Решальщики. Раскрутка - Андрей Константинов

— Привет, Антоний! Как успехи на ниве поэзии?

— Спасибо, работаю.

— Отрадно слышать. Ты вот что, друг сердешный, учти: ежели чего наврал или утаил, про Эдика этого, приеду к тебе самолично и душевно с тобой поговорю. Ты меня понял?

От этих слов Антон поежился и клятвенно заверил, что понял.

— Вот, честное благородное, гражданин следователь, я все как на духу…

Ответом ему стали короткие гудки…

Санкт-Петербург, 27 июля, ср.

Этибар-оглы Мамедов жил в большом красивом доме на Комендантском аэродроме. Светлый и нарядный, свечкой торчал он посреди огромного пустыря, изувеченного строителями, и выглядел декорацией на танковом полигоне. Дом только что сдали, и он не был еще заселен полностью. Так и стоял, в гордом одиночестве посреди пустыря, и сотни его окон отражали пламенеющее закатное небо.

Второй вечер подряд Петрухин с Купцовым сидели в салоне «фердинанда» и играли в нарды. Шел девятый час вечера, а господин Мамедов в адрес регистрации до сей поры так и не заявился.

— …и все равно — при всей блаженности, Андрюшино поведение должно было Анюту насторожить, — резонно заметил Леонид, выбрасывая на доску «шеш-ду».[26]

— Ерунда! Это еще у Довлатова было: «женщины любят мерзавцев», — парировал Дмитрий, отвечая «дур-чаром».[27] — А наша Анечка, при всей своей мечтательности, все одно — суть баба.

— Баба-то баба, но отнюдь не дура.

— Э-э, брат! Бабы в таких делах, как любовь-морковь, все поголовно дуры. Как доходит до нежных чуйств — все, беда! Дура дурой… и сплошная «Санта-Барбара».

Купцов усмехнулся:

— Да-а, крепко! Всего несколькими словами охарактеризовал лучшую половину человечества. Ярко, точно, как ты любишь говорить — глыбко. Феминистки в трауре.

— А то! Как будто, понимаешь, с Восьмым марта поздравил. Ну кидай кости, че ворон считаешь?..

* * *

Лишь в начале десятого на дрянной грунтовке показался «БМВ»-«треха».

Дальнозоркий Леонид всмотрелся и бросил зажатые в кулаке кости не на доску, а в коробку из-под нард:

— Едет. Едет Этибар-оглы. Готовься к встрече.

— А че к ней готовиться? — пожал плечами Петрухин. — Между прочим, свезло тебе. Еще бы с десяток ходов и — привет! Попал бы сотни на три, не меньше…

Снаружи микроавтобус решальщиков выглядел пустым и мертвым. Он стоял у подъезда таким образом, что пройти мимо него Мамедов никак не мог. А значит, встреча была неизбежна. Прилично пошарпанная «треха» с тонированными стеклами проехала мимо «Фердинанда», вылезла двумя передними колесами на почти утонувший в грязи поребрик и остановилась.

— А че к ней готовиться? — повторил Дмитрий. — Сейчас мы янычара этого возьмем за вымя крепко-накрепко и выдоим ласково, до последней капелюшечки.

Дверь «трехи» распахнулась, показались ноги в черных блестящих ботинках и белых носках. Следом вылез сам Этибар-оглы Мамедов. Был он весьма полным, рыхлым, смуглым и с черными густыми усами. Партнеры отметили, что поверхностное описание «гения» Антоши тем не менее весьма соответствовало внешности Мамедова.

Этибар-оглы выбрался из машины, взял с заднего сиденья «дипломат», захлопнул дверь. В пику ему Петрухин, наоборот, откатил в сторону левую, которую Мамедову не было видно, дверь пассажирского салона «Фердинанда». В салон тотчас ворвались лучи заходящего солнца, заблестели на гранях латунных костей для игры в нарды.

Мамедов шел, как плыл. Коротенькие ножки его в черных блестящих ботинках на толстой подошве и высоком каблуке смешно семенили по асфальту. Новый асфальт был покрыт слоем грязи, нанесенной машинами с подъездной грунтовки.

Но Этибар-оглы не смотрел под ноги. Вообще, в эту минуту он служил олицетворением достоинства и уважения к собственной персоне: в левой руке — «дипломат», в правой — «труба», за спиной — довольно-таки древняя «бээмвуха» и две-три «точки» в районе Апрашки. А еще в его жизни были русские проститутки, которых он ни на йоту не считал за людей, были деньги — рубли и горячо любимые евры, были золото, четки, показушная религиозность, дыни, анаша, «дежурный» презерватив в бумажнике и презрение ко всему русскому.

