Одинокий путник - Ольга Денисова

Поселяне с любопытством посматривали на строительство - монахи хорошо платили за лес и брали на работу местных плотников, соблазняя высокой платой. Церковь должна была потрясти воображение жителей торга, закостеневших в язычестве, как размером, так и вычурностью форм.

Колдун стал молчаливым и раздражительным, по нескольку недель не выезжал из дома, задумал переписать книгу по астрономии, но поминутно отвлекался и сидел, неподвижно глядя в окно, потихоньку сгрызая перо за пером. Лешек жалел его и чуял беду.

- Охто, я прошу тебя… Я очень тебя прошу… Ты только не вмешивайся, ладно? - просил он. - Ничем хорошим это не кончится.

- Разумеется, не кончится! - взрывался колдун. - Чем хорошим может кончиться приход клириков на чью-то землю? Вот увидишь, через год они будут требовать пожертвований, через десять лет в открытую начнут сдирать с торга дань, а через пятьдесят все здешние жители станут их холопами, как в Новограде.

- Охто, ты не сможешь им помешать. Давай уедем, а? Пожалуйста, давай уедем! У тебя же есть родственники на востоке. Возьмем матушку, Милушу - и уедем!

- Ага, а еще Кышку с женой, Мураша, Лелю с Гореславом и двумя пацанятами! И вот ту славную девушку, которая хочет за тебя замуж, и ее доброго отца, и сестер, и их мужей, и детей, а лучше всего - всех сельчан и всех деревенских вместе с ними!

- Не выдумывай! - Лешек подсел к колдуну поближе и заискивающе смотрел ему в глаза снизу вверх. - Я ничего такого не говорил. Им ничего не угрожает, они не станут, как ты, искать правды. Будут жить, как в Лусском торге: днем ходить в церковь, а ночью праздновать Купалу и строгать обереги.

- Малыш, как ты не понимаешь! Ведь это не только хождение в церковь, не только дань и холопство! Хотя и этого вполне достаточно. Пойми, я храню древнее знание, я не только умею просить богов об урожае и лечить болезни! Кто вместо меня будет выбирать время сева и жатвы? Кто скажет, где выжигать лес? Ты думаешь, я прошу дождя, когда мне требуются деньги на книги? Нет, малыш, я точно знаю, что нужно хлебу озимому, а что - яровому, я знаю, чего просить и когда! Ты припоминаешь дожди во время сенокоса? Нет! Кто кроме меня скажет людям, когда начинать косить сено, чтобы успеть его высушить и убрать? Отец Паисий? Или Дамиан? Я не могу уйти!

- Охто, не злись. Я говорю не о том. Ты ведь не сможешь потихоньку продолжать колдовать, потихоньку распоряжаться сенокосами и лечить болезни. Ты полезешь в дела братии, ты запретишь деревенским причащаться, ты будешь на каждом углу говорить об их злом ревнивом боге, которого надо гнать отсюда взашей, ведь так?

- Конечно. Потому что одного не может быть без другого! Ты видел, что они творили во время мора? Или мне надо было пристроиться в очередь на исповедь и ходить вместе с ними крестным ходом? Они - мошенники, глупцы, невежды! Потому что их бог мыслит только о смерти, ему не интересна жизнь - какие-то там урожаи, какие-то сенокосы, болезни скота! Чем больше людей умрет от голода, тем лучше! Чем мрачней будет их жизнь, тем соблазнительней им покажется рай!

- Ты меня-то в этом не убеждай! - фыркнул Лешек. - Охто, ты ничего с этим не сделаешь! Они убьют тебя, и на этом все закончится!

- Пусть попробуют!

Лешек начинал говорить и о волшебной силе крусталя, с помощью которой можно было бы прогнать монахов с этих земель, но колдун отвечал коротко и зло:

- Нет. Это исключено.

- Но почему, Охто, почему?

- Потому что это будет война бога против людей, а не война богов.

- А то, что происходит сейчас, - это не война бога против людей?

- Нет. Сейчас против людей воюет церковь, а бог всего лишь смотрит и радуется ее успехам. И, я думаю, его жрецы говорят с ним так же, как я говорю с нашими богами. И так же слушают его советы. Так что пока - это война между мной и аввой. И если я хоть раз применю крусталь, кто поручится, что Юга не вооружит авву чем-нибудь подобным? Нет, малыш. Я не применю его, даже если мне потребуется спасать свою жизнь.

Резчиков по дереву монахи привезли из Новограда, не надеясь на местных мастеров. Колдун, побывав в торге, долго хохотал - резьба, украсившая церковь, состояла в основном из обережных знаков: новоградские мастера успели забыть их смысл, но резчиков подкупила простая чистая красота языческих узоров. Зато поселяне не забывали, что эти узоры означают, и немало подивились тому, что дом бога Юги поручено охранять местным богам.

В конце мая, не дожидаясь крещения села, колдун отправил Милушу и матушку к своим родственникам, на Онгу. Леля поклялась ему, что покрестится вместе со всеми и никогда больше не станет ворожить, - только поэтому он позволил ей остаться. Лешек по его расчету тоже должен был уехать, колдун даже придумал для него поручение, но на этот раз Лешек наотрез отказался, и сопровождать женщин поручили неженатому Мурашу.

