Лунное сердце - Чарльз Де Линт

— А если Мал-ек-а и есть Талиесин? — возразил Киеран.

— Если окажется так, — ответила ему Дочь Медведицы, — тогда мы сами поможем тебе добиться того, чтобы он умер.

— В таком случае я согласен.

Синс-амин кивнула и ударила в ладоши.

— Совет окончен, — объявила она.

Барабан Ко-келли резко смолк. Киеран еще долго смотрел на пять фигур в масках, которые молча сидели перед ним. Наконец Ха-кан-та подтолкнула его.

— Пойдем, — тихо сказала она.

— Но они не сказали, помогут они мне или…

— Вопрос о помощи не касается совета, — ответила Ха-кан-та. — Совет решал, представляешь ты угрозу или нет.

— Угрозу? Чему?

— Давай выйдем, — сказала она. — Там мы сможем поговорить.

Киеран открыл рот, но тут же закрыл его так, что щелкнули зубы. Он встал на затекшие ноги и последовал за Ха-кан-той. Только когда за ними закрылся занавес на двери, они заговорили снова.

— Что там происходило? — спросил Киеран.

— Тебя судили. — Ха-кан-та подняла руку, чтобы он не перебивал ее. — Пойми, Киеранфой. Твой учитель приходится нам братом-барабанщиком, но и Талиесин — тоже, хотя в его случае родство непрямое, через моего отца. Мать-Медведица не выносит кровавых ссор между братьями по крови. Если это происходит, она лишает нас своей духовной энергии. А без этого квин-он-а гибнут. Мой же народ будет наказан, он станет глухим и слепым. Представь, Киеранфой, каково бы тебе было, если бы ты остался без твоего Ведущего по Пути и без его «тоу».

— Я даже думать об этом не хочу.

— Вот именно.

— Но я вот чего не понимаю: если Талиесин умер, почему они так беспокоятся, что я могу что-то с ним сделать?

— Ты что, ничего не слышал? — спросила Ха-кан-та и улыбнулась, чтобы загладить свой раздраженный тон.

— Nom de tout! Я слушал. Но то, что я слышал, не имело никакого смысла.

— Говорю в последний раз. В наших мирах — ты называешь их «Иным Миром» — чем дальше ты уходишь от Дальнего Мира, тем более перепутанными становятся время и пространство. Как слои…

— Как слои лука. Да, я знаю. Прекрасная аналогия, только…

— Только вот что: если тебе уж очень хочется схватить Талиесина, ты схватишь его. Но тебе придется преодолеть не только пространство, но и годы. А если ты убьешь Талиесина, если его кровь обагрит руки ученика Тома-хенг-ара, это будет все равно как если бы убили его мы. Мой отец. Квин-он-а. Я. Все, кто являются братьями-барабанщиками. И тогда приговор Матушки Медведицы будет приведен в исполнение.

— Значит, совет был созван для того, чтобы узнать, можно ли отозвать меня с моей охоты, так?

— Да.

Киеран нахмурился:

— А если я все равно ее продолжу? Если я убью Талиесина?

— Но ты этого не сделаешь. Теперь, когда ты все узнал.

— Наверное. Я должен еще подумать об этом. А как насчет Тома?

— Злу, которое преследует Том-хенг-ар, совет дал имя «Мал-ек-а». Том может считать, что он ищет Талиесина, но, когда он столкнется с этой страшной тенью, он быстро поймет, кто перед ним.

— А что это? Что такое Мал-ек-а?

Ха-кан-та вздохнула:

— Старое зло. Это все, что я знаю. Старое зло, пришедшее из-за Большой Воды. Возможно, оно происходит из той же страны, где родились Талиесин и твой учитель, иначе почему оно так связано с ними? Но скоро мы сами это увидим, Киеранфой. Вместе мы увидим, как Мал-ек-е понравится Медвежий Танец.

— Совет не будет помогать мне, почему же ты будешь?

— У меня такие же важные причины преследовать Мал-ек-у, как и у тебя, Киеранфой. Я сказала тебе, что мой отец умер. Я не сказала только, что он умер месяц назад, когда его убили трагг-и.

Она представила себе трагг-а, и то, что она представила, передалось из ее мозга в мозг Киерана, и Киеран содрогнулся.

— А почему они его убили? — тихо спросил он.

— Они искали мешочек с амулетами, который принадлежал Талиесину Рыжеволосому, он многие годы хранился у моего отца.

— Искали мешок Талиесина? Но за эти долгие годы все его содержимое, наверное, превратилось в прах?

Ха-кан-та дотронулась до мешочка, висевшего у нее на бедре.

— Вот он принадлежал моей бабушке, — сказала она. — Он хранится уже двадцатое длинное лето, то есть — две тысячи лет, но благодаря колдовству целехонек.

Киеран взглянул на мешочек и понял, почему Ха-кан-та помогает ему.

— Это мешочек Сары, — сказал он. — Он ведь принадлежал Талиесину, правда? Но зачем он понадобился Мал-ек-е?

