Волшебник Хуливуда - Роберт Кемпбелл

– У меня нет денег.

Свистун полез в карман и отдал Игроку все, что у него нашлось. Чуть меньше пятидесяти долларов.

– На автобусный билет хватит.

– Но домой я не поеду!

представителем социальной службы, хитростью заманившим его в ловушку.

– Поезжай, куда хочешь. Хоть в Сакраменто. Только сваливай из этого города!

Глава сорок первая

Канаан следил за тем, как проходит время, – тонкая полоска света из заколоченного окна медленно ползла по стене. Это означало, что по небу движется солнце.

За часы, прошедшие после его пробуждения на рассвете, – а проснулся он, изнывая от голода и от жажды, но преисполненный решимостью освободиться, – он разработал план спасения. Сигналом к действию должно было послужить появление тюремщика с пищей для арестанта. Однако никто так и не появился.

Потом он придумал еще кое-что. Попросить якобы для времяпрепровождения колоду карт, содрать с карт целлофановое покрытие, забить его в щель в стене возле стояка, на котором крепится его цепь… и в стиле Гарри Гудини, используя лишь подручные средства, освободиться от оков. Но он был голым, никаких подручных предметов, кроме вина и соломы, у него не было, карт бы ему не дали…

Он попробовал обмануть себя: мол, все это ему только снится и он сейчас проснется. Но он бодрствовал, его трясло от холода, его мучил голод.

Он попробовал голыми руками расшатать стояк, на котором крепилась цепь, но многочасовые усилия не привели к мало-мальски ощутимым результатам.

"У меня есть план, " – бормотал он подпись под карикатурой, начиная мало-помалу испытывать самый настоящий страх. А в подвале становилось между тем все темнее и темнее.

Но вот послышался скрип ключа в замочной скважине. Дверь открылась. Человек в алом шелковом плаще с капюшоном, лицо которого оставалось под маской, вошел в темницу. Верхняя часть маски была твердо фиксированной, а нижняя представляла собой нечто вроде покрывала.

Канаан спиной прижался к стене.

– Лучше вам убить меня, потому что, если я выйду отсюда, то не успокоюсь, пока…

– Ты что, угрожаешь мне? Это ты-то не успокоишься? Ты-то? Если бы ты давно успокоился, ты бы не очутился сейчас здесь.

– Это ты убил мою племянницу?

– О чем это ты? Что за убийство?

– Ты сказал: если бы я успокоился. Но единственное, что не дает мне успокоиться, это мысль о маленькой Саре, холодной и бездыханной.

Человек в маске расхохотался. Покрывало в нижней части маски заходило при этом ходуном.

– Мне холодно, – признался Канаан. – Отдал бы ты мне мою одежду. Или одеяло. И у меня жажда. Принес бы ты воды.

– Иисус Христос превратил воду в вино. Почему бы тебе не превратить это вино в воду? – Внезапно незнакомец в маске подскочил к Канаану вплотную. – Ну-ка, старый сукин сын, – заорал он, – отвечай! С чего это ты взял, что я имею какое-то отношение к маленькой Саре?

Канаан, разведя ноги в стороны, резким рывком сдавил их на теле незнакомца, захватил его, подтащил к себе еще ближе, – туда, где могли взяться за дело руки, ограниченные в своих действиях оковами. В правой руке у него оказался длинный и острый осколок винной бутылки. Он потянулся к плащу и к маске, чтобы, хотя бы частично сорвав их, заголить своему противнику шею.

Маска и клубок остались у него в руках, когда Килрою, охваченному внезапным ужасом, удалось вырваться из захвата. Теперь лицо его было открыто.

– Я увидел тебя! И теперь я тебя запомню!

– Едва ли это тебе поможет, – ответил Килрой. Он вышел из подвала, оставив Канаана изнывать от холода во мраке.

Глава сорок вторая

При свете дня «блядоход» на Голливудском бульваре представляет собой зрелище самое заурядное. Обыкновенные прохожие делают здесь покупки и обстряпывают делишки, заходят в конторы, заполняют налоговые декларации, и тому подобное.

А те, кто приходит сюда просто поглазеть, отирается среди проституток, сутенеров, грабителей и прочей публики того же рода, которая кажется сейчас актерами, праздно шатающимися по сцене, пока не опустится тьма и не начнется спектакль.

Но вот зажигаются огни – и начинается представление. И происходит чудо. Проносятся машины, из каждого дверного проема призывно мелькают огоньки сигарет.

И актеры показывают все, на что они способны. Маленькая девочка в золотом парике и в короткой, едва прикрывающей грудь жилетке, в юбочке по самую попку, – и все это может быть задрано, расстегнуто или снято по первому требованию клиента. А вот сопливый заморыш лет десяти, не больше, разжившийся кучей четвертаков и устремившийся к игральному автомату. Посшибает самолеты, поколотит танки, положит тысчонку-другую вражеских солдат – и опять на панель торговать собой.