Колдун долго уговаривал Лешека, грозился, топал ногами, умолял и убеждал.

- Нет, Охто, - неизменно отвечал тот, - никогда. Пусть от меня не много пользы, пусть я буду тебе мешать, но я никуда не уеду.

- Малыш… Как ты не понимаешь! Они ведь побоятся тронуть меня и начнут с тех, кто мне дорог! Ты делаешь меня уязвимым!

- Пусть. Это тебя немного отрезвит. Может быть, ты начнешь думать, когда что-то делаешь.

- Я, по-твоему, не думаю, что делаю? - обиделся колдун.

- Ты лезешь на рожон! Вместо того чтобы приносить пользу, ты борешься с тенями, которые тебе не по зубам! Охто, они убьют тебя!

- Они убьют меня только за то, что я существую, и неважно, как я буду себя вести. Они никогда не примирятся со мной, никогда. Это вопрос времени.

- Но ведь Невзор до сих пор жив, и ничего!

- Невзор… Невзор просто не попался им на узкой дорожке, - усмехнулся колдун, - и потом, он очень осторожен.

- Вот именно! Охто, пожалуйста, ну давай ты тоже будешь очень осторожным! Ты же не хочешь, чтобы они убили меня, правда?

Колдун вздохнул:

- Ты хитрый, трусливый маленький негодяй.

- Да! Да, я хитрый и трусливый! - засмеялся Лешек. - Поэтому я никуда не поеду.

Колдун не стал мешать крещению, тем более что из монастыря прибыли дружники Дамиана и множество иеромонахов. Но, оставив двух иереев, трех дружников и мальчиков-певчих, на следующий день они убрались обратно в Пустынь.

Весь день крещения колдун провалялся на кровати, уставившись в потолок, и только вечером вышел искупаться, сказав Лешеку, что тот во всем виноват. Сейчас бы не крещение было в селе, а торжественное изгнание монашества с Пельской земли.

- Охто, ты сам понимаешь, что это ерунда, - Лешек жалел его, да и сам не сильно радовался приходу монахов.

- Да понимаю, малыш, понимаю… И горящих домов видеть не хочу, и изрубленных тел - тоже. Я бессилен, это и выводит из себя!

Однако, когда пришло время колдовать, он словно забыл все свои обещания.

- Тяжелое лето, - сказал он Лешеку. - Иногда, бывает, и без колдовства неплохо обходится, а в это лето не обойдется. Дожди идут, много дождей. Всегда просил дождя - а теперь облака надо разгонять. Не понравилось нашим богам крещение. Оставайся дома, ладно?

- Нет уж! Чтобы они взяли тебя голыми руками? Беззащитного? - вскинулся Лешек. - Ты плохо-то обо мне не думай. Ты считаешь, я монахов сильно люблю?

- Хорошо, хорошо. Поехали.

Колдовал колдун в открытую, не таясь, и его песня силы разносилась над полями далеко и зычно. В Безрыбном дружники выследили его, и вместе с ними к месту колдовства явился иеромонах - просвещать темный народ божьим словом. Только они опоздали: колдун успел допеть свою песню и уйти в небеса. Люди, удерживавшие взглядами белое пламя, в испуге расступились перед вооруженными всадниками, и иерей выступил вперед с обличительной речью.

Он говорил о врагах рода человеческого, об их хитрости и коварстве, о том, как просто смутить неискушенную душу, как просто толкнуть ее в адово пламя. И указывал при этом на костер. Лешек, стискивая рукоять меча, доверенного ему колдуном, стоял ни жив ни мертв и боялся, что пламя упадет и колдун не успеет попросить богов об урожае, тем более что в этот раз просить было тяжело.

Но вдруг краем глаза Лешек заметил шевеление возле костра и думал, что колдун упал, что люди не удержали его наверху. Иеромонах размахивал руками и продолжал говорить, когда у него за спиной на четыре лапы медленно встал огромный медведь, охранявший колдуна. За много лет это случилось в первый раз - обычно медведь лежал неподвижно, уткнувшись носом в костер, глаза его оставались прикрытыми, и Лешек давно перестал думать о нем как о живом, настоящем звере.

Святой отец стоял к зверю спиной и догадался о том, что происходит нечто ужасное, только когда дружники, испуганно крестясь, осадили коней. Медведь же тем временем поднялся на задние лапы и, когда иеромонах оглянулся, издал могучий рев, нависая над его головой. Святому отцу не хватило силы даже для крестного знамения: он присел, накрыл голову руками и, тоненько закричав, оступился и колобком скатился с холма под ноги лошадям. Медведь опустился на четыре лапы и медленно двинулся в сторону монахов, угрожающе рыча. Перепуганные кони взвились на дыбы, люди разбежались в стороны от разящих копыт, и дружникам не удалось их удержать - один из них упал, а двоих лошади понесли в поле. Иерей, шепча слова молитвы, отползал от холма, но медведь не стал долго его преследовать и вернулся на место: улегся носом к костру и прикрыл глаза, словно ничего не случилось.