Встреча с Хичи - Фредерик Пол

Альберт говорит, что я антропоморфизирую. Вероятно. Но разве это плохо? Большую часть своей жизни я провел в форме человека, и старые привычки умирают трудно. Так что когда Альберт стабилизировал меня и я был – по-моему, единственное подходящее слово «расширен», – я представлял себя в антропоморфном облике. Конечно, если представить себе, что человек может быть больше галактик, старше звезд и мудр, как все миллиарды людей прошлого и настоящего. Я воспринимал Местную Группу – нашу Галактику и всех ее соседей – как небольшой клочок в волнующемся океане энергии и массы. Я мог видеть все сразу. Но смотрел я на дом, на родную Галактику и М-31 рядом с ней, и поблизости Магеллановы Облака, и другие небольшие облака и скопления, и клочки газа и пыли, и звездный свет. И я – моя антропоморфная часть – протянул руки, и взял их в горсть, и пропустил меж пальцев, словно я Бог.

Но я не Бог и не настолько богоподобен, чтобы действительно касаться галактик. Я вообще ничего не мог коснуться, мне нечем касаться. Все это оптические иллюзии, все равно что Альберт, зажигающий свою трубку. Нет ничего. Ни Альберта, ни трубки.

И меня нет. Я не могу быть богоподобен, потому что у меня нет осязаемого существования. Я не могу ни создать небо и землю, ни уничтожить их. Я вообще физически не могу воздействовать даже на ничтожную часть их.

Но тем лучше я могу созерцать их. Могу стоять в центре своей системы и смотреть на миллионы и миллиарды других групп и галактик, протянувшихся до оптического конца вселенной, где звезды удаляются быстрее, чем об этом рассказывает их свет... а дальше... я могу заглянуть и за эти оптические пределы, но это уже неважно. Альберт говорит мне, что это всего лишь гипотеза в записях хичи, оттуда я сейчас черпаю информацию.

Конечно, старый Робин не расширился вдруг до бесконечности. Всего лишь ничтожные остатки Робинетта Броадхеда, не более чем какое-то количество битов воспоминаний в море данных библиотеке «Истинной любви».

Мою бесконечную вечную задумчивость нарушил голос Альберта.

– Робин, все в порядке?

Я не хотел лгать ему.

– Нет. Ничего не в порядке.

– Будет лучше, Робин.

– Надеюсь... Альберт?

– Да?

– Я не виню тебя за то, что ты спятил, – сказал я, – если ты прошел через это.

Недолгое молчание, потом призрачный смешок.

– Робин, – ответил он, – вы еще не видели, что свело меня с ума.

Не могу сказать, как долго это продолжалось. Не знаю, каково значение концепции «времени», потому что на электронном уровне, на котором я сейчас нахожусь, временная шкала не очень увязывается с чем-то «реальным». Много времени тратится зря. Электронный разум действует не так эффективно, как механизм, с которым мы рождаемся, алгоритм не очень хорошая замена синапсов. С другой стороны, в мире элементарных частиц все происходит гораздо быстрее, и там фемтосекунда – это ощутимый промежуток. Если учесть все плюсы и минусы, можно сказать, что я живу от тысячи до десяти тысяч раз быстрее, чем раньше.

Конечно, существуют объективные измерения реального времени – я имею в виду время на «Истинной любви». Эсси очень тщательно отмечает минуты. Чтобы подготовить труп к тошнотворной процедуре в ее цепях «Здесь и После», необходимо много часов. Для подготовки к записи особого клиента – меня, чтобы запись в банке данных, подобном банку Альберта, была значительно качественнее – для этого нужно соответственно больше времени. Когда ее задача была выполнена, она сидела и ждала, в руке у нее был стакан с выпивкой, но она не пила, и не слышала попыток Оди, Джейни и Долли завязать разговор, хотя иногда отвечала невпопад. Невесело было ждать, пока станет ясно, сохранилось ли хоть что-то от покойного Робинетта Броадхеда, и все это заняло три с половиной дня.

Для меня, в мире спинов, и шармов, и цветов, и запрещенных орбит [Спин, шарм, цвет, запрещенная орбита – термины квантовой механики, различные характеристики элементарных частиц], куда я переместился, это была – назовем так – вечность. Так мне показалось.

– Вы должны научиться использовать свои вводы и выводы, – сказал Альберт.

– Прекрасно! – воскликнул я. – И это все? Здорово! Да это просто пустяк!

Вздох.

– Я рад, что к вам вернулось чувство юмора, – сказал он, а я еще услышал: «потому что вам оно чертовски понадобится». – Боюсь, что теперь придется поработать. Мне не легко все время инкапсулировать вас...

– Ин-что?