И только на Хэллоуин здесь никак не отличить актеров от зрителей.

Матроны с Беверли Хиллз шествуют, разряженные, покачивая могучими, обтянутыми шелком и парчой титьками, и строят из себя Марию-Антуанетту, тогда как изнывающий от скуки Людовик Шестнадцатый – законный супруг – уныло плетется сзади.

Ослепительные старлетки, которых ты видел враскорячку в порнофильмах по домашнему видео, Клеопатры с подбритым срамом, так чтобы из-под трусиков-веревочек ничего не торчало, якобы аборигенки в наряде из двух пальмовых листьев, – все это плотское изобилие выставляется на всеобщий показ.

Ковбои с накладными членами в черных кожаных штанах, всевозможные звери и животные, пасущиеся и охотящиеся на каждом перекрестке.

Рааб выслеживал Джорджа Гроха. Было это нетрудно – следуй за Свистуном, и он сам выведет тебя на добычу.

Жоржик-моржик, он же Игрок, стоял одной ногой на тротуаре, а другой на проезжей части, словно надеясь, что ноги сами подскажут ему, куда идти. Через дорогу, на автобус – и домой, или на панель в поисках клиента. Сорок семь долларов – надолго ли их хватит после того, как он купил и принял двадцатидолларовую дозу, чтобы прочистить мозги и избавится от страха? В Пасадену? Или в Саузенд Оакс?

А если дальше, то и деньжат следовало припасти побольше.

– Ты не занят? – спросил Рааб у Игрока голосом, нежным и темным, как алый бархат.

Голос показался Игроку знакомым. Вспомни он, откуда ему знаком этот голос, он немедленно ушел бы прочь. Этот голос, бывало, доносился до его слуха, когда Раабу звонил Кенни Гоч или когда Кенни звонил сам Рааб, а происходило такое не единожды. Однако, едва вспомнив об этом, Игрок тут же забыл. Он поставил на тротуар и вторую ногу, продемонстрировав тем самым собственную боеготовность.

– Не занят и не женат, – игриво ответил он, строя из себя маленькую потаскушку.

Рааб улыбнулся дьявольской улыбкой.

– В зависимости от того, кто что будет делать.

– Ну, тебе ничего не придется делать. Все буду делать я.

– Я в жопу не даю.

– Меня интересует не анальный секс, а оральный.

С этим мужиком можно будет поладить, подумал Игрок. У него в машине или где-нибудь в темной аллее. Игрок спустит штаны и постоит, а ублюдок опустится на колени и отсосет.

– Пятьдесят баксов, – сказал Игрок.

– Ты что? Я же все беру на себя.

– … включая удовольствие, верно?

– … и, по-моему, двадцатка – красная цена. Игрок отвернулся, строя из себя недотрогу. Торг с клиентом всегда был для него ненавистней самого дела. Рааб приобнял его за талию и сунул две купюры – двадцатку и пятерку – в нагрудный карман джинсовой рубашки.

– А разницу поделим, – сказал Рааб.

– Ничего себе поделим! Я сказал пятьдесят, ты – двадцать, а ты сунул мне двадцать пять. Если делить разницу, то получается тридцать пять.

– Я имел в виду разницу между пятьюдесятью и нулем. А впрочем, как хочешь. Я тебя не неволю.

Было шесть вечера, а двадцать пять баксов – неплохой первый взнос на поездку куда угодно. Чем быстрее соберешь нужную сумму, тем раньше смоешься от опасности. Постоять за двадцать пять баксов в темной аллее, подставив жопу вечернему ветру, – это не самое страшное, что может случиться с человеком, подумал Игрок.

Рааб протянул руку, собравшись отнять у него деньги. Игрок накрыл его руку своей и прижал к груди.

– Договорились, – сказал он.

Они прошли по бульвару, как двое незнакомцев, держась друг от друга в сторонке. На углу свернули в аллею за Круглой башней, откуда доносилась громкая музыка. Рааб дал здесь Игроку знак следовать за собой. Игрок расстегнул брючный ремень, расстегнул молнию, приспустил джинсы. Обернувшись к клиенту, он едва успел заметить маленькое волнистое лезвие, тут же лишившее его жизни.

Рааб подсел к трупу и расстегнул на нем рубашку. Другим лезвием, на этот раз длинным, он распорол ему грудь. Вырвал сердце и упаковал его в пластиковый мешок.

Глава сорок третья

Есть старая поговорка. Чего не знаешь, от того тебе вреда не будет.

Диана не была уверена в справедливости этой истины, по крайней мере, в ее стопроцентной справедливости, но ей было совершенно ясно, что в сложившихся обстоятельствах, когда Кенни Гоч умер, как выяснилось, не от СПИДа (что было бы скверно и само по себе), а под ножом убийцы, Свистун рассказал ей об этом совершенно напрасно.