— Амулеты Талиесина очень сильные. Мал-ек-е что-то понадобилось из этого мешочка, и он послал трагг достать это ему. Но у моего отца мешочка уже не было, он отдал его Тому-хенг-ару…

— А тот передал его Эледу Эвансу, который, умирая, завещал его дяде Сары. Дядя сунул его в коробку, и она валялась где-то в их лавке, пока Сара не нашла ее. О Господи. — Киеран вздохнул. — Но почему теперь? — спросил он. — Почему после стольких лет Мал-ек-а стал охотиться за каким-то амулетом?

— Мал-ек-а всегда олицетворял зло, — сказала Ха-кан-та. — Но он не всегда был таким могущественным, как теперь. Говорят, что своим тотемом он избрал росомаху, и поэтому трагг-и служат ему.

— Но, — стал вслух рассуждать Киеран, — Сара оставила этот мешочек в доме своего дяди. Мал-ек-а мог бы иметь его сейчас, если бы… — Он вспомнил, как блеснула золотая вспышка на маленькой ладони. — Кольцо, — тихо произнес он. — Мал-ек-е нужно кольцо.

Разговаривая, они дошли до берега озера. Киеран посмотрел вокруг, потом обернулся и взглянул на стойбище квин-он-а.

— А где же Сара? — спросил он.

Ха-кан-та закрыла глаза и направила свой внутренний взор на поиски. Она долго стояла, не шевелясь, и потом сказала:

— Ушла.

— Ушла? Но она не могла уйти далеко.

— Довольно далеко, — сказала Ха-кан-та. — Она вышла из этого мира.

«Прекрасно, — подумал он, — и унесла с собой табак».

— Она ушла домой, — сообщил чей-то голос.

Оба обернулись. На ближайшем утесе, обняв колени, сидел Пэквуджи, на его лице была широкая плутовская ухмылка.

— Кто… — начал Киеран.

— Пэквуджи, друг Сары, — ответил человечек. — Это я, а что?

— Что ты с ней сделал? — строго спросила Ха-кан-та.

Пэквуджи только помотал головой, не желая, чтобы его запугивали.

— Она говорила, что хочет домой, — сказал Киеран. — Значит, отправилась в Дом Тэмсонов, а он в нашем мире.

— Я ведь сказал «домой», — еще шире ухмыльнулся Пэквуджи. — А твой дом там, где твое сердце, правда? Ты ведь, наверное, хорошо знаешь, что у нее на сердце, Будущий-Убийца-Бардов? Знаешь?

Киеран сделал было шаг к маленькому человечку, но Ха-кан-та остановила его.

— Помнишь, мы говорили о братьях-барабанщиках? — сказала она. — Этот хоночен-о-ке — один из таких братьев Талиесина. Барда многие любили. — И, обращаясь к Пэквуджи, она добавила: — Киеранфой дал клятву совету, что он не причинит вреда Талиесину.

Пэквуджи пожал плечами:

— Такой, как этот, не может причинить вреда Талиесину. Как это ему удалось бы?

Киеран нахмурился. Он не помнил, чтобы давал клятву совету. Потом сообразил, что этот народ высоко ценит слово. Согласившись не причинять вреда Талиесину, если тот не окажется Мал-ек-ой, он тем самым связал себя клятвой.

— Не надо больше загадок, Пэквуджи, — заискивающе проговорила Ха-кан-та. — Расскажи нам, куда ты отправил Саракен? Обратно в ее мир? В дом ее дяди?

— Она ушла, — ответил Пэквуджи. — Куда? Разве я не сказал? Тогда сделаю еще один намек, но только один, и не больше. Слушайте внимательно: я отправил ее туда, где сам смогу с ней встретиться, чтобы знать ее получше, когда увижусь с ней здесь. Как это вам?

— Пэквуджи… — начала Ха-кан-та, но было уже поздно.

Человечек скатился с утеса, со стуком приземлился на ноги и быстро пробежал между ними, успев ущипнуть Киерана за ногу. Подбежав к озеру, Пэквуджи высоко подпрыгнул, сделал в воздухе сальто, обернулся серебристой форелью и исчез.

Киеран, поглаживая ногу, снова нахмурился. Ха-кан-та старательно делала невозмутимый вид, но тщетно. Она звонко рассмеялась, и Киерану ничего не оставалось, как посмеяться вместе с ней.

— Уже много дней, — призналась она, переведя дыхание, — у меня не было повода посмеяться. Пэквуджи! — прокричала она. — Благодарю тебя!

Где-то далеко от берега над озером взметнулась форель, выпрыгнув из воды фута на четыре, и тут же, подняв фонтан брызг, скрылась под водой. Ха-кан-та, продолжая улыбаться, покачала головой.

— Пошли, — сказала она Киерану. — Нам пора.

— А Сара…

— Она взрослая женщина. И сама о себе позаботится.

Сняв тотемные маски, Синс-амин и Военачальник еще долго оставались в вигваме, где был совет, после того, как все разошлись. Теп-фюл-ин теребил в руках волчью маску. Свет костра освещал резкие черты его лица. Среди старейшин он был самый молодой. На коже цвета меди ни одной морщинки, лоб высокий и чистый, маленькие рожки мерцали и поблескивали.