– Защищать вас, Робин, – нетерпеливо сказал он. – Ограничивать доступ к вам информации, чтобы вы не слишком страдали от смятения и потери ориентации.

– Альберт, – сказал я, – ты что, спятил? Да я видел всю вселенную.

– Вы видели только то, что я позволяю вам видеть, Робин. И это очень мало. Но больше я не могу контролировать ваше восприятие. Вам придется самому научиться этому. Поэтому подготовьтесь, я буду постепенно снимать изоляцию.

Я напрягся.

– Я готов.

Но я недостаточно напрягся.

Вы не поверите, как было больно. На меня обрушились орущие, визжащие, вопящие, лепечущие голоса всех вводов – находясь во внепространственной геометрии, я все еще представлял себе их ушами. Были ли так же плохо, как первое соприкосновение со всем сразу? Нет, было гораздо хуже. Тогда, в первый момент, я еще не умел распознавать шум как звук или боль как боль. Теперь я знал. Я узнавал боль, когда испытывал ее.

– Альберт, – закричал я, – что это?

– Вам всего лишь становятся доступными базы данных, – успокаивающе сказал он. – Только веера на борту «Истинной любви», плюс телеметрия, плюс вводы от самого корабля и экипажа.

– Прекрати это!

– Не могу. – В голосе его звучало искреннее сочувствие, хотя на самом деле никакого голоса не было. – Вам придется справиться с этим, Робин. Придется самому выбрать, какие базы данных вам сейчас нужны. Отберите их, а остальные заблокируйте.

– Что сделать? – спросил я, еще более сбитый с толку.

– Выберите только одну, – терпеливо сказал он. – Тут есть наши собственные базы данных, есть записи хичи, есть и другие. Вам придется научиться разграничивать их.

– Разграничивать?

– Справляться в них, Робин. Как будто это разделы библиотечной классификации. Как будто это книги на полках.

– Книги на меня не орут! А эти орут!

– Конечно. Они дают о себе знать. Точно так же книги на полках дают о себе знать вашему зрению. Но вы можете смотреть только на те, что вам нужны. Тут есть одна, которая, я думаю, облегчит вам задачу. Попробуйте найти ее.

– Найти? Да как мне искать?

Послышался звук, похожий на вздох.

– Что ж, – сказал Альберт, – эту задачу вы должны решить сами. Я не могу сказать, вверху это, внизу или по бокам, потому что вы не ориентируетесь в данной системе координат...

– Ты дьявольски прав!

– Но есть одна старая хитрость у дрессировщиков. Им нужно заставить животное выполнять сложные действия, сути которых животные не понимают. Был такой кудесник, который заставлял собаку спуститься в зал, найти определенного человека и взять у него определенный предмет...

– Альберт, – взмолился я, – сейчас не время для твоих длинных многословных анекдотов.

– Это не анекдот. Психологический эксперимент. На собаках получается. Не думаю, чтобы его использовали на взрослых людях, но посмотрим. Вот что вы сделайте. Двигайтесь в любом направлении. Если направление верное, я скажу, чтобы вы продолжали. Когда я замолчу, вы перестаете делать то, что делали. Поворачиваете. Пытаетесь делать что-то другое. Если это новое занятие, новое направление правильное, вы продолжаете. Можете это сделать?

Я спросил:

– А когда я кончу, ты мне дашь кусочек сахара, Альберт?

Слабый смешок.

– Его электронный аналог, Робин. Начинайте.

Начинать! Как? Но нет смысла спрашивать, потому что если бы Альберт был способен объяснить это на словах, он не стал бы пробовать «собачий» способ. И вот я начал – что-то делать.

Не могу вам объяснить, что я делал. Возможно, поможет аналогия. Когда я учился в школе, нам показали электроэнцефалограф, он демонстрирует, как наш мозг генерирует альфа-волны. Можно, сказали нам, сделать волны больше или чаще, увеличить частоту или амплитуду, но невозможно объяснить нам, как это сделать. Мы все пробовали по очереди, все ребята, И каждый мог изменить синусоиду на экране, но все описывали это по-разному. Один сказал, что задержал дыхание, другой – что напряг мышцы; еще один подумал о еде, другой попытался зевнуть, не открывая рта. Ничего из этого не было реальным. Но все подействовало; и то, что я сейчас делал, тоже не было реальным.

Но я двинулся. Каким-то образом я двинулся. И все время голос Альберта продолжал произносить:

– Нет. Нет. Нет. Нет, это не то. Нет. Нет...

А потом:

– Да! Да, Робин, продолжайте это делать.

– Я продолжаю.

– Не разговаривайте, Робин. Продолжайте. Идите. Идитеидитеидите... нет. Стоп.

– Нет.

– Нет.