(Не) настоящий ангел - Амалия Март

куче свидетелей. Совсем безмозглая.

— Вот скотина, — плюется она, трясущейся рукой роясь в собственной сумке. — На, — кидает в него пачку влажных салфеток. — И помни мою доброту.

Выкручивается из моего захвата, разворачивается и быстрым шагом валит в противоположную от своих бесчинств сторону.

Я остаюсь на месте убедиться, что чувак с расквашенной мордой не кинется следом за ней. Но тому явно не до догонялок. Поднимает с земли пачку салфеток, тихо матерясь, вытаскивает одну и зажимает ей нос, из которого по-прежнему фонтаном хлещет.

— Голову не задирай, захлебнешься, — даю непрошенный совет, когда он запрокидывает ее.

— Ты еще что за хрен? — не слишком-то любезно интересуется он.

— Спасатель, блин. Радуйся, что подоспел. У нее пояс по каратэ, — какой-то там, уже не вспомню. Но укладывать на лопатки — это помню точно — она мастак. — До травмпункта доберешься? — проявляю чудеса дружелюбия.

— Да пошел ты, — выкидывает окровавленную в секунду салфетку в урну с бычками и достает следующую.

Тихо шипит, проверяя пальцами распухшую переносицу, разворачивается и нестройным шагом идет к подземному паркингу. Ему предстоит пара часов боли, по опыту знаю.

Предчувствую, что договориться полюбовно с ним не выйдет. Вот какого черта эта безумная творит? Тут же при желании и с камеры показания снять можно, и свидетелей толпу привести. Хочет условку получить на свою азартную задницу?

Оборачиваюсь и выискиваю взглядом любительницу распускать руки. В поле зрения ее нет. Зараза. Еще и сбежала.

Быстрым шагом иду в направлении, в котором она скрылась. Если мыслить логически, она скорее всего держит курс к метро. Где станция я не знаю, но не трудно определить, выйдя на проспект.

Хотя заморачиваться не приходится. Едва заворачиваю за бизнес-центр, пропажа обнаруживается. Злая, злая пропажа. Сумка валяется у ног, белоснежная рубашка с одного плеча сдернута, дергается, что-то пытаясь сделать.

— Ты что творишь? — приближаюсь к ней.

— Пластырь ублюдочный… — изворачивается зигзагом, зажав в зубах какую-то пластинку.

— Пластырь? — обхожу ее спереди.

— Поможешь? — поворачивается ко мне оголенным плечом, перебрасывая волосы на другую сторону.

На коже налеплен бежевый квадрат с отогнутым уголком.

— Снять?

— Отодрать, — рявкает она.

Как скажешь. Дергаю пластырь одним быстрым движением и получаю громкий возглас возмущения.

— Зачем тебе?.. — удивленно смотрю на абсолютно чистую кожу. Провожу большим пальцем по немного покрасневшему участку, получаю еще один приглушенный стон.

— Удовольствия ради, — ехидничает она. Рвет упаковку нового и лепит на плечо, немного ниже прежнего. — А-а-а, — стонет. — Давай. Работай, зараза, — растирает его по коже, как наркоман.

— Никотиновый? — морщусь, поняв, что за пластырь.

— Радуйся, я бросаю! — всплескивает руками, отчего рубашка снова ползет на плечо. Благодаря расстегнутым пуговицам взору предстает белый лифчик и красиво упакованная в него грудь.

И это посреди улицы.

Делаю шаг вправо, загораживая безумную девицу от прохожих.

— Еще один блюститель морали, — раздраженно выдыхает она, застегивая пуговички.

— А что плохого в морали?

Ангелина вскидывает на меня свои пронзительные глаза и прищуривается. Открывает рот, чтобы что-то сказать, но передумывает. Стискивает зубы, подхватывает сумку у ног и рвется с места.

— Да подожди ты, — в несколько шагов догоняю ее. — Расскажешь, что это было? — киваю в сторону места преступления.

— Не хочется.

— Ты хоть представляешь последствия? — подстраиваюсь под ее спешный шаг. — Тут можно административкой не отделаться, это не помадой на тачке малевать. И пойдешь по 116 статье «Побои», — пугаю ее. — А там до трех лет…

— Он меня прошмандовкой назвал, — шипит Ангелина, резко тормозя. — Интересовался, сдвигаются ли у меня еще ноги. За смягчающее обстоятельство сойдет? — упрямо поджимает губы, а в глазах — целое море. Соленое и готовое выйти из берегов.

И хотя бы за это я готов вернуться и набить морду этому уроду на полную 116-ю.

— Кто это вообще такой? — оборачиваюсь на здание позади, словно выискивая окровавленную морду.

Кулаки сами собой сжимаются. Хочется пообщаться с чересчур болтливым мужиком без свидетелей и камер. Хладнокровно и точечно. Уверен, при мне он таким разговорчивым не будет.

— Ой, только не надо строить из себя героя, — взрывается Ангелина. — Я прекрасно справляюсь сама, — разворачивается и снова куда-то несется.

Только и успевай за ней.

— Я вижу, — снова подстраиваюсь под ее летящий шаг.

— Только давай без нравоучений, ясно? — останавливается посреди тротуара и оглядывается. — Так, нужен магазин, — нервно проводит по волосам.

— Зачем?

— Курить хочу, ясно! — снова огрызается, словно виновник всех ее бед я, а не тот мудак. — Не работает чертов пластырь!

— Так, тормози, — кладу руку ей на плечо и притягиваю к себе. Она утыкается носом мне в грудь, ее запах — какой-то острый и терпкий, совсем не вяжущийся с белокурым образом — мгновенно проникает в легкие. — Успокаивайся давай, — обхватываю ее руками, пытаясь удержать трепыхающуюся птичку.

— Ты ни черта о женщинах не знаешь, — бубнит моей груди. — Эта фраза только раззадоривает.

Но напряженные плечи в моих объятиях немного расслабляются.

— Я все знаю о тебе, — говорю ее макушке.

— Ну конечно, — фырчит, размазывая тушь по моей футболке. Все-таки на мгновение океан вышел из берегов.

Но я делаю вид, что не замечаю. Знаю, как важно ей сохранить лицо.

Мы стоим, крепко сцепленные, по-дурацки заняв пешеходную зону. Люди огибают нас, одаривая странным взглядом. Ангелина не пробует вырваться на свободу, только неровно дышит, все крепче вжимаясь в мое тело.

Не верится, что я поймал этот миг ее слабости. Не верится, что она его себе, наконец, позволила.

—