г. Клавдии Андреевны Косыгиной Людмила в составе делегаций сопровождала отца в нескольких зарубежных поездках, как того требовали протокольные мероприятия, церемония встреч. Она была единственной дочерью, очень любимой и любящей, но Косыгины, повторяю, никогда не путали интересы родственные и государственные.

К моей научной и организационной деятельности Алексей Николаевич относился с уважением, мог помочь советом, но никогда не оказывал протекции. Для меня было естественным принятое в семье правило не просить помощи, даже сталкиваясь с непреодолимыми препятствиями, – надо было бороться самому, заслуживая уважение близких людей. Он всегда радовался появлению моих публикаций, был очень доволен тем, что я стал членом Римского клуба АКАСТа, Венского Совета, других международных организаций. Нередко мы помогали друг другу, читая проекты докладов, предлагая поправки и улучшения. Это можно назвать дружественным сотрудничеством, исключающим нравственно неприемлемое использование чужого высокого авторитета. С радостью могу сказать, что и мои дети всегда придерживались этих принципов.

К вошедшим в моду почестям и наградам Косыгин был совершенно равнодушен. Как-то Леонид Ильич упрекнул его, что он не носит Звезду Героя. Алексей Николаевич отговорился тем, что не смог дома найти свои награды. Поскольку предстояли очередные торжества, Брежнев прислал ему муляжи и просил держать их наготове в рабочем кабинете. Кстати сказать, в воинском звании Косыгин не поднялся выше капитана запаса. Хотя во время войны он выполнял ответственнейшие задания Государственного Комитета Обороны, не считал себя вправе укрываться за воинским званием.

Большинство подарков и сувениров, которые Алексею Николаевичу вручали за рубежом, он передавал в Архангельскую среднюю школу Красногорского района, которая находилась недалеко от его дачи. А дорогостоящие подарки сдавались под расписку в Оружейную палату или в Гохран. Надеюсь, там сохранились эти вещи и соответствующие документы. Во всяком случае, у нас дома до сих пор цел перечень сданных предметов и копии расписок.

* * *

Отдыхать за заборами госдач Алексей Николаевич не любил, часто останавливался в домах отдыха (за что его упрекали в стремлении «заработать популярность»), ходил пешком, убегая от охраны, рыбачил, плавал, вообще был спортивным человеком – играл в волейбол, бадминтон и мог дать фору молодым соперникам. Очень увлекался греблей и иногда доводил нас до изнеможения катанием на лодке. Зимой каждое воскресенье обязательно заставлял всех ходить на лыжах, бегать на коньках…

На даче мы обычно по субботам первую половину дня работали, а вечером и утром в воскресенье отдыхали, гуляли; после обеда опять возвращались к занятиям – читали, писали, ребята готовили уроки. По вечерам разговаривали, он дотошно расспрашивал, кто что читал, интересовался нашими суждениями о книгах. Иногда случались и «тематические вечера». Если кто-то заговаривал о непонятном для него вопросе, по инициативе Алексея Николаевича начинались общие дискуссии на различные темы – политические, философские, экономические, даже научно-технические. Самое живое участие в них принимали наши подросшие дети – Алеша и Таня. Алексей Николаевич очень любил внуков, разговаривал с ними всерьез, что им, конечно, очень льстило, и они иногда даже специально готовились к таким беседам и нашим вечерам. От Алексея Николаевича осталось много записных книжек, в которые он вносил не только деловые заметки, но и выписывал некоторые новые для него понятия, интересные мысли из различных областей науки, философии, искусства.

На взгляд со стороны он производил впечатление сурового, замкнутого человека, но на самом деле был, скорее, постоянно озабоченным, погруженным в себя, в собственные мысли, в решение каких-то проблем. Он почти никогда не позволял себе полностью расслабляться, напряженно работал, иногда даже во время парадных торжеств писал заметки в свои записные книжки. Однако сухость и подчеркнутая отстраненность были поверхностными. Со многих хранящихся у нас фотографий он улыбается такой обезоруживающе открытой улыбкой, какая бывает только у очень добрых людей.

Почти не имея времени для чтения, он тем не менее нередко обращался к классике, любил мемуары, интересовался деятельностью Столыпина, Витте, Плевако. Хорошо знал историю России, с болью говорил о гибели цвета нации – русской интеллигенции. Для него, как для истинно русского человека, национальные различия никогда не играли ни малейшей роли, он ценил человека по его достоинствам. Не впадая в славянофильские крайности, не желал мириться с утратой былой славы России…

Очень любил Алексей Николаевич музыку – старые русские песни, довоенные и современные мелодии. В свои последние дни, лежа в больнице, он попросил меня наиграть на пианино и записать на магнитофон его любимые мотивы. Эту пленку он слушал чуть ли не каждый день, до самого конца она лежала на его столике.

…Казалось, я, тесно общаясь с Алексеем Николаевичем многие годы, уже хорошо знаю его, однако в середине 60-х годов он открылся мне с неожиданной стороны в тяжелое для всей семьи время, связанное с болезнью Клавдии Андреевны.

В сентябре 1966 г. ее положили в больницу с неутешительным диагнозом. Болезнь оказалась неизлечимой. Мы, конечно, регулярно ее навещали, а Алексей Николаевич буквально поселился в больнице: приезжал по вечерам, ночевал в соседней палате, а утром уезжал на работу. Так длилось несколько месяцев. На Новый, 1967 год мы приготовили Клавдии Андреевне сюрприз – договорились с врачами и забрали ее домой. Она принарядилась, надела красивое платье, сделала прическу и выглядела просто молодцом. Радость Алексея Николаевича была неописуемой! За праздничным столом Клавдия Андреевна произнесла теплый, немного грустный тост – она знала, что это ее последняя возможность побыть в родной семье, последняя праздничная новогодняя ночь…

Наутро мы снова отвезли ее в больницу. Следующие несколько месяцев были очень тяжелыми. Она до самого конца была в сознании и в последний момент успела сказать:

– Не бойтесь, ничего страшного нет в том, что человек уходит…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});