Купцов смотрел на азербайджанца сквозь тонированное стекло и видел Этибара-Эдика насквозь. Конечно, в чем-то он мог и ошибиться. Но если и ошибался, то только в частностях. Ну, например, «точек» на Апрашке, как выяснится в дальнейшем, у него было не три, а пять… Но в основном Леонид знал этих «восточных негоциантов» очень хорошо. И, сказать по правде, большой любовью к ним не пылал…

Мамедов обогнул «фердинанда» и оказался перед раскрытой боковой дверью. И тут перед ним возник Петрухин. Он появился в лучах закатного пламени и задал традиционно-скучный вопрос:

— Гражданин Мамедов?

Парадоксально, но факт: для всех граждан РФ, а также бывшего СССР, равно как всех нынешних независимых государств, образовавшихся после развала Союза, высокое слово «гражданин» до сей поры звучит примерно как «Тревога!». Как только нашего человека либо бывшего нашего человека называют гражданином, он почему-то тут же делает печальный вывод: «Всё, шухер». Сейчас: либо документы потребуют, либо срок впаяют.

— Гражданин Мамедов? — повторил Дмитрий самым что ни на есть «ментовским» тоном.

Тон оказался в самую масть. В том смысле, что после таких петрухинских интонаций Мамедов все понял настолько правильно, что Дмитрию даже не пришлось демонстрировать липовую ксиву. Впрочем, ничего удивительного здесь нет — за последние десятилетия, не без деятельного участия милиции/полиции, у нас в стране образовалась новая нация — «лицо кавказской национальности». А у этого «лица», соответственно, выработался особенный нюх на ментов. И соответственное же к ним отношение. Короче: Этибар-оглы встал как вкопанный, широко открыл золотозубый рот и выкатил глаза.

— Ты что, онемел от радости нашей нечаянной встречи?

— Э-э… очень радостно, очень. Совсем радостно, да?

— Капитан Петров, уголовный розыск. А ты — Мамедов?

У Мамедова задвигался кадык, он сглотнул подкативший к горлу ком и выдавил из себя законопослушное:

— Да.

— Документы покажи… и рот закрой. А то я ослеплен блеском твоих золотых коронок.

Этибар-оглы привычно протянул Петрухину российский паспорт — новенький, выданный чуть больше года назад, но уже изрядно захватанный ментовскими руками во время многочисленных проверок, рейдов и «вихрей-антитерроров». Дмитрий внимательно пролистал его, подспудно отметив, что Этибар-оглы женился почти одновременно с получением паспорта. Отметил и то, что его «избранница» старше супруга на двадцать лет. Хм… Это ж надо, какая любовь! Куда там Ромео и Джульетте. Хотя во времена Ромео и Джульетты, помнится, не оформляли фиктивных браков с целью получения гражданства.

Дмитрий посмотрел паспорт и опустил его в карман. В свой карман.

— Э-э… — среагировал на этот его жест Этибар.

— Еще раз скажешь мне «э-э» — рассыпешь свои коронки по асфальту. Где Русаков?

— Кто? — спросил Мамедов растерянно.

— Слушай, Эдик, я ведь русским языком говорю: где Русаков? Где сабля?

— Сабля? — переспросил он, и тут Петрухину стало ясно, что про саблю азербайджанец ничего не знает.

Чуда не произошло. Ну да решальщики на него особо и не надеялись. Не надеялись, но все-таки думали: а вдруг?

Но теперь вот Дмитрию сделалось ясно, что про саблю Этибар не знает.

Тем не менее он повторил, настойчиво и с металлом:

— Где сабля? Я точно знаю, что ты ее дома хранишь.

— Слушай, начальник! Мамой клянусь: не знаю никакой сабля… да?

— Ты еще здоровьем мадам Гришуковой поклянись, — подсказал Петрухин.

— Какой мадам Гришуковой?

— Твоей горячо любимой «супругой» Гришуковой Жанной Револтовной, одна тысяча девятьсот пятьдесят девятого года рождения… Ты что же это, Эдик, «супругу» забыл?

Мамедов снова сглотнул, и его смуглое лицо побледнело, черные усы и щетина на щеках обозначились контрастней. Он явно не понимал, что происходит и чего от него хотят. Дмитрию, собственно, именно это и было нужно.

— Плевать мне на твою «супругу», Эдик. Плевать… Мне нужна сабля. Ну? Где хранишь: в шкафу? На антресолях?

— Какая сабля? Зачем так говоришь, да?

— Значит, нет дома сабли краденой? — уточнил откуда-то из глубины салона голос Купцова.

Мамедов опасливо заглянул в нутро «фердинанда». Смотреть ему пришлось против низкого вечернего солнца, и навряд ли он там что-нибудь толком разглядел.

— Нет никакой сабли! — ответил Этибар невидимому второму и даже приложил руку с «трубой» к сердцу. — Клянусь — нет!

— Хорошо, — кивнул Петрухин. — Веди домой, сами посмотрим.

— Зачем?

— Ты что — дурак? — набычился Дмитрий, но тут в разговор снова вклинился голос из загадочной глубины